Айслинг удержал равновесие, поймав меня в охапку. Может, он пошатнулся больше, чем следовало, чтобы иметь повод покрепче за меня схватиться, но не его вина, что рука у меня соскользнула и проехалась по голой коже под его туникой. Страх тут же перехватил мне горло, пробежал по спине слабыми электрическими разрядами, добрался до кончиков пальцев. Я как наяву видела лицо Меланжель, ее пустые окровавленные глазницы и ждала, когда меня охватит магия. Я неотрывно смотрела в странные глаза Айслинга: зрачки, окруженные четырьмя витками спирали. Райский свет из его глаз не лился. Чего-то недоставало.

Я провела руками по изгибу его спины, такой теплой, такой твердой, такой настоящей. Он склонился надо мной, словно чтобы поцеловать через газовую вуаль. Я отклонилась, и его руки напряглись, притягивая меня. Если бы я не видела, что он сделал с Меланжель, я бы просто позволила ему себя поцеловать, но некоторые вещи, раз увидев, не выгонишь из памяти.

Запахло розами. Меня вдруг обволокло сладким, почти приторным запахом роз. Айслинг застыл в нерешительности.
– Ты чувствуешь запах?

– Да, – прошептала я.

В моей голове зазвучал голос:

– С Аматеоном я велела тебе торопиться, но ты свернула с поспешного пути и выбрала долгую дорогу. Ты рисковала потерять то, что тебе дорого.

– Гален, – прошептала я.

Руки Айслинга выпустили меня, но я сама в него вцепилась, почувствовав внезапную слабость.

– Теперь я говорю тебе, что это должно подождать, или ты снова потеряешь.

– Дойл...

– Мрак нельзя утратить, поскольку он всегда с нами, но есть более уязвимые стихии. Торопись.

– Кто? – спросила я.

– С кем ты говоришь? – спросил Айслинг.

– Торопись, – повторил голос у меня в голове и исчез с последним дыханием аромата роз.

– Где?! – спросила я.

Ответ пришел без слов. Нечто похожее на чувство, охватившее меня, когда я сказала Холоду, что Галена нельзя отправлять на поиски Дойла в одиночку. Но сейчас это была не паника, а уверенность. Я просто знала, куда мне нужно бежать. Ни сомнений, ни раздумий, просто знание.

– С кем ты говоришь? – снова спросил Айслинг дрожащим, почти испуганным голосом.

– Я не боюсь дотрагиваться до тебя, – сказала я, – но сейчас не время. Нам нужно как можно быстрее попасть в тронный зал.

– Почему? – Гален встал, все еще непринужденно придерживая доктора Поласки, как касался бы другого сидхе. Женщина смотрела на меня так, словно впервые увидела.

– Почему все вокруг пахнет цветами? – спросила она.

Я качнула головой и крикнула Риса, направляясь к коридору. Страж появился у поворота, бросив на время экспертов, полицию и тела.

– Отпечаток Душистого Горошка нашли там, где его не должно было быть, но возможно, какой-то сидхе использовал магию, заменив ее отпечатком свой. Посади ее в клетку, только без грубости, пока мы с этим не разберемся.

– Но...

– Не спорь, Рис, просто сделай.

Его лицо приобрело редкое для него высокомерно-холодное выражение.

– Как прикажет принцесса.

– У меня нет времени нянчиться с твоим самолюбием, Рис!

Я побежала. Не зная почему, я помчалась по коридору, с его пятнами блистающего мрамора среди серого камня, будто вкраплениями самоцветов в материнской породе.

Холод и Гален бежали по бокам от меня. Мистраль – за нами по пятам, а остальные следом. С нами было меньше десятка стражей, но число сейчас ничего не решало. Происходило что-то жуткое, и главным было успеть вовремя. Я вспомнила, как в моей комнате появилось зеркало, когда я пожелала взглянуть на себя в меховом пальто. Переходя на самый быстрый бег, на какой была способна, я прошептала: "Нам нужно сейчас же попасть в тронный зал!" Несколько секунд ничего не происходило, а потом камни поехали у меня под ногами. Я не замедлила шаг, не стала останавливаться, не споткнулась – просто верила, что ситхен приведет меня туда, куда мне нужно. Я бежала, а мир теки изменялся вокруг меня, серый камень перетекал в белый мрамор, словно стены стали жидкими. Потом мы бежали по земле, сухой, вытоптанной, мертвой. Я успела узнать бассейн и фонтан напротив огромных двойных дверей в приемную перед тронным залом, но сейчас фонтан оказался в центре огромного сада во французском стиле. А раньше там был только пустой коридор.

Кристалл и стражи, которых я послала к королеве сопровождать пленников, стояли посреди этого сада и испуганно на меня смотрели. Я не знала, что в этом саду так перепугало Кристалла, и не стала спрашивать. Меня обуревал панический страх, адреналин играл в венах, как хорошее шампанское. Двойные двери открылись сами по себе. Сердцебиение так ускорилось, что я задыхалась. Я держалась на ногах и бежала, преодолевая боль в боку.

Вьющиеся розы приемной, наполнявшие ее тьму алыми бутонами, извивались и расползались перед нами, словно гигантские шипастые змеи. Я летела как на пожар, и розы даже не попытались нас задержать. Последние двери были прямо перед глазами. За ними находился тронный зал.

Я прошептала: "Откройтесь", – и двери откачнулись внутрь. Я вбежала из сумрака роз в сияние двора и споткнулась, почти ослепнув от контраста яркости. Ничего не было видно, кроме заливавшего все света и смутных полутеней. От изнеможения у меня перед глазами вспыхивали белые и серые звезды. Сквозь грохот крови в висках я слышала крики королевы Андаис.

Я заорала:

– Остановитесь! – На крик ушел весь остававшийся в легких воздух, и Гален поймал меня за руку, а то бы я упала. Зрение постепенно возвращалось ко мне.

Двор был принаряжен как для бала, а может, для торжественных похорон. Много черного, много серебра, россыпи драгоценностей.

Андаис стояла на ступенях к трону и в упор смотрела на меня, на нас. Баринтус, стоявший у подножия лестницы, повернулся так, чтобы видеть и нас, и королеву. В этот миг я поняла, что происходит, но не почему. Почему – было мне не важно.

– По какому праву ты препятствуешь мне бросить кому-либо вызов, племянница? – В ее голосе было столько гнева, что сам воздух вокруг меня загустел. Она была Королева Воздуха и Тьмы. Она могла сделать воздух таким плотным, что мои смертные легкие не смогли бы им дышать. Таким способом она меня чуть не убила прошлой ночью... или уже позапрошлой?

– Я прошу личной аудиенции, тетя Андаис. – Я едва выговаривала слова, и если бы Гален не держал меня за локоть мертвой хваткой, ноги могли бы подогнуться подо мной. Сверхъестественный дар и магия – штуки хорошие, но так бегать я не привыкла.

Она улыбнулась.

– Меня не просят стоя, Мередит. – Королева прошла к трону, длинная черная юбка тянулась за ней покровом темноты. Она отработанным жестом расправила юбки, раскинув их изящным полукругом. Цвет ткани оттенял великолепие белой кожи и черных волос, трехцветно-серых глаз с выразительным макияжем. Бриллианты и полночно-синие сапфиры украшали ее шею и обтянутое перчаткой запястье.

Я упала на одно колено. Гален помог мне сделать это грациозно и склонился рядом со мной. Все пришедшие со мной сделали то же самое.

– Я молю об аудиенции, тетя Андаис, Королева Воздуха и Тьмы.

– Почему вы с Галеном покрыты кровью?

– Мне многое нужно рассказать, моя королева, но часть из этого лучше было бы поведать с глазу на глаз.

– На тебя совершили еще одно покушение?

– Не на меня, нет.

Она мотнула головой, словно у нее над ухом жужжало насекомое и она пыталась его отогнать.

– Ты говоришь загадками.

– Я выскажусь яснее наедине.

– Тогда сначала уладим дела публичные, – заявила она и указала на Баринтуса, стоявшего на прежнем месте. – Кольцо признало его, и ты помогла ему нарушить данный мне обет.
– Кольцо узнало лорда Баринтуса. Ты сказала, что мне нужно спать с возможно большим количеством твоих стражей и так часто, как это возможно. Разве не таков был твой приказ?

Ее лицо заострилось от злости.

– Может быть, мои слова были сказаны поспешно, а может, ты не знала, что Баринтус дал мне клятву, прежде чем я позволила ему присоединиться к нашему двору. Эта клятва связывала только его из всех стражей, и вот он ее нарушил.

– Он не совершил ничего, что могло бы сделать его моим королем.

– Осторожней, Мередит! Я знаю, что у вас был секс.

– Более магический, чем реальный, ничего, что могло бы подарить мне ребенка.

– Он излился в твое тело!

– Нет. Излился, но наша одежда оставалась нетронутой, и он не проник в мое тело даже кончиком пальца.

– Ты клянешься в этом? – спросила она.

– Клянусь.

– Мне сказали, что Баринтус сменил имя Делателя Королей на звание претендента на трон.

– Я утверждаю, что он не разорвал клятвы, данной этому двору. Кольцо узнает кого желает и раздает свои дары всем, кому хочет, но Баринтус не нарушил обет.

– Почему ты не сказал мне этого, Баринтус? – спросила она.

– Ты не поверила бы мне, королева Андаис.

Она размышляла об этом секунду или две, потом очень сухо кивнула.

– Наверное, нет.

Она посмотрела на меня. Таким взглядом ястреб окидывает траву, где почти наверняка спряталась вкусная жирная перепелка.

– Мне много понарассказывали о твоей деятельности. Теперь мне интересно, что из этого правда и что – преувеличения, предназначенные посеять вражду между мной, моими союзниками и тобой.

– Я не смогу судить, пока не узнаю, что тебе сказали, тетя Андаис.

– Мы в тронном зале, Мередит, титулуй меня как должно.

– Моя королева... – Я наклонила голову, чтобы она не видела моего лица. Это требование ничего хорошего не предвещало. Совсем ничего.

– Кольцо выбрало пару среди стражей? – Ее голос был ну очень спокойным.

Я порадовалась, что смотрю в пол, потому что с тех пор так много всего случилось, что я почти забыла о Никке и Бидди. Убийства, метафизика, Богиня, чаша, исчезновение Аматеона, нападение на Галена, пророчество Кела о зеленом человеке, лорды, ждавшие за дверьми, так много – а она начала с этого. Почему?

– Да, ваше величество, кольцо выбрало пару.

Придворные, сидевшие в креслах по обеим сторонам зала, взволнованно зашептались.

– Опиши, что произошло.

Я повиновалась. Я рассказала о призрачном младенце и о том, что я видела и чувствовала. Кто-то воскликнул:

– Кольцо снова живет!

Андаис смерила неосторожного взглядом:

– У тебя есть что добавить к беседе, лорд Лери?

– Только что это, без сомнения, прекрасная новость.

– Я буду решать, что называть хорошей новостью.

Лорд Лери поклонился:

– Как велит королева.

Она вновь обратила внимание ко мне.

– Кольцо ожило спустя столетия. Оно выбрало плодовитую пару, а ты не считать, что мне стоит об этом знать!

– С тех пор, как кольцо их выбрало, случилось множество событий, ваше величество. Я думала, что мне важнее найти убийцу или убийц.

– Здесь я решаю, что важнее, а не ты. – Она поднялась. – Я еще королева!

Я упала на оба колена, и Гален сделал то же самое.

– Я никогда не подвергала это сомнению.

– Лгунья, – прошипела она, и от этого единственного слова по залу заметалось эхо.

Да, дело было по-настоящему худо.

– Чем я вызвала твой гнев, королева Андаис? Скажи мне, и я сделаю все, что могу, чтобы загладить вину. – Я не поднимала головы, неотрывно глядя на отдраенный каменный пол. Я не доверяла своему лицу. Страх мог ее возбудить, а недоумение – разозлить. У меня не находилось выражения, которое я не побоялась бы ей показать.

– Мистраль! Подойди ко мне, капитан моих стражей.

Он встал с колен и повиновался приказу. Я смотрела, как он поднимается по ступеням к трону. Он вскрикнул скорее от неожиданности, чем от боли, когда она вцепилась рукой в его густые темно-серые волосы и дернула, вынуждая стать на колени.

– Ты занималась с ним сексом?

Я попыталась найти подвох в вопросе и не смогла. Я ответила честно:

– Да, моя королева.

Она отпустила его так резко, что он чуть не покатился вниз по ступеням, но успел подставить руку и застыл в неловкой позе, роскошные волосы почти скрыли лицо. Он потупил глаза, но не прежде, чем раскат грома прогремел по тронному залу.

Придворные беспокойно задвигались, оглядываясь по сторонам. Андаис опустилась на колени рядом с Мистралем, перебирая пряди его волос. Он вздрогнул от ее прикосновения, как породистая лошадь.

– Это ты сделал, Мистраль? – едва ли не промурлыкала она.

– Прости меня, моя королева. Прошли годы с тех пор, как я обладал такой силой. Я разучился ею владеть. Прошу прощения, моя королева.

– В одной реплике дважды повторить "моя королева"... Ты и впрямь чувствуешь свою вину.

– Я не сделал ничего дурного, чтобы вызвать твой гнев моя королева.

Она продолжала гладить его волосы, но смотрела теперь на меня.

– Не сделал?

Он старательно не поднимал глаз. Мистраль никогда не был очень хорош в искусстве скрывать эмоции.

– Чем я провинился, моя королева? – Его голос был почти спокоен, отдаленный раскат грома – напротив. Его сила только что возродилась, и справляться с ней было нелегко.

– Это принцесса вернула тебе силу?

Она лениво поглаживала его, как собачку. Она постоянно так поступала со стражами. Гладила, трепала и ласкала их всю ночь у всех на глазах, а потом оставляла их, не дав ничего больше. Я видела, как она доводила таким образом до беззвучных слез величайших из воинов. Она ласкала Мистраля, но гнев в ее лице был обращен на меня. Андаис злилась на то что я занялась сексом с Мистралем? Почему? Что в этом противоречило ее же приказам?

Она сошла по ступенькам, черное платье с шелестом тянулось за ней.

– Ты можешь вернуть нам, всем нам, наши прежние силы? Один хороший трах с тобой – и все? – От злости кожа у нее побелела, разгораясь лунным светом. Трехцветно-серые глаза засияли, словно во тьме зажегся свет.
Я положила ладони на пол и легла на них лицом Я унижалась как только могла, потому что понятия не имела, чем я ее так разозлила. Я не могла высчитать, что ей нашептали про меня.

Она встала так близко, что задевала меня краем юбки.

– Ответь мне, Мередит.

Я придумала несколько ответов, отвергла их все и наконец сказала:

– Я иду, куда велит Богиня.

Андаис сделала несколько быстрых шагов, каблуки клацали по камню. Она опустилась на колени, взяла меня за подбородок затянутой в перчатку рукой и заставила подняться и взглянуть ей в глаза.

– Это не ответ.

Я едва сумела выговорить:

– У меня нет другого ответа. – Стоило мне намекнуть, что через секс я могу вернуть другим их силы, и она организовала бы одно из своих дивных секс-шоу, которое я могла бы не пережить. Кроме того, среди придворных были такие, с кем я и разговаривать не хотела, не то что пустить их к своему телу. А были и мои враги, и возвращать им силу казалось мне по меньшей мере неразумным.

Она вцепилась мне в волосы другой рукой и вздернула меня на ноги. Я попыталась не показать злости и не сумела.

– Вернулась не только моя сила, – сказал Мистраль за ее спиной.

Королева повернулась на его голос, и я поняла, что он нарочно отвлекает ее гнев на себя.

Она больно тянула меня за волосы, а другой рукой гладила по щеке, как раньше гладила волосы Мистраля.

– Что это ты лепечешь, Мистраль?

– Большинство стражей, испытавших магию кольца, приобрели хотя бы малые силы из тех, что они утратили.

Ее хватка на моих волосах усилилась, так что я с трудом удержалась от стона. Стон ей понравился бы, а я не хотела ее поощрять.

– Хочешь сказать, что она и другим моим стражам вернула их магию?

– Да, моя королева.

Она повернулась ко мне, и выражение ее глаз меня ужаснуло. Она чуть разжала руку на моих волосах, а другой рукой в шелковой перчатке скользнула по щеке и по шее. В других обстоятельствах такая ласка могла быть возбуждающей. Сейчас я только перепугалась еще больше.

– Со сколькими из моих стражей ты переспала, Мередит? – Она наклонилась ко мне, как для поцелуя. – Скольким из моих стражей ты дала разрядку?

Последнее слово она выдохнула прямо мне в губы, и я знала, что она меня поцелует, за миг до того, как ее губы коснулись моих.

Я почувствовала движение за спиной и вокруг меня и поняла, что стражи поднялись на ноги. Все пришедшие со мной были в том коридоре, когда мы занимались сексом с Мистралем, и все они встали, отвечая на вопрос. Встали, отвлекая ее внимание от меня. Мои телохранители – мужчины и женщины. Кое-кто из них веками изображал хорошо вооруженных мышек. Бесшумных, скрытных, невидимых глазу. Сейчас все они встали, намеренно привлекая внимание к себе.

Она отстранилась от меня, когда они поднялись. На губах остался привкус ее помады.

– Она трахнула вас всех? – с недоверием спросила она.

– Вопрос был о том, кто получил разрядку, – заметил Холод. – Когда магия объяла коридор, она коснулась всех, кто там был.

– Ты имеешь в виду, что сила, которую разбудили Мистраль с Мередит, заставила всех стражей в коридоре испытать оргазм?

– Да, – подтвердил Холод.

Она расхохоталась и отпустила меня.

– Сколько божеств плодородия у тебя в предках?

– Пять, – выдохнула я.

– Пять, – повторила она, обходя всех стражей по очереди. – Так тебе не обязательно даже прикасаться к ним, чтобы вернуть им силу? Это вы мне хотите сказать?

– Я думала, тебя порадует, что к сидхе возвращается магия, – осторожно сказала я.

Афагду, один из лордов, заговорил, не поднимаясь с кресла. Единственным цветным пятном среди белизны его кожи и черноты волос и бороды были глаза.

– Наша магия возвращается – не об этом ли мы мечтали, королева Андаис? – Голос был тих и вкрадчив. Афагду и его дом не примыкали ни к кому. Его дом был одним из четырех или пяти действительно нейтральных домов.

В роскошном желтом платье, оттенявшем трехцветно-голубые глаза и подходившем к цвету волос, поднялась Дилис.

Она возглавляла один из шестнадцати наших домов и никогда не была мне другом.

– Ты знаешь, что я никогда не любила дочь Эссуса. Я согласилась с тобой, моя королева, когда ты пыталась утопить ее в детстве. Но если кольцо живет у нее на руке и может принести сидхе детей, то я пойду за нею.

Заявление будило несколько противоречивые чувства, но я его приняла.

– Ты пойдешь за мной, Дилис, пока я не дам другого приказа.

Женщина присела в реверансе.

– Ты – наша королева. Я неверно выразилась. Я хотела только сказать, что, если Мередит вернет нам способность иметь детей, я пересмотрю свое мнение о ней.

– Вежливо и дипломатично сказано, Дилис. Но если ты имеешь в виду Никку и Бидди, то оба они дали мне обеты и принадлежат мне и никому другому. Стражи служат мне и моей крови. – Она стукнула себя кулаком в грудь, подкрепляя слова.

– Ты запрещаешь соединиться паре, избранной кольцом? – спросил Афагду.

– Королевские стражи служат королевскому дому, вот их дело! – провозгласила Андаис.

– Они и будут тебе служить, – сказал он по-прежнему весьма осторожно.

Она покачала головой:

– Не в случае рождения ребенка.

– Но дитя – великое благо, – удивилась одна издам Нерис.

– Глава вашего дома пыталась убить Мередит только прошлой ночью, или ты забыла это, Илен?

Та склонилась в таком низком реверансе, что почти скрылась за столом.

– Если кольцо действительно живет у нее на пальце, то Нерис ошибалась, трагически ошибалась. Если Богиня благословила Мередит своими дарами, то мы ошибались все.

– Неужели ты лишишь нас детей, потому что твоя кровная линия бездетна? – спросил Маэлгвин, повелитель волков. Он был обнажен выше пояса, но на плечах лежал плащ из волчьей шкуры, а капюшон плаща заканчивался волчьей мордой, возвышавшейся над лицом самого лорда. Все его подданные были оборотнями, пока не утратили свои способности.

– Я – королева, и трон наследует моя кровь, – заявила Андаис.

– Перед тобой стоит кровь твоего брата, – сказал Маэлгвин, обращая ко мне ироническую усмешку и довольные, спокойные глаза. – Вот она стоит, твоя кровь. Если твоя племянница может вернуть кровь нам всем, то твоя династия и вправду обладает могущественной магией.

– Я заставляла стражей воздерживаться более тысячи лет. Они ждут возможности доставить удовольствие мне и моему сыну.

Андаис отмахнулась от его слов, как от несущественных.

– Да, да, и Мередит. – Тут она поглядела на меня. – Хотя я не рассчитывала, что удовольствие будет таким... всеобщим.

Она опять сошла по ступеням, скользя ко мне в своих шелках.

– Стражи служат для нашего удовольствия, Мередит, а не мы – для их. Не уверена, что ты это понимаешь, племянница. – Она прошла мне за спину, и я знала, к кому она направляется.

Она остановилась возле коленопреклоненных Никки и Бидди. Я бросила взгляд назад и увидела, что они держатся за руки. Еще они очень упорно разглядывали пол, как будто надеялись, что она их не тронет, если они не поднимут глаз. Было в все так просто...

Она провела пальцами по каштановой массе волос Никки. Он застыл под прикосновением.

– Мне нравилось иметь его в постели, но не для секса. Он так легко пугается!.. Он не любит боль, а, Никка?

Если б я не стояла в метре от него, я бы не расслышала ответ.

– Нет, королева Андаис.

– Я приучила его к этому за одну ночь, знаешь, Мередит?

– К чему, моя королева?

– Отвечать на мои вопросы только "да" и "нет" и никогда, никогда не забывать добавить: "королева Андаис". – Он провела рукой по его щеке и взялась за подбородок. Она заставила его поднять голову и взглянуть ей в глаза. – Хочешь еще один урок, Никка? Я так давно не занималась любовью с крылатым мужчиной! Это может быть интересно.

– Ваше величество... – выговорила я.

Она на меня даже не глянула.

– Моя королева, ты сказала, что стражи, побывавшие в моей постели, остаются моими. – Я произнесла это так осторожно, как только могла, но говорить этого все равно не стоило.

– Ты не поделишься им со мной?

Я задумалась на миг.

– Возможно, но после того, как они проведут ночь вместе с Бидди.

Она повернула к себе лицо Бидди и смотрела теперь на них обоих.

– Но если она понесет, то они поженятся и станут моногамны, и даже Королева Воздуха и Тьмы будет не в силах принудить их нарушить брачные обеты.

– Моя королева, тетя Андаис, если Никка и Бидди смогут зачать дитя, то, значит, и другие сидхе на это способны. Это очень неплохо.

Она отпустила их подбородки и прошла между ними, заставив их разорвать соединение рук. Она провела пальцем по верхнему краю крыльев Никки.

– Но он – мой, Мередит, моя красивая игрушка, а я не делюсь своими игрушками.

– Ты сказала, что любой страж, кого принцесса взяла в постель, принадлежит ей, – напомнил Афагду. – Никка теперь – ее красивая игрушка.

Она резко повернулась и пошла к столу Афагду и его дома.

– Что королева дает, она же может и отнять.

– Даже королева должна держать свое слово, – возразил Афагду, – а ты перед всем двором дала слово, что стражи, с которыми Мередит делит постель, принадлежат ей. – То, что он осмелился бросить эту дерзкую правду в лицо разозленной Андаис, показывало его уверенность в том, что он переживет ее возможный удар. Среди нас было несколько магов, считавших себя равными ей по силе; Афагду был одним из них.

– Немногие осмелятся затолкать мне в глотку мои собственные слова при всем дворе, Афагду. Смотри, чтобы твоя дерзость не превысила твоей магии.

– Разве правда считается дерзостью, моя королева?

Но, разумеется, в такую игру могут играть обе стороны.

– Прекрасно, Никка принадлежит Мередит. Но Бидди – нет. Пусть Мередит делает что хочет со своим Никкой, но Бидди она распоряжаться не может. Бидди принадлежит моему сыну принцу Келу. – Она посмотрела на меня: – Или ты и женщин украдешь из его постели?

– Нельзя украсть то, что тебе предложено, – сказала я.

– Что же это значит, Мередит с такими благими глазками?

Я с трудом сглотнула и пообещала себе в следующий раз подумать, прежде чем заговорить.

– Кольцо отдало Бидди Никке.

– Так утверждаешь ты, но я говорю, что стражи служат только моей семье. И как ты предлагаешь удовлетворить и кольцо на твоем пальце, и твою королеву?

– Ты сказала, что любой страж, разделивший со мной постель, становится моим?

– Да, Афагду мне только что это напомнил.

– Тогда я беру в свою постель Бидди и Никку. Никка останется моим любовником, но будет и вместе с Бидди. Это удовлетворит тебя, тетя Андаис?

– Никогда не видела, чтобы Никки хватило больше чем на одну за ночь.

– Я могу заново возбудить его прикосновением, – сказала я.

– Правда?! – Голос был полон недоверия. В глазах снова появилась злость.

Мне не нравились ни тон, ни взгляд, но я ответила, потому что не ответить было бы еще хуже.

– Да, моя королева.

– Это из новообретенных способностей?

– Нет, тетя, это всегда было мне присуще.

– Вечно я забываю, что ты – богиня плодородия!

– Происхожу от них...

– Не думала, что ты любишь женщин, Мередит.

У меня шею начало ломить, оттого что я глядела на ее шесть футов [14] , стоя на коленях.

– Я и не люблю, как правило, но если только это удовлетворит и кольцо, и ваше величество, то пусть будет так.

Она подошла ближе, заставив меня еще больше запрокинуть голову – наверное, нарочно.

– Ты сделаешь все, чтобы доставить им возможность заполучить этого ребенка?

Я прекрасно разглядела ловушку в ее словах и попыталась ее избежать.

– Не все, нет.

– Но многое, – предположила она, нависая надо мной. – Ты многое сделаешь, чтобы они смогли трахаться?

Мне хотелось сесть на пятки, или лечь, или что угодно, только бы изменить неловкое положение шеи. Отвечать на вопрос мне не хотелось. Ничего хорошего он не предвещал.

– Отвечай, Мередит.

– Да, тетя Андаис, я многое сделаю, чтобы они смогли зачать обещанного кольцом ребенка.

– Почему ты так об этом заботишься?

– В них обоих бьется жизнь. Я видела это, чувствовала. Это дар Богини. Как же я могу не уважать ее дар? Когда-то ты носила кольцо, полное силы. Ты должна помнить, как это бывает.
Она схватила меня за волосы и дернула мою голову назад и вниз, будто стремилась сломать мне шею. Она зарычала мне прямо в лицо:

– Я не богиня плодородия! Я сняла кольцо с пальца моего врага. Это военный трофей, и он служил мне, но моя магия магии кольца не сродни. Я никогда не видела никаких призрачных детей. Я видела секс, страсть, любовь, но детей... – Она за волосы вздернула меня на ноги. Я схватилась за голову рукой, чтобы было не так больно. – Я никогда никаких детей не видела!!

Мы почти соприкасались носами. Больно было так, словно она решила вырвать мои волосы с корнями.

– Почему тебе так важно, чтобы Бидди и Никка трахнулись?

Я процедила сквозь сжатые зубы, стараясь не заорать от боли:

– Потому что я – принцесса этого двора, и у меня есть шанс дать сидхе первого ребенка за целый век. Это мой долг и честь – дать жизнь этому ребенку.

Она отпустила меня так резко, что я упала, и только рука Галена не дала мне расквасить нос о каменные плиты. Она взяла Галена за подбородок.

– Ой, он злится! Ему не нравится, что я сделала тебе бобо. Я его так и не попробовала, знаешь? Я всегда думала, что он вроде Никки, слишком нежен в постели, но он пугается не так легко, как Никка. В политике безнадежен, но смелость у него есть, этакий "герой, обреченный на смерть ради правого дела". Он чего-нибудь стоит как любовник?

Скажи я "да", и она попросит его на время. Скажи я "нет", и я солгу. Для меня он тоже был слишком нежен, но когда мне хотелось именно нежной любви, Гален был практически идеален.

– Мне кажется, на твой вкус он слишком нежен, тетя Андаис.

– Но не на твой? – Она опустилась на колени, залив морем черного шелка пол перед моими потупленными глазами.

– У меня в спальне предпочтения немного разнообразней, чем твои, дорогая тетя.

– Почему это любой ласковый эпитет из твоих уст звучит как "поди ты к черту"?

– Я никого не хотела задеть.

– Мне говорили, что ты любишь жесткий секс, Мередит. – Она наклонилась вперед с шепотом: – Не такой жесткий, как я или Кел, но достаточно жесткий.

– Не каждую ночь, тетя Андаис. – Я не пыталась поднять глаза выше ее обтянутых шелком колен. Мне было больно, мне жутко надоели нездоровые игры. Мне не пришло в голову, что она расценит усиление магии как угрозу себе. Произошло так много всего, что мы просто не могли держать ее в курсе. Но она была нашей королевой, и по моей вине она стала казаться слабой. Весь двор решит, что я недостаточно ее уважаю, чтобы сообщать ей обо всем и просить ее совета, раз ей пришлось получать доклады со стороны. Она так взбесилась из-за не такого уж крупного происшествия, а что с ней станет, когда она узнает о возвращении чаши? Об этом я ведь тоже ей не говорила! Но об этом я ни за что не стану говорить при всем дворе. Слишком опасно.

– Если ты не забеременеешь, ты не станешь королевой, – проговорила она мне в макушку.

– Я не получу ребенка, не давая Никке и Бидди завести своего.

– Обеспечь по ребенку хоть каждой паре при дворе – мой трон ты так не получишь.

– Мне и не нужно трона, если я смогу обеспечить неблагим рождение сотен детей.

– Кел тебя убьет!

– Знаю.

– Ты вообще хочешь править? – спросила она с таким видом, словно о таком и спрашивать нелепо.

– У меня нет другого выбора, кроме как править – или умереть.

Она схватила меня за плечи, и Гален попытался меня удержать – ошибка, за которую я расплатилась синяками. Она с силой вырвала меня из его рук.

– Ты хочешь править?!

– Если выбор стоит между мной или Келом, то лучше уж я.

– А если есть третий вариант? – спросила она.

– Я не знаю третьего варианта.

– Так ли, Мередит? Неужели ты не знаешь, кто уже правил бы здесь, если бы ему дали?

Наверное, у меня на лице отразилось все мое недоумение, потому что она заорала в голос:

– Баринтус здесь правил бы! Он все время подбивал Эссуса убить меня и занять трон, потому что тогда он подобрался бы к власти так близко, как только позволяла ему клятва! – И она ткнула пальцем в Баринтуса, стоящего сбоку от ступеней.

– Я говорила, что мы с ним не сделали ничего, что могло бы дать ему королевскую корону. Я поклянусь тебе чем пожелаешь. Кто нашептал тебе эту ложь?

– Ложь, Мередит, все это ложь?

– Я не знаю, что еще тебе рассказали, но про Баринтуса – ложь.

– Тогда скажи, где мне солгали еще, Мередит! Кольцо выбрало пару, но я услышала об этом от других, не от тебя. Ты отправила в темницу стражниц моего сына, не спросив моего разрешения. Ты подозреваешь в убийстве кого-то определенного, но не говоришь мне кого. Ты трахнула моего нового капитана стражи и переманила его на свою сторону. Мрак и другие с ним убежали в ночь, и я не знаю почему! – Она еще приблизилась ко мне, схватила за локоть и прокричала мне в лицо: – Я здесь королева! Не ты!

Я сказала очень тихо, слишком испуганная, чтобы злиться, слишком испуганная, чтобы волноваться о будущих синяках на руке:

– Я пришла рассказать обо всем этом и еще о большем, моя королева, но не успела. Ты не позволила мне поговорить с тобой наедине.

– Чего из этого ты стыдишься, чтобы шептать мне на ухо?!

– Я ничего не стыжусь, но среди нас есть изменники, которым не стоит знать все подробности.

Она вздернула меня на цыпочки.

– Мы наказали изменников!

– Могу ли я представить на твой суд еще нескольких? Тех, кто напал на моих людей и на меня.

– Ты сказала, что нового покушения не было! – Она притянула меня к себе.

– Я сказала, что на меня не покушались. Убить пытались Галена.

Я стояла от нее так близко, что заметила мгновенный проблеск в глазах. Она знала о пророчестве. Вот почему она настояла, чтобы во время нынешнего визита в волшебную страну я спала с божествами растительности. Я увидела это в ее глазах, это и еще кое-что – прежде чем она взяла себя в руки. Страх. Я его разглядела и думаю, она поняла, что я увидела слишком много.

Она отбросила меня так грубо, что, если б стражи меня не поймали, я бы упала. Холод приобнял меня на миг, передал Галену и поставил нас обоих подальше от королевы. Теперь, чтобы добраться до меня, ей надо было растолкать моих стражей – ее стражей. Я не была уверена, что наши опасения стоит демонстрировать так явно, но и позволять над собой измываться мне тоже не хотелось.

– Королева позволит представить ей изменников? – спросил Холод.

Кристалл вошел по моему приказу. Сопровождавшие его стражи ввели лорда Киерана, но Инниса им пришлось втащить и бросить у ног королевы, стоящей на ступеньках к трону.

Ее лицо было холодным, спокойным и высокомерным. Никаких эмоций. Мистраль стоял на коленях у нее за спиной, там, куда она его швырнула. Баринтус тоже остался на прежнем месте. Думаю, он боялся лишний раз привлечь ее внимание.

– Киеран Ножерукий, твоя жена принесла мне горькие вести. Она сказала, что Баринтус намерен занять мой трон и что мне лучше убить его до того, как он снова войдет в силу. Признаю, что мне на ум пришла та же мысль, когда я узнала, что он был с Мередит. Однако о Баринтусе можно сказать многое, но бесчестным его никто не назовет. Он дал мне слово, и я верю, что он его держит. Только из-за этой веры я и позволила ему присоединиться к нашему двору. – Она сошла по ступеням, подойдя вплотную к лорду. – Так почему же я придала столько значения злобным сплетням твоей жены?

После секундной паузы она позвала:

– Мистраль!

– Да, моя королева.

– Поднимись и подойди ко мне.

Он сделал как велено, но не отбросил волосы назад, словно не доверял собственному лицу. Я не могла его за это упрекнуть.

– Приведи ко мне жену Киерана.

Дом Киерана возглавляла Блодайвет [15] , которую когда-то Гвидион и Мат создали из весенних цветов дуба, таволги и ракитника и предназначили в жены Ллу Лло Гиффезу. Почему же Неблагой Двор принял женщину, предавшую мужа и брачные обеты и не ставшую убийцей только потому, что муж сумел убить ее любовника? Потому что мы не признаем браки по принуждению. Ее создали, а потом подарили, как дарят лошадь или собаку. Даже в те дни, когда женщинам редко дозволялось выбирать себе спутника жизни, это было несколько из ряда вон.

О Блодайвет нужно было помнить одно: она будет честна с вами, если вы с ней честны, но даже не думайте ее обмануть. Не делайте также ничего, что она могла бы дурно понять. Она извлекла урок из прошлых ошибок. Теперь она не перепоручала убийства другим.

Когда Мистраль подошел к столу ее дома, Блодайвет встала. Волосы у Блодайвет были того же пронзительно желтого цвета, что и цветы, из которых она была создана. Нежная кожа имела мягкий бледный оттенок, что-то среднее между белым и золотистым. Kpacoта ее была почти кукольной. Она принадлежала к тому сорту женщин, которых создали бы себе мужчины, если б им это предложили: с высокой гордой грудью, побольше, чем у прочих сидхе. Глаза у нее были огромными и влажными, сияющими и притягательными – совиные глаза на нежном девичьем личике. Говорили, что глаза были ее проклятием, что ее обрекли всю жизнь провести в облике совы. Если так, то она сумела вернуть себе прежний облик, и только глаза остались птичьими.

– Мэденн под моей защитой, королева Андаис. Я хочу поговорить с ней, прежде чем она подойдет к тебе.

– Твой дом предал меня, как и дом Нерис, Блодайвет?

– Я никогда не предам сестру по тьме. – Блодайвет могла годами словечка не проронить, а потом вдруг выступала с заявлениями вроде нынешнего. – И не потерплю предателей в собственном доме.

– Поговори с ней, – сказала Андаис, – но при всех. Этой ночью здесь секретов больше не будет.

Блодайвет коротко поклонилась и повернулась к упомянутой женщине. Мэденн была невысока по меркам сидхе, едва пять футов восемь дюймов [16] . Но сейчас, сидя за столом в черном платье, с темными волосами и глазами, она казалась еще меньше, словно съежилась под взглядами. Обычно бледная кожа приобрела меловой оттенок. Руки неподвижно лежали на подлокотниках кресла. Она сидела не шелохнувшись, с застывшим лицом.

– Мэденн, – сказала Блодайвет, и голос ее разнесся по всему залу, – твоего мужа назвали предателем. Что скажешь ты на это?

Мэденн облизнула бледные губы.

– Я не знаю, что сказать. – Голос ее звучал неровно, но, в общем, она справлялась с ним получше, чем с лицом и телом.

– Ты должна что-то сказать, потому что за тобой пришли Вороны королевы. Мне нужны основания для твоей защиты. Если ты поклянешься мне, что невиновна, я буду сражаться за тебя даже с самой королевой. Но я должна знать, Мэденн. Должна знать, как сильно мне придется рисковать ради тебя и стоишь ли ты этого риска.

Мне не было видно лица Киерана, но даже со связанными за спиной руками он держался спокойней и естественней, чем его жена в резном кресле. На моих глазах от лица Мэденн отлила последняя кровь.

– Обморок тебя не спасет, – сказала Блодайвет, и в ее голосе послышался отзвук того мурлыкающего гнева, которым славилась Андаис. – Ты можешь назвать причину, по которой мне нужно было бы пойти против королевы? Скажи хоть слово в свою защиту, Мэденн, и я им воспользуюсь.

Мэденн смотрела на главу своего дома, и глаза ее блестели от слез, но она не вымолвила ни словечка. Это вполне сошло за признание вины.

Блодайвет склонила голову и повернулась к Мистралю.

– Я не могу спасти ее от того, что она сама натворила.

– Тащи ее сюда, Мистраль, – скомандовала королева.

Мэденн оставалась безмолвна и недвижима, пока Мистраль не взял ее за локоть. А тут она вцепилась в ручки кресла, совершенно по-детски. По меркам сидхе сна была хрупкой, и вез же оторвать ее от кресла, ничего ей ке повредив, было просто невозможно. Захлебывающимся тонким голоском она твердила всего одно слово:
– Нет, нет, нет!

– Готорн! – позвала я.

– Да, принцесса?

– Помоги Мистралю ее оттуда вынести.

Готорн поклонился и пошел к ним в своей алой броне, надевая на ходу шлем, чтобы освободить руки. Он подошел к другой стороне кресла. Мистраль перекинул волосы за плечо и кивнул Готорну, словно они еще раньше обо всем договорились; они одновременно присели и подняли кресло с приклеившейся к нему Мэденн. Стражи пронесли ее в тяжеленном деревянном кресле меж рядов людей Блодайввет на открытое центральное пространство. Они несли ее легко и грациозно. Если б не испуганный вид Мэденн, могло бы показаться, что ей оказывают почести: так Майскую королеву несут к ее трону. Но по выражению лица было сразу видно, что ожидает ее жертвенный нож, а не венец королевы бала.

Кресло поставили рядом с Киераном. Плечи Мэденн сгорбились; я подумала, что она плачет.

– Мередит! – позвала королева. – Сядь рядом со мной. Дважды ей просить не пришлось.

Она заняла свой трон, оставив для меня тот, что прежде занимал принц Кел. Последние двадцать четыре часа он считался моим. Она подозвала Эймона, своего консорта, и жестом велела ему занять трон поменьше и на ступеньку ниже. С моей стороны тоже стоял еще один трон. Он предназначался не для моего постоянного консорта, но для избранника на день. Консорта на текущий момент, так сказать.

В последний раз, когда я здесь сидела, кресло консорта занимал Шолто, Властитель Всего, Что Проходит Между. Только когда я заняла свой трон, я сообразила, что Шолто и его слуа не было за их обычным столом у самой двери. Не было их и за спиной королевы – они не несли стражу. Слуа отсутствовали вместе со своим царем. Гоблинов тоже не было, но это бывало часто, они приходили обычно только в ночи, когда планировались крупные события, – например, в основные праздники. Никаких событий сегодня не ожидалось, но Шолто никогда не упускал случая появиться при дворе. Он слишком отчаянно жаждал признания себя сидхе.

Тайлер, "собачка" королевы, человек, свернулся у ее ног. Она поинтересовалась:

– А где твой маленький гоблин? – Она имела в виду Китто.

– Он помогает Рису приглядывать за полицейскими, пока они находятся внутри холма.

– С ними были проблемы? – Она оставляла Киерана потеть от страха – или хотела посмотреть, станет ли он это делать. Мэденн откровенно хныкала, и если б целью заговора этих двоих не был Гален, я бы, может, ее пожалела.

Я вкратце рассказала королеве, как подействовал на Уолтерса и его людей вход в ситхен. Она проявила искренний интерес.

– Я бы не подумала, что твой маленький гоблин может успешно охранять полицейских.

– Он почти наверняка никого случайно не зачарует.

– Не настолько сидхе, – согласилась она.

Я подавила вспышку гнева, вызванную ее комментарием.

– Он стал вполне сидхе во время землетрясения в Калифорнии.

– Земля сдвинулась ради вас, как очаровательно! – Это было сказано с интонацией донельзя светской и отчетливо оскорбительной. Я не была уверена, что мои нервы долго смогут выдерживать такую беседу.

– Ты сегодня спала еще с кем-нибудь, помимо Мистраля?

– Настоящего соития не было.

– В таком случае, Мистраль, займи свое место на возвышении, поскольку, клянусь Богиней, скорее всего это твой последний шанс его занять.

Мне не понравилась прозвучавшая в ее словах угроза, но я не могла не согласиться, что Мистраль заслужил это кресло.

Холод расставил остальных стражей полукругом возле меня – то есть тех, кто не охранял пленников. Баринтус остался стоять внизу. Андаис недобро на него посмотрела:

– Займи свое место среди ее стражей, Баринтус. Раз уж ты его себе выбрал.

Он поколебался мгновение, потом поклонился и встал с дальней стороны, обойдя королеву по широкой дуге. Наверное, он старался как можно меньше перед ней маячить, пока мы не поймем, что же ее так разозлило. У него было слишком много врагов, чтобы питать иллюзии. Если бы он убил королеву в поединке, прочие лорды прикончили бы его сообща. Разумеется, Андаис могла обойтись и без посторонней помощи.

За спиной королевы остался всего один страж – Шепот. Я как-то не ожидала, что, предложив стражам шанс оказаться полезными мне, она опустошит свою собственную конюшню. Возможно, и она не ожидала. Она дала им возможность сменить работодателя, и они ее не упустили. Предложите мужчинам шанс прервать тысячелетнее воздержание – и чего только они для вас не сделают.

Правда, переход ко мне означал, что несколько дней спустя им предстоит покинуть двор. Ссылка из волшебной страны – вот что их ожидало, останься они со мной. Понимали ли они это? И было ли км дело? Если нет, то в какое недоумение придет Андаис, обнаружив, что страшнейшая из ее угроз – изгнание из страны фейри – совсем не такая уж страшная!

Мистраль занял место консорта. Темно-серые волосы он перебросил набок, и они плащом спадали вдоль кресла. Я бы многое отдала, чтобы увидеть сейчас его лицо. Увидеть, как он впервые оглядывает двор с королевского трона. Если королева произнесла свою угрозу серьезно, а не просто в сердцах, то она намерена позаботиться, чтобы больше он это кресло не занял, а значит, второго случая нам не представится. Заботил ли ее лично Мистраль, или она просто поняла наконец, что может потерять всех стражей в мою пользу и пользу кольца?

Холод и Гален стояли по бокам от меня. Мне не хватало Дойла. Где он? Где Усна и Кабодуа? Я уцепилась за руку Галена, потому что, кажется, не могла оторваться от него. Он умирал у меня на руках – сейчас же я хотела насладиться его жизнью, впитать ее. Но я не верила, что он может противостоять лордам сидхе и выжить.

Думаю, Андаис нарочно не обращала внимания на Киерана и Мэденн, чтобы сломить их. Я ждала, пока королева начнет допрос. Я достаточно вывела ее из себя для одной ночи и была готова сделать все, только бы не злить ее еще больше.

– Киеран, ты пытался убить королевского стража. Не в честном поединке, а из засады.

– Если ты подталкиваешь меня бросить вызов этому юнцу, то это не пройдет. Если я его вызову, у него будет право выбрать вид дуэли. Он выберет оружие, а без магии я его превзойти не смогу.

– Ты признаешь, что один из слабейших моих стражей – лучший воин, чем ты, Киеран?

– Конечно. Вороны королевы – лучшие воины в истории сидхе. Я не настолько самовлюблен, чтобы думать, будто могу превзойти его с металлом. – Киеран посмотрел на меня. В светлой бороде играла улыбка, не покидавшая его лица. – Разумеется, если юный лордик сочтет себя оскорбленным и пожелает бросить вызов мне... – Он не закончил фразу.

Я сжала руку Галена, а он рассмеялся. Улыбка Киерана померкла.

Он блеснул обычной своей открытой улыбкой, словно и не было у него на лице тени, которую я только что заметила.

– Кроме того, я польщен, а не оскорблен. Ты поджидал меня в компании с еще одним магом и тремя воинами. Не знал, что ты так меня боишься.

– Не хватало мне бояться какого-то переростка-пикси! – В лицо Киерана от ярости хлынула кровь.

Гален засмеялся и еще раз прижался губами к моей руке.

– А если не боишься, то зачем тебе столько помощников, чтобы меня убить?

– О, это верно, – заметила Андаис. – Только из страха Киеран мог взять столько людей, чтобы подстеречь одного стража. Если б дело касалось Холода или моего Мрака, я бы еще поняла. Ну, еще Мистраля, нашего повелителя бурь, но что ты боишься Галена...

– Я его не боюсь! – повторил Киеран, но что-то в его голосе заставляло припомнить Шекспира. Леди слишком громко протестует. Что такое было в Галене, даже если пророчество говорило о нем, что заставило Киерана запастись такой мошной поддержкой? Очень хороший вопрос. Едва не потеряв Галена, я была слишком поглощена переживаниями, чтобы как следует об этом подумать.

– Если не Галена, то чего же ты боялся, Киеран? – спросила я.

– Лорд Киеран, – заносчиво бросил он.

– Нет, просто Киеран, – процедила Андаис. – Она – наследница моего трона и когда-нибудь станет твоей королевой, если ты, конечно, до этого доживешь. Думаю, она может обращаться к тебе, как и я, Киеран. – Ее голос опять стек к мурлыкающему тембру, который либо намекал на секс, либо предвещал кому-то очень много боли. Иногда, впрочем, и то, и другое.

– Чего я боюсь? – переспросил Киеран. – Я боюсь смерти сидхе как расы.

– Ты боишься, что смешанная кровь моей племянницы обречет нас всех на смертность?

– Да, как и многие другие. Они боятся об этом сказать, но поступили бы как я, если б им хватило смелости.

Андаис взглянула в сторону от него.

– Не знаю, не знаю, Киеран. Смелость твоей жены, похоже, быстро тает.

Он посмотрел на королеву, и в его лице появилось что-то новое – то ли намек, то ли надежда.

– Если бы только она говорила смелее, все могло бы кончиться хорошо.

Мэденн всхлипнула в голос. Когда-то она была богиней юности и выглядела не больше чем на пятнадцать. Сейчас ее залитое слезами лицо казалось даже моложе, словно страх сорвал с нее ее годы.

– Ты много раз говорила, что очистишь двор от полукровок! – проговорила она сдавленным, низким от слез голосом. – Мы хотели только помочь тебе в том, что ты хотела сделать сама, прежде чем она вернулась из Западных земель и отвратила твое сердце от нас.

Андаис наклонилась вперед, и гнев ее стал уходить. На лицо Киерана медленно возвращалась прежняя наглость.

– Кристалл, обыщи Мэденн, нет ли на ней заклинания или, может быть, амулета, направленного на королеву.

Андаис нахмурилась:

– Что это ты говоришь, Мередит?

– Моя королева, я умоляю, – воскликнула Мэденн, – помоги нам!

Лицо Андаис смягчалось на глазах.

– Готорн,– сказала я, – если она еще раз заговорит без моего разрешения, перережь ей горло. Вылечится потом.

Он не стал спорить. Просто достал нож и приставил к ее горлу, хоть она и пыталась запротестовать.

Андаис отвернулась, закрыв глаза рукой:

– Что это?!

Кристалл обыскал Мэденн, и достаточно тщательно, чтобы Киеран возмутился:

– Он лапает мою жену!

– Станет вдовой, и никаких обетов нарушать не придется, – заявила Андаис.

Киеран открыл рот, потом закрыл, и в глазах у него впервые мелькнул страх.

Мэденн тихо вскрикнула, и Готорн нажал клинком, так что показалась капелька яркой крови. Женщина захныкала, но заговорить больше не пыталась.

Кристаллу пришлось совершить едва ли не интимные действия с Мэденн, прежде чем он вытащил маленький полотняный мешочек у нее из-под бюста. Два сшитых вместе кусочка ткани, похоже на подушечку размером с полудолларовую монетку.

Я чуть опустила щиты – как раз чтобы увидеть, как светится крошечная подушечка, и разглядеть тонкую красную нить, протянутую от нее к королеве.

Кристалл перерезал нитки, скреплявшие ткань, и вытащил клочок сушеной травы и семь черных волосков. Он зажал волоски пальцами, а остальное переложил в другую руку.

– Чары, направленные на тебя и только на тебя, моя королева, – сообщил он. – Заклятие убедительности, чтобы ее слова казались тебе верными и приятными.

Андаис посмотрела на Баринтуса в дальнем углу от трона:

– Возможно, ты получишь то, чем я редко одариваю кого-либо, лорд Баринтус.

Он поклонился:

– И что же это, королева Андаис?

– Мои извинения. – Она повернулась к Мэденн и Киерану. – Почему вы так хотели убить Галена, что рисковали жизнью?

– Он не считал, что рискует жизнью, – вмешалась я.

Андаис удивленно на меня посмотрела:

– Он использовал магию, чтобы обмануть меня. Это достаточное основание, чтобы я вызвала кого-то из них или их обоих на поединок.

– Киеран сказал мне, что Сиобхан пыталась убить наследницу трона и все еще жива, и ее не пытают, потому что Иезекииль ее боится. Он сказал, что если за такое ты никого не покарала, то попытка убить полукровку-пикси, обычного стража, точно сойдет им с рук.

Она взглянула на Киерана, и он попятился под ее взглядом и остановился, только наткнувшись на стражей.

– Ты это сказал, Киеран?

– Не этими словами...

– А суть эта?

Он сглотнул так, что было слышно, и кивнул.

– Весь дом Нерис был вовлечен в заговор, они пытались убить тебя, моя королева, и они живы. Почему жизнь стража-полукровки должна стоить дороже жизни самой королевы?

– Вот видишь, Мередит, стоит проявить милосердие – и оно обратится против тебя.

– Нерис пожертвовала жизнью, чтобы спасти свой дом, – напомнила я. – Она заплатила за проявленное тобой милосердие.

– Верно... Отчасти. – Андаис взглянула поверх всех голов в сторону другого благородного дома. – Дормат!

Поднявшийся мужчина был высок и невероятно худ. Белейшая кожа, какой только мог похвастаться наш двор, бескровная бледность трупа. Откинутый капюшон черного плаща открывал волосы такие же белые, как кожа, так что Дормат показался бы альбиносом, если б не глаза – черные, огромные и блестящие. Он был очень похож на современные представления о Смерти. Мне говорили, что когда-то он был мужественно-красивым и мускулистым, как все сидхе, но века людских верований его изменили. Кое-кто всерьез спорил, о чем свидетельствует такая его подчиненность людским представлениям: о его магической слабости, раз он не способен от них защититься, или, наоборот, о невероятной силе и уме – раз его до сих пор почитают среди людей, хоть и своеобразно. Голос у него был ниже, чем можно ожидать.
– Да, моя королева, – пробасил он.

– Иннис – один из твоих, как и Сиобхан. Вы тоже все заговорщики, подобно дому Нерис?

– О нет, моя королева, я клянусь, что не знал ни о планах Сиобхан, ни о планах Инниса.

– Ты заступился за Сиобхан. Ты просил для нее милосердия. Я его проявила, потому что мой сын тоже ее ценит и просил сохранить ей жизнь. Я прислушалась к сыну и к тому, кого считала своим союзником.

– Я и есть твой союзник, моя королева. Мой дом принадлежит тебе.

– Двое изменников, Дормат, двое в одном доме! Как мне поверить, что их не больше? – Она рисовала пальцем круги на подлокотнике трона.

– Разве не также обстоит дело с домом Блодайвет? – спросил он.

– Не впутывай меня в твои дела, Дормат [17] , – отрезала Блодайвет. – Ты, носящий имя собственной собаки, ибо опозорил свое!

– Я ничего не позорил!

– Детишки, – сказала Андаис, почти забавляясь. А у меня волосы на затылке встали дыбом от ее голоса. – Вот видишь, куда правителя заводит милосердие? Понимаешь теперь, Мередит? Милосердие ведет к слабости и гибели.

– Я знаю, как истолковал твои действия Киеран.

Она посмотрела на меня. Привлекать ее внимание, когда она в таком настроении, не хотелось ужасно, но деваться было некуда.

– Ну и как же?

– Он решил, что раз ты не казнила никого за попытку убить меня, то за покушение на Галена кара будет еще меньшей.

– И как ты думаешь, он прав? Ты думаешь, что я его не накажу?

– Я думаю, что Сиобхан следует казнить, а Киерана примерно наказать.

– Как наказать, если не смертью?

Я облизнула внезапно пересохшие губы.

– Так далеко я не загадывала, тетя Андаис.

– Ах так... Ну а я загадывала, и в этом состоит разница между принцессой и королевой.

Она открыла красные, яркие губы, чтобы сказать что-то жуткое, но тут огромные двойные двери с треском распахнулись, и на пороге показался Дойл.

Усна и Кабодуа волокли кого-то следом за Дойлом. Кого-то в белом меховом плаще, расцвеченном яркими алыми пятнами.

– Мра-ак, – протянула Андаис, – как мило, что ты к нам пожаловал. Кого это ты приволок сюда так бесцеремонно?

Она чуть не мурлыкала от удовольствия, что всегда предвещало кому-то боль. Дойл предоставил ей новую жертву.

– Это Гвеннин, белый лорд, слегка потрепанный, правда.

Гвеннин в друзьях Кела не числился. Он не был другом никому, кого считал типично неблагим. Один из последних изгнанников Благого Дзора, он до сих пор вел себя так, словно рассчитывал когда-нибудь туда вернуться. Напрасно. Благие могли принять обратно изгнанника из мира людей, но тот, кто ушел к неблагим, навеки становился нечистым. Таких не прощали.

Я смотрела, как Дойл шествует ко мне. Высокий темный преследователь, мрачный тип, которого я до жути пугалась в детстве, – а сейчас мне с трудом удалось подавить желание подозвать его. Я хотела, чтобы он меня обнял. Хотела почувствовать себя в безопасности. Я не чувствовала себя в безопасности, сидя на виду у всего двора. То, из-за чего я сбежала от фейри три года назад, вернулось полностью. Слишком много смертей, слишком много покушений. В конце концов, если у вас достаточно врагов, которые хотят вас убить, рано или поздно им это удастся. Простая арифметика. Вам нужно выживать всякий раз, им достаточно одной успешной попытки.

Гвеннин не был союзником ни одного из арестованных лордов. Я не могла представить заговор, объединивший их всех. Неужели был еще один? И какой из них имел отношение к убийствам?

– Гвеннин, – с удивлением сказала Андаис, – ты же этим не друг?

Она произнесла мои мысли вслух. Я задумалась, хороший это знак или плохой: я ли совершенствуюсь в политике, или королева теряет класс?

– Он сказал, что действовал сам по себе. Его возмутило, что принцесса вызвала человеческую полицию. Он счел, что воспользоваться помощью людей – ниже нашего достоинства. Так что он сотворил заклинание, которое сделало бы людей бесполезными, а может, и убило, если бы мы донесли его до полицейских.

– Донесли?

– Он наложил заклятие на Бидди, поскольку она наполовину человеческой крови, и каждый, в ком есть человеческая кровь, заразился бы, коснувшись ее.

Гвеннин обрел голос, хоть и лежал ничком между Усной и Кабодуа.

– Раз заклинание подействовало на принцессу, значит – она человек.

Кабодуа отвесила ему затрещину.

– Говорить будешь, когда тебя спросят, изменник!

– Да, – сказала Андаис, – они все изменники. Так много изменников, но ни один из них не покушался на Мередит. Пытались убить Галена, пытались не пустить людей в ситхен, но никто не попытался убить Мередит. Интересно.

Я подумала и поняла, что она права. Я взглянула на Дойла и поймала встречный взгляд. Это было и правда интересно. Очень.

– Почему это гвардейцы Кела предпочли убить твоего зеленого рыцаря, а не тебя? – светским тоном поинтересовалась Андаис.

Я попыталась ответить ей в тон и даже почти преуспела:

– Если кто-нибудь из его людей попытается убить меня, то жизнь Кела кончена. А вот убийство моих союзников не влечет автоматического смертного приговора их принцу.

– Но почему Гален, Мередит? Если б я решила избавить тебя от союзников, я бы начала с Мрака или Убийственного Холода.

– Или Баринтуса, – заметила я. Она медленно кивнула.

– Да, это было хорошо задумано. – Андаис посмотрела на Киерана и его жену, у горла которой Готорн по-прежнему держал нож. – Если б я убила Баринтуса, мы лишились бы одного из самых могущественных стражей. Если б он убил меня, то ты от меня освободилась бы и, возможно, первой сочла бы, что за свой поступок он должен умереть. – Она поерзала в кресле, словно устраивая поудобнее пышную юбку. – Да, Киеран, план был неплох. Ты сделал лишь одну ошибку.

Он посмотрел на королеву.

– И какую же?

– Ты недооценил принцессу и ее людей.

– Я не повторю своей ошибки, – сказал он, одаривая меня недобрым взглядом.

– Это похоже на угрозу принцессе, Киеран. – Андаис посмотрела на меня. – Разве это не похоже на угрозу в твой адрес, Мередит?

– Да, тетя Андаис, похоже.

– Холод, Киеран только что угрожал принцессе?
– Да, – подтвердил Холод.

– Мрак? – позвала она.

– Да, он угрожал принцессе, а также обещал лучше спланировать следующий заговор с целью твоего убийства, моя королева.

– Да, это я тоже расслышала. – Она обвела взглядом придворных. – Блодайвет, ты слышала, как он угрожал мне и моей родственнице?

Блодайвет глубоко вздохнула и коротко кивнула.

– Скажи это громко, для всего двора, – велела Андаис.

– Киеран сегодня очень глуп. Глупее, чем я и мой дом можем допустить или простить.

Киеран впервые по-настоящему испугался.

– Моя леди, вы – мой сеньор, вы не можете сказать...

– Не вовлекай меня в свою дурость, Киеран. Мэденн – твоя жена и всегда была твоей тенью. Но если своих домашних ты мог уговорить, то я не поверю, что это ты сумел привлечь на свою сторону Инниса, а не наоборот.

– Интересный аспект. – Андаис посмотрела на бессознательное тело Инниса. – Дормат, я предлагаю тебе выбор. Одному из твоих людей придется умереть. Выбери, Иннису или Сиобхан.

– Моя королева, – сказал Дойл, – я просил бы пощадить Инниса, но Сиобхан...

– Я знаю, кого ты убил бы, Мрак. – Она перевела взгляд на меня. – Я даже знаю, кого ты заставила бы меня убить, Мередит, но они не твои вассалы. Я хочу, чтобы выбрал Дормат, чтобы весь его дом понял, что он их не защитит!

– Моя королева, не заставляй меня выбирать между моими подданными!

– Хочешь ли ты занять их место, Дормат? Предложишь ли ты себя взамен Инниса и Сиобхан? Я приму эту сделку, если ты ее предложишь. Я отпущу их обоих.

Лицо Дормата побелело еще больше, что раньше казалось мне невозможным. Он медленно моргнул большими темными глазами. Неужели нам предстоит увидеть, как Дормат, дверь смерти, упадет в обморок?!

– Ну же, Дормат, это простой вопрос, – торопила его Андаис. – Либо ты платишь сам за преступления твоего дома, либо нет. Нерис ради своего дома жизни не пощадила.

Голос Дормата стал пронзительно тонким, хотя он старался говорить ровно.

– Весь ее дом присоединился к ней в ее измене. Мой дом ни в чем не замешан, исключая этих двоих.

– Тогда выбирай, Дормат. Принцесса требует их смерти, и я не могу ей отказать. Она права.

– Смерти, да, – воспрянул Дормат, – но не казни. Она вправе вызвать их на поединок и лишить жизни, если это ей удастся.

– Ты был бы прав, лорд Дормат, – возразила я, – если бы Сиобхан напала на меня одна и в открытую. Но она напала на меня из засады и прихватила еще двоих себе в помощь. Это был не поединок, а попытка убийства, чистая и откровенная.

– Иннис на тебя даже не нападал, – перевел разговор Дормат, – он напал на зеленого рыцаря. Требовать смерти должен он!

– Думаешь, он проявит больше милосердия, чем принцесса? – прищурилась Андаис.

– Гален всегда был честным рыцарем, – сказал Дормат.

Гален крепко сжал мне руку и вздохнул. Невесело вздохнул.

– Я пытался быть честным, и правильным, и хорошим, что бы это ни значило. Сиобхан мне сказала как-то, что мне место в Благом Дворе, где все притворяются теми, кем не являются. Я спросил, кем же они притворяются. Людьми, ответила она так, словно это ругательство. – Его лицо стало очень серьезным. – Ты и правда ждешь, что я помогу тебе спасти жизнь тех, кто пытался меня убить?

Двое сидхе глядели друг другу в глаза, и Дормат отвернулся первым. Он заговорил с опущенной головой, стараясь ни с кем не встретиться взглядом:

– Всякий старается изучить своих противников и использовать против них их же силы и слабости.

– Почему я стал тебе противником? – спросил Гален.

Дормат обратился к королеве, словно не услышал:

– Моя королева, я прошу тебя не заставлять меня выбирать между моими сидхе. Один из них совершил, возможно, меньшее преступление, но вторая дороже моему сердцу.

– Ответь на вопрос Галена, – велела Андаис.

Дормат моргнул блестящими глубокими глазами, на лице ничего не выразилось.

– На какой вопрос, моя королева?

– Я быстро устаю от словесных игр, Дормат, – сказала она. – Советую тебе это запомнить. Говорю еще раз: ответь на вопрос Галена.

Дормат поежился, и длинный черный плащ встопорщился, как птичьи перья.

– Мне кажется, твой сын не хотел бы, чтобы ответ прозвучал при всем дворе.

Я взглянула на Андаис – мою тетю, мою королеву. Я не знала, на что намекает Дормат, но она могла знать. Она веками помогала своему сыночку скрывать его тайны. Ее лицо было красивым, холодным и высокомерным, каждая черточка – словно у дивной статуи, красота, которая толкает мужчин не к любви, а к отчаянию.

– Ответь столько, сколько сочтешь нужным, Дормат. Помни: если твой ответ будет включать все, что ты знаешь, тебе отплатят приверженцы Кела. Поскольку они решат, что ты их предаешь. Помни также, что среди нас есть и те, кто объявит тебя гнуснейшим изменником, если ты станешь потворствовать принцу.

Дормату пришлось опереться на стол длинной бледной рукой.

– Моя королева...

– А если ты не ответишь на вопрос, я сочту это прямым вызовом себе.

– Ты убьешь меня, чтобы я не выдал, что он натворил, – сказал Дормат.

– Разве я это сказала? Не думаю, чтобы я сказала именно это. – Она посмотрела на меня. – Я это сказала, Мередит?

Я не была уверена, что отвечаю правильно.

– Я не думаю, что ты угрожала Дормату смертью в случае, если он откроет, что совершил мой кузен принц Кел. Я не думаю также, что ты поощряла его рассказать все, что ему известно.

– Продолжай. – Казалось, она мной довольна, хотя я не понимала, по какой именно причине.

– Но ты заявила совершенно определенно, что, если он не ответит на вопрос Галена, ты вызовешь его на личный поединок и убьешь.

Она кивнула и улыбнулась, как будто я сказала что-то умное.

– Именно так.

Я перевела взгляд на Дормата и на миг даже пожалела беднягу. Андаис задала ему загадку, которая, возможно, не имела ответа, во всяком случае, такого, который не грозил бы ему смертью.

Он все также опирался на стол. По лицу ясно было видно, что он не видит выхода из лабиринта слов, который она вокруг него нагромоздила.

– Мне кажется, я не смогу ответить на вопрос зеленого рыцаря, не открыв многого, чего тебе не хотелось бы объявлять во всеуслышание.

– Сомневаюсь, что ты знаешь, что мне хотелось или не хотелось бы объявлять во всеуслышание, Дормат. Но если ты не заговоришь, я тебя убью, и никто не объявит это бесчестным, поскольку это будет поединок.

– Зачем ты это делаешь, моя королева?

– Что делаю? – спросила она.

– Ты хочешь оповестить весь двор? Тебе нужно это?

– Мне нужно дитя, которое ценит свой народ и его благополучие больше, чем свое собственное.

Тишина в зале была оглушающей. Словно все разом затаили дыхание. Словно даже кровь в венах на миг прекратила бег.

Андаис признала, что Кел не ценит никого и ничего, кроме собственной персоны, – то, что я знала годами. Она воспитала его в убеждении, что вся волшебная страна, и сидхе, и малые фейри принадлежат ему. Он был зеницей ее ока, кровинкой ее сердца, величайшей драгоценностью – дольше, чем существует эта страна, – и вот теперь ей нужен ребенок, который дорожил бы другими больше, чем собой. Что натворил Кел, что его мать вдруг лишилась иллюзий?

Голос Дормата прозвучал в этой тишине:

– Моя королева, я не знаю, как дать тебе желаемое.

– Я могу это дать. – Из голоса Маэлгвина исчезла привычная легкая смешинка. Он говорил серьезно и в то же время мягко, я никогда не слышала у него такого тона.

Андаис посмотрела на него, и даже в профиль было видно, что взгляд у нее недобрый.

– В самом деле, мой волчий лорд? – В ее голосе слышалось предостережение: так духота в воздухе предупреждает о скорой буре.

– Да, – негромко сказал он, но это слово звоном отдалось по залу.

Она откинулась на спинку трона, руки застыли на подлокотниках.

– Так просвети меня, волк.

– Двое детей твоей крови вошли в возраст, моя королева. Одно дитя пробудило собственное твое кольцо и готово пожертвовать едва ли не всем, чтобы радоваться магии кольца. Дитя, которое говорит, что принести детей всем сидхе для него важнее, чем получить трон, или защитить свою жизнь, или зачать собственного ребенка. За любую из этих трех возможностей большинство сидящих здесь придворных отдали бы все, чем владеют. Разве это не то дитя, что ставит благополучие своего народа превыше собственного?

Я сидела очень тихо. Я не хотела привлекать к себе ее внимание. Может, слова Маэлгвина и были правдой, но королева далеко не всегда вознаграждала за правду. Иногда ложь бывала гораздо полезней. Любимая ложь Андаис гласила, что Кел будет хорошим монархом. Но она сама приоткрыла щелку для правды. И лорды ее произнесли наконец. Что вряд ли кто-нибудь из них согласился бы на Кела, будь у них другой выбор, кроме смертной полукровки. Только моему отцу в свое время хватило смелости сказать Андаис, что с Келом не все ладно. Что это неладное далеко выходит за рамки простой избалованности и испорченности.

Андаис словно подслушала мою последнюю мысль.

– Когда невеста моего брата так быстро забеременела, нашлись те, кто побуждал меня отречься от трона. Я отказалась. – Она повернулась ко мне: – Хочешь знать, почему я позвала тебя домой, Мередит?

Вопрос был таким неожиданным, что я с секунду молча на нее пялилась, но наконец выдавила:

– Да.

– Я бесплодна, Мередит. Все эти человеческие доктора сделали для меня все, что могли. Вот почему мне нужно подтверждение твоей плодовитости. Кто бы ни правил здесь после меня, он должен быть способен вернуть жизнь двору. Маэлгвин обвинил меня в том, что я обрекаю всех на бесплодие из-за бесплодия моей кровной линии. Могу лишь дать слово, что до последнего времени я этому не верила. Если б можно было вернуться назад... – Она вздохнула и сгорбилась, насколько ей это позволял корсет. – Не знаю, чем мы были бы сейчас, я имею в виду, мы – неблагие, если б я уступила трон Эссусу тридцать лет назад или даже раньше.

В ее глазах была боль, которой она раньше никогда мне не показывала. Этот взгляд ответил на вопрос, который мне давно хотелось разрешить. Я знала, что мой отец любил сестру, но до этой минуты я не была уверена, что и она любила его. А сейчас я это видела в глазах, в чертах лица, даже под макияжем. Она выглядела усталой.

– Тетя Андаис... – начала я, но она меня прервала.

– Я слышала шепот по темным углам, племянница моя, шепот, которому я не верила. Но если кольцо действительно живет для тебя, если оно начало подбирать плодовитые пары, то, может, слухи были верны. Скажи мне: Мэви Рид, Конхенн из Благого Двора, понесла?

Я открыла рот и закрыла его. Кто-то здесь наверняка шпионил для Благого Двора. Скажу "да" – и, возможно, подвергну Мэви опасности... Но ведь Таранис уже пытался ее убить. Сейчас она была уже за границей, большей безопасности мы не могли ей обеспечить. Не ответить было опасней, потому что мы никому не сообщили, что Мэви Рид была изгнана из волшебной страны потому, что отказала королю, а отказала она потому, что он бесплоден. А это значит, что Таранис в отличие от Андаис уже сотню лет знал о своем бесплодии. Он оставался на троне и предпочитал обречь свой народ на падение и гибель, только бы остаться на троне. За такое благие были вправе потребовать от него пожертвовать жизнью, чтобы оживить землю.

Я думала слишком долго, и Андаис спросила:

Холод сжал мне плечо, Гален рядом вытянулся в струнку. Я посмотрела на Дойла, он едва заметно кивнул. Правда была меньшим злом. Я прошептала:

– Да, она беременна.

Андаис переводила взгляд с меня на Дойла, словно хотела узнать, почему я так долго раздумывала, но она была слишком опытным политиком, чтобы спросить вслух. Вопросы, на которые не знаешь ответа заранее, публично не задают.

– Скажи так, чтобы все это услышали, племянница.

Мне пришлось откашляться, чтобы мой голос услышали во всем зале.

– Да, она беременна.

Волна шепота пробежала по рядам придворных.

Андаис улыбнулась, довольная их реакцией.

– Ты сотворила для нее чары, ритуал плодородия?

– Да, – подтвердила я.

Бормотание усилилось, накатывая на нас будто прилив.

– Я слышала, что ее муж был на пороге смерти, это правда?

– Да, – кивнула я.

– Лекарства от рака могут сделать мужчину бесплодным или импотентом.

– Иногда, – согласилась я.

– Но ты смогла создать чары, позволившие умирающему мужчине последнюю близость с ней?

– Да.

– Кто исполнял роль консорта для твоей богини? Кто был богом для твоей богини во время этого ритуала?

– Гален, – сказала я и прижала его руку к своей груди.

Океанской волной взметнулась над нами неразбериха возгласов. Крики, чуть ли не вопли. Кто-то не верил. Как минимум один неопознанный мною мужской голос заявил: "Вот вам и объяснение!" Я решила потом спросить у Дойла или Холода, не узнали ли они, кто это сказал.
Андаис посмотрела на Киерана, стоящего у подножия трона со связанными руками.

– Я убила отца Галена, прежде чем я или та благородная леди, что принесла жалобу на магическое соблазнение, узнали о ее беременности. Ты едва не убил воина, который помог сотворить магию, позволившую женщине-сидхе и умирающему мужчине создать новую жизнь.

Киеран, казалось, растерялся и глубоко задумался.

– Я бы не поверил, но ты сегодня сказала слишком много правдивых слов, моя королева, чтобы я подвергал их сомнению. И ты не настолько любишь Галена, чтобы хотеть его спасти.

– Мы никогда не лжем, Киеран.

Он поклонился:

– Я имел в виду...

– Я знаю, что ты имел в виду. – Она откинулась на спинку кресла почти лениво, как устраивающаяся поудобнее кошка. – Так что сказали тебе люди Кела, чтобы подтолкнуть к измене?

Я ждала, что Киеран начнет возражать или оправдываться, но он просто ответил:

– Что зеленый человек принесет жизнь ей. – Он мотнул головой в мою сторону, поскольку руки у него были связаны.

Андаис взглянула на Дормата.

– А что Сиобхан сказала тебе?

– Что зеленый человек вернет жизнь стране фейри.

На лице Киерана отразился ужас. Он попытался упасть на колени, но связанные руки не дали ему это сделать.

– Мне сказали не это, моя королева, клянусь! Я бы никогда не посягнул на шанс нашего двора снова стать таким, каким он был прежде!

– Дормат, – велела она, – изложи Киерану точные слова пророчества, за которое Кел заплатил человеческому магу.

Дормат поклонился и произнес:

– Зеленый человек вернет жизнь стране фейри. Правитель – это страна, а страна – это правитель. Здоровье, плодородие, счастье правителя – есть здоровье, плодородие и радость самой земли.

– Хорошо сказано, Дормат, и совершенно честно. Если вы убьете зеленого рыцаря Мередит, а ему назначено стать королем, который вернет детей сидхе, то что же вы сделаете с нами, Киеран и Мэденн? – Ответа Андаис не доживалась. – Убив его, вы уничтожите все наши надежды и мечты.

– Но мертвый сад оживили и пробудили магию стражей Мистраль и Мередит! С ней был Мистраль, когда кольцо выбрало Никку и Бидди, – возразил Киеран. – На троне консорта с ней сидит Мистраль, а не зеленый рыцарь.

– Это верно, и может быть, кольцо избрало повелителя бури ее королем. Я сама решила, что "зеленый человек" означает любого из богов растительности, но, может, я истолковала все слишком буквально. Зеленым человеком называют Консорта. – Она качнула головой. – Не знаю. И не могу решить, раздражает меня или успокаивает, что пророки говорят загадками даже в столь современной Америке. – Она повернулась ко мне. – Ступай, помоги Никке и Бидди завести того ребенка, что ты видела. Но помни о моих условиях: если я узнаю, что ты отдала его Бидди первой, я вмешаюсь. И этой ночью доступ к твоему телу должны получить также Гален и кто-нибудь еще из зеленых людей.

– А что же с изменниками, тетя Андаис? – спросила я.

– Ты пойдешь делать детей, а я займусь ими. Я отдам тебе очищенный от измены двор, это будет мой первый и последний дар тебе. – Она закрыла глаза ладонью и проговорила: – Уходи. Возьми с собой стражей из числа зеленых людей, но прочих оставь мне.

Пальцы Холода сжались у меня на плече, и должно быть, я издала какой-то протестующий звук, потому что королева посмотрела на меня. Она посмотрела еще и на Холода с Дойлом, и глаза ее вспыхнули злостью.

– Мрака и Убийственного Холода тоже можешь забрать. Они твои, так и быть, но мне нужны стражи, чтобы наказать изменников.

– Никка и Бидди... – тихо напомнила я. Она нетерпеливо отмахнулась.

– Да, да, и иди уже.

Холод снял руку с моего плеча и коротко кивнул. Я поднялась, поклонилась королеве, и мы пошли к дверям, оставив ее наказывать заговорщиков. Вряд ли она их убьет, зато сделает все, чтобы заставить их раскаяться в своих поступках. На этот счет у меня сомнений не было. Мне не стоило оглядываться, но я оглянулась. Я увидела, как Кристалл, Хафвин, Догмэла и прочие пытаются сохранить спокойствие. Мистралю и Баринтусу это, кажется, удавалось.

Я остановилась. Холод схватил меня за плечо, а Гален мою руку так и не выпускал. Они попытались увести меня, но я воспротивилась. Всех я спасти не могла, я знала, но...

Дойл не пытался меня остановить, он просто смотрел на меня, бесстрастный, как всегда. Он давал мне возможность решать и править. Руки Галена и Холода были настойчивы, Холод сжимал мою руку едва не до боли, но я сказала:

– Моя королева, разреши мне взять с собой целителя на случай непредвиденных событий. Мы посылали за целителем для Галена, но он так и не пришел.

Она кивнула, но рассеянно – жертвы уже поглотили ее внимание. Она нависала над Киераном, бездумно перебирая рукой светлые волосы, так тщательно заплетенные им в косу.

– Да, бери любого, кроме моего личного.

– Хафвин, – позвала я.

Стражница не смогла скрыть облегчение, когда побежала к нам через зал. Королева крикнула ей вслед:

– Мередит, если тебе нужен целитель, возьми того, кто сохранил свои силы. – Андаис в раздражении уперлась руками в бока.

– Хафвин исцелила Галена и Адайра.

Это привлекло ее внимание.

– Как? Она потеряла способности к исцелению в незапамятные времена. – Андаис казалась одновременно раздраженной и обрадованной. – А, к ней тоже сегодня вернулись силы?

– Нет, моя королева, Хафвин всегда была способна лечить возложением рук.

– Но мне сказали, что она потеряла эту способность!

– Хафвин, – спросила я, – ты теряла способность к исцелению?

Она отрицательно помотала головой, не поворачиваясь к королеве, словно не решалась оторвать взгляд от меня или боялась оглянуться.

– Тогда почему же она в гвардии? – удивилась королева. Она сошла по ступеням, и я ощутила, как напряглись все вокруг меня. Мы уже могли бы уйти, а я снова ставила нас под удар. Но Андаис впервые казалась способной воспринять страшную правду о Келе. Кто знает, сколько продлится ее настроение, а ее нужно было заставить признать, что Кел – чудовище.

– Она вылечила кого-то, кого принц Кел запретил ей лечить. Он сказал ей, что с того дня она будет нести только смерть, а лечить ей запретил.

Андаис проскользила к нам, шелестя шелковым платьем. Хафвин побледнела.

– Это правда, Хафвин?

Стражница сглотнула и повернулась кругом. Она упала на колено без всякого напоминания.

– Да, ваше величество, это правда.
– Ты сохраняла способность исцелять смертельные раны наложением рук, и он запретил тебе использовать твой дар?

Хафвин опустила голову, но сказала:

– Да.

Андаис посмотрела на меня.

– Она твоя, но я не дам тебе переманить у Кела всех его стражей. Даже королева не в силах освободить другого сидхе от клятв верности и службы.

– Хафвин не нарушит клятв, перейдя ко мне, поскольку она не давала обетов принцу Келу. Как мне сказали, многие из его стражей не присягали ему.

В глазах Дойла мелькнуло что-то, давшее мне понять, что он если не одобрил, то хотя бы понял, почему я решилась на риск.

Андаис нахмурилась:

– Не может быть. После смерти Эссуса Кел предложил его стражам перейти к нему на службу. Они присягнули моему сыну.

Хафвин склонилась еще ниже, но возразила:

– Моя королева, Кел сказал нам, что ты нас ему отдала. Он не спрашивал ни нашего желания, ни согласия. Он объявил, что мы клялись служить принцу, а он – принц.

– Он сказал, что вы все выразили желание ему служить, – растерянно проговорила Андаис.

Хафвин легла на пол лицом на сложенные руки, но ответила:

– Нет, моя королева.

Андаис взглянула на Бидди:

– Ты давала присягу Келу?

Бидди покачала головой.

– Нет, и он не просил.

Андаис повернулась назад к трону:

– Догмэла, ты присягала принцу Келу?

– Нет, моя королева, – ответила та, глядя большими глазами на испуганном лице.

Андаис закричала. Громко, пронзительно, без слов – в этом вопле будто отразилось все ее отчаяние.

– Я никогда не отдала бы стражей моего брата никому, даже собственному сыну! Все, кто не давал обетов Келу, вольны уйти от него.

– Мы можем предложить наши услуги, кому захотим? – спросила Хафвин, приподнимая голову, чтобы взглянуть на королеву.

– Да, но если вы пойдете к принцессе, мой прежний приказ остается в силе. Вы должны будете служить ей так, как всегда служили стражи моей семье и моему дому.

Бидди отважилась сказать:

– Принц Эссус не принуждал нас служить таким образом ему и только ему.

Андаис посмотрела на нее, покачала головой и повернулась ко мне.

– Что ты сделаешь со своими стражами, если я тебе разрешу?

– Я освободила бы женщин от целибата, поскольку, как ты отметила, от них моя беременность не зависит. Когда я забеременею и буду знать отца своего ребенка, я освободила бы от целибата и мужчин.

– А если ты не забеременеешь?

– Тогда я сохранила бы тех, кого предпочитаю видеть в своей постели, а остальным позволила бы найти возлюбленных. Пять-шесть мужчин, ну, может, семь-восемь, меня вполне устроили бы.

– А что, если я велю всем, кого ты не прибережешь для себя, вернуться ко мне?

– Ты сказала однажды, что ввела целибат, поскольку хотела сохранить их семя для себя, но если ты не можешь забеременеть, то почему не позволить им осчастливить других женщин и, может быть, подарить им детей?

– Так прямо, так справедливо, так по-Эссусовски.

Она повернулась к нам спиной и пошла к трону.

– Забирай тех, кто стоит рядом с тобой, и иди. И знай: из-за того, что ты мне наговорила, наказание наших заговорщиков будет более... существенным. Ибо мой гнев можно охладить только кровью.

Сказать на это можно было только одно:

– Я во всем тебе повинуюсь, тетя Андаис.

Я поклонилась ее спине, мы подняли Хафвин на ноги и удалились. Мне не нужны были ничьи подсказки, чтобы знать, что я толкнула Андаис к самой черте. Мы оставили ее ласкать Киерана. Последнее, что мы услышали из-за закрывающихся дверей, – это крик Мэденн. Я попыталась оглянуться, но Гален и Холод держали меня слишком крепко. Оглядываться сегодня мне уже не дадут.

Перед дверью моей комнаты бушевал шторм из бабочек, словно кто-то разбил калейдоскоп и подбросил в воздух не стеклышки, а освобожденные цвета, и они поплыли по воздуху, искрясь, переливаясь, перемешиваясь. Пару мгновений я не различала крошечных рук и ног, кисейных платьиц и юбочек. Я видела только то, что хотел показать мне их гламор. Стайка бабочек, взметнувшаяся в воздух воплощением самой красоты. Мне пришлось несколько раз моргнуть и хорошенько сосредоточиться, чтобы увидеть настоящую картину. Гален потянул меня за руку назад, и мы все остановились, не дойдя до этого радужного облака.

Реакция Галена тут же напомнила мне, когда я в последний раз видела такое множество фей-крошек. Гален был прикован к скале поблизости от тронного зала. Его тело было почти не различить под медленно машущими крыльями. Крылатые человечки сидели на нем будто бабочки на краю лужи, потягивая жидкость, помахивая крыльями в такт глоткам. Только пили они не воду, они пили его кровь. Гален отчаянно кричал, тело выгибалось в цепях. Движение согнало с места группку фей, и я увидела, почему он кричал. Его пах казался кровавым месивом. Они питались не только кровью, но и плотью.

Рука Галена больно сжала мою ладонь. Я оглянулась на него: глаза распахнуты, губы приоткрыты. Теперь я знала, почему Кел подрядил фей-крошек отнять у Галена его мужественность. А в то время это казалось лишь одной из обычных его жестоких забав.

Калейдоскоп бабочек разошелся как занавес, открывая нашему взгляду королеву Нисевин: она парила в воздухе на больших крыльях, словно бабочка-сатурния, только слишком бледная, призрачная. Ее платье сверкало серебром, алмазы в короне так сияли на свету, что затмевали узкое личико. Я знала, как она выглядит, потому что я уже видела эту тонкую, почти скелетообразную красоту. Рост куклы Барби и пропорции топ-моделей. Глядя на ее сияющую, но чуть выцветшую белизну, я понимала, почему люди принимали фей то за души мертвых, то за ангелов. Она походила на то и на другое и не была ни тем, ни другим. Слишком материальная для привидения, слишком насекомообразная для ангела.

Если бы Гачен не цеплялся за мою руку, я бы подошла поговорить с ней, как одна царственная особа с другой, но я не могла просить его подойти ближе к этой яркой кровожадной стайке. Дойл заметил мое затруднительное положение и, шагнув вперед, отвесил придворный поклон.

– Королева Нисевин, чему мы обязаны такой честью?

– Какие любезные слова, Мрак, – прозвенел ее голос злобным колокольчиком, – но немножко поздно, не находишь?

– Поздно для чего, королева Нисевин? спросил он вежливым и ничего не выражающим светским оном. Таким тоном он говорил, когда не знал, в какую новую политическую яму мы провалились.
– Для любезностей, Мрак, для любезностей! – Она взлетела повыше, чтобы разглядеть меня за спиной верзилы Дойла. – Что, теперь я недостойна чести общаться с принцессой напрямую?

Я позвала ее, и рука Галена судорожно дернулась.

– Ты отлично знаешь, почему Гален не хочет приближаться к тебе и твоим сородичам.

– А ты приклеена к своему зеленому рыцарю? Вы стали с ним одной плотью, и ты не можешь оставить его даже на минутку, чтобы подойти ко мне?

Она склонила голову набок, и я разглядела ее светлые глаза. Она даже не пыталась скрыть свою злость. Я видела ее в этой короне тысячу раз, и бриллианты никогда не сверкали так ярко. Только тут я поняла, что свет вокруг был ярче, чем обычно, близко к яркости электрического освещения.

– Она на нас и не смотрит! Потолок ее интересует много больше, чем наш двор.

Я моргнула и снова посмотрела на парящую в воздухе королеву.

– Прошу прощения, королева Нисевин, сияние твоей короны слепит мне глаза. Я не раз восхищалась твоей красотой, но сегодня ты особенно притягиваешь взгляд. И я вдруг поняла, что свет в коридорах наконец стал достаточно ярким, чтобы по достоинству осветить тебя и твой наряд.

– Красивые слова, принцесса Мередит, но пустые. Лесть не смоет оскорбление, которое ты нанесла мне и моему двору.

Я не понимала, о чем она говорит. Неужели я так устала, что упустила что-то важное? Потому что я на самом деле устала, все тело ломило, как бывает после проведенного на ногах дня или когда день выдался слишком насыщенным. Я не представляла, который шел час. В волшебной стране нет часов. Когда-то их не было потому, что время внутри холмов текло иначе, чем снаружи. А сейчас – потому, что оно текло совершенно так же. Часы запретили, чтобы они не напоминали об утраченной магии.

– Какое оскорбление нанесли твоему двору? – спросил Дойл.

– Нет, Мрак, нас оскорбила она, с ней мы и будем говорить. – Крылья у нее были точно как у ночной бабочки, но двигались по-другому, особенно когда она злилась. Они жужжали и сливались в размытое пятно, когда она пролетела мимо Дойла, направляясь ко мне.

Гален отпрянул так резко, что я чуть не упала. Он машинально меня поддержал, но из-за этого движения оказался ближе к зависшей в воздухе фее и замер на месте, лишив и меня возможности двигаться.

Нисевин зашипела, оскалив острейшие зубки, и метнулась вперед. Наверное, она хотела всего лишь приземлиться мне на плечо, но Холод поставил руку у нее на пути. Ударить ее он не пытался, но ее стража среагировала, бросившись на выручку своей королеве. Они устремились к нам радужным вихрем – вихрем с ручками, умеющими щипать, и зубками, умеющими кусаться.

Гален заорал, выбросил вверх руку и развернулся, закрывая меня своим телом. Он попытался бежать, но споткнулся и упал, повалив и меня. Я оказалась внизу, но он успел подставить руку, так что рухнул на меня не всем весом. В ноздри ударил густой запах смятой и порванной листвы. Я открыла глаза и обнаружила, что почти закопана в листья. На миг я решила, что мы с Галеном куда-то перенеслись, но тут мои пальцы нащупали под листьями каменный пол. Я подняла голову и увидела, что вокруг нас по-прежнему стоят стражи. Зелень в мгновение ока выросла прямо из камня.

Гален навис надо мной, прикрывая меня собственным телом. Он весь напрягся в ожидании удара. Удара, которого не последовало. Я извернулась посмотреть ему в лицо. Гален крепко зажмурился: он обрек себя на то, чего боялся больше всего на свете, чтобы защитить меня. Зелени и цветов он еще не видел, зато их видели все остальные.

Нисевин шипела:

– Злые сидхе, злые, злые. Бы их заколдовали!!

– Интересно, – оценил Дойл, – очень интересно.

– Впечатляюще, – согласился Готорн, – но чья это работа?

– Галена, – ответил Никка.

Гален начал оживать. Он открыл глаза, тут же наполнившиеся изумлением при виде растительности, заполонившей коридор.

– Я этого не делал!

– Делал, – с полной уверенностью сказал Никка, – еще как делал.

Гален приподнялся, опираясь на руку, и принял полусидячее положение. Он оглядел коридор, и увиденное его, похоже, потрясло. Я села и тоже посмотрела по сторонам.

Небольшой коридор перед моей комнатой весь зарос цветами. Крылатые феи и эльфы забирались внутрь цветков, катались по лепесткам, перемазывались в пыльце. Они вели себя как кошки, добравшиеся до валерьянки.

Королева фей порхала в воздухе, почти не подвластная зову цветов. С ней осталась лишь крохотная горстка крылатых воинов. Все остальные сдались на милость цветам Галена. Это было колдовство, это я могла уразуметь, но в остальном я была так же растеряна, как и Гален.

– Только у Галена еще не проявлялись новые силы. – Холод ткнул острием меча в качающийся бутон.

– Да-а, – протянул Дойл, оглядывая цветы и опьяненных фей-крошек, – они определенно проявились. – Он усмехнулся, зубы блеснули на темном лице. – Если так пойдет дальше, он сможет околдовывать людей, а потом и сидхе, целыми армиями. Я и забыл, что когда-то у нас был такой приятный способ выигрывать битвы.

– Ну вот, – укоризненно сказал голос из-за наших спин, – оставишь вас на минутку, и вы уже сад разбили!

Рис вернулся, выпроводив полицейских из холма. Никка объяснил ему, в чем дело. Рис ухмыльнулся Галену:

– И как это называть, рука цветов?

– Это не рука власти, – возразил Никка, – это умение, магический навык.

– В смысле – вроде стряпни или вышивания? – поинтересовался Рис.

Никка не поддержал его шутку.

– Нет, это близко к тому, как Мистраль вызывает грозу. Это создание, осуществление.

Рис присвистнул.

– Создание чего-то из ничего. Неблагим такое давненько не удавалось.

Гален дотронулся до одного из самых крупных бутонов, тот раскрылся, и на ладонь Галена выпала крошечная фея. Гален подпрыгнул как укушенный, но маленькую фигурку не выронил. Малышка была одета в короткое коричневое платьице, она лежала на ладони Галена, медленно помахивая коричневыми с красно-кремовым рисунком крыльями. Она была крошкой даже по меркам фей. В ладони Галена она помещалась во весь рост и еще оставалось место. Она растянулась у него на руке с блаженной улыбкой, глаза закатились. С ног до головы покрытая черной пыльцой облюбованного ею цветка, она была не то что пьяна – она вырубилась, ушла в нирвану.

Гален выглядел все более и более озадаченным. Он посмотрел на Дойла, протянув к нему руку с малышкой.

– Для тех бедолаг, кому еще не стукнуло ста лет, объясните, что, во имя Дану, здесь творится? Намеренно я этого не делал, потому что вообще не знал, что такое можно сделать. А если я не знал, что такое возможно, то как я это сделал? Магия требует воли и ясного осознания цели.

– Не в том случае, если это просто часть твоей природы, – пояснил Холод.

Гален встряхнул головой:

– Как это понимать?

– Может, мы слегка отложим уроки магии, – заметил Рис, – пока не останемся одни. – Он смотрел на крошечную королеву, разглядывавшую сверху свое поверженное воинство.

– Да, белый рыцарь, придержи от меня свои тайны, – оскалилась она, – потому что принцесса расторгла нашу сделку. Мой народ больше не будет ее глазами и ушами. Мы вернемся к принцу Келу.

Я поднялась на ноги, стараясь не наступить ни на кого из фей-крошек, то там, то здесь вываливавшихся из цветов. Дело поворачивалось худо.

– Я не нарушала уговор, королева Нисевин, это ты отозвала Шалфея. Как он мог пить мою кровь, если его со мной не было?

Она прожужжала прямо к моему лицу, белые крылья слились в размытое пятно, настоящие крылья насекомого от такой нагрузки порвались бы в клочья. Она была в ярости, я знала это по примеру Шалфея.

– Я уговаривалась о глотке крови, о капле сексуальной энергии, которая достанется моему посреднику, а от него – мне. Я не уговаривалась о том, чтобы делать из него сидхе! Не было речи о том, чтобы крылья стали для него бесполезными. Не было речи о том, чтобы он...

– Стал слишком большим для твоей постели, – закончила я.

– Я замужем! – выкрикнула она, словно это слово было бранным. – У меня нет возлюбленных, кроме моего короля.

– Да, и раз уж тебе недоступен твой фаворит, ты запретила ему получать удовольствие с другими.

Ветер, поднятый ее крыльями, играл с моими волосами, обдувал лицо. Ветер был холодным, а ее злость – горяча.

– Что я делаю с моими подданными – не твое дело, принцесса!

– Безусловно, но ты обвинила меня в нарушении сделки, а я в этом не виновата. Я по-прежнему готова предложить тебе королевскую кровь. – Я медленно, плавно подняла руку, повернутую запястьем кверху. Новые недоразумения мне были ни к чему. – Возьмешь ли ты кровь сама? Ты посылала Шалфея взамен себя, потому что Западные земли расположены далеко от волшебной страны, но сейчас я здесь, рядом.

Она зашипела на меня рассерженной кошкой и сделала свечку над моей головой.

– Я не коснусь твоей плоти за все блага мира! У меня ты крылья не украдешь.

– Но Шалфей всегда мог принимать человеческие размеры. Ты – нет, так что ты не застрянешь в чуждой форме.

Она снова зашипела и резко качнула головой, разметав радужные блики по стенам и по цветам.

– Ни за что!

– Ну так выбери другого посредника, – предложила я.

– Кто же пойдет на такой риск?

Тоненький голосок проговорил:

– Тот, кто не сможет потерять крылья. У кого их нет.

Я поискала глазами говорящего и наконец заметила группку фей-крошек у дальней стены. Крыльев ни у кого из них не было, зато были другие средства передвижения. Тележки, запряженные холеными белыми крысами, и еще изящная карета с дюжиной белых мышей, впряженных в нее цугом. Были и два хорька, на которых ехало множество крохотных всадников; один хорек был обычной окраски, с черной "маской" на мордочке, а второй – альбинос с белым мехом и красными глазками. Двое всадников повыше ехали на варане больше метра длиной. Варан был не просто взнуздан, на нем красовался еще и намордник, как на злобной собаке. Вараны – свирепые твари и едят все, что могут убить и съесть. Будь я размером с куклу Барби, я бы вряд ли пожелала держать при себе такого.

Мое внимание привлекло движение на стене, там копошились многоногие малявки. Часть напоминала паукообразных кентавров: восемь ног в соединении с головкой эльфа и круглым тельцем, укутанным в прозрачную ткань. Один был похож на черного жука, причем настолько похож, что заметить бледное личико среди хитинового камуфляжа было непросто.

– Это я говорил, – сказал один из маленьких мужчин в тележке, которую тащила крыса. Рядом с ним сидела такая же крошечная женщина. Она тянула его за руку, не давая помахать нам.

– Нет, Ройял, нет, – повторяла она, – не надо! Бывают вещи и похуже, чем не иметь крыльев.

Он бросил вожжи, с помощью которых управлял красавицей-крысой, и схватил малышку за плечи.

– Я это сделаю, Пенни, я должен!

Пенни покачала головой.

– Я боюсь тебя потерять.

– Ты меня не потеряешь.

– Потеряю, если она превратит тебя в сидхе.

– У меня нет другого роста, Пенни. Ей не удастся поймать меня в ловушку человеческого тела, как это было с Шалфеем.

Он горячо обнял ее, погладил короткие темные кудри и посмотрел на меня. У него самого волосы были короткие и черные, а прямо под челкой торчала пара длинных изящных антенн, тоже черных. Большие миндалевидные глаза зияли той же идеальной чернотой, как у Дойла – или Шалфея, кстати. Кожа, напротив, была совершенно белой. Женщина повернула ко мне головку с точно такими же длинными красивыми антеннами. Антенны были редкостью среди фей-крошек, а у тех, кто не имел крыльев, – и подавно.

На меня смотрели два бледных овальных личика. У него подбородок был помассивней, у нее – скулы потоньше. Он был чуть повыше, пошире в плечах, уже в бедрах, но, кроме обычных различий между мужчиной и женщиной, они казались копиями друг друга.

– Вы – близнецы, – поняла я. – Пенниройял [18] , Пенни и Ройял.

У фей-крошек было в обычае называть близнецов вот так, деля между ними половинки одного имени.

Он кивнул, она на меня смотрела молча. Они были одинаково одеты – в пурпурные кисейные туники, прикрывавшие их от шеи до колен, то есть больше, чем принято у фей-крошек. Посмотрев на других бескрылых, я отметила, что они одеты в том же стиле. У крылатых мужчин из одежды были только юбочки-килты или набедренные повязки, у женщин – коротенькие платьица или и того меньше. Только королева носила мантию, спадавшую до пят. Ну, королева должна отличаться от подданных одеждой, но я никогда не замечала такого четкого различия в одежде крылатых и бескрылых фей.

– Я не дам своего согласия, – сказала Нисевин, подлетая к моему плечу.

– Прошу, моя королева, позволь мне попытаться! Ты не знаешь, что это такое – жить без крыльев, вечно обреченным ходить или ездить!

Она скрестила руки на худенькой груди.

– Я сострадаю твоей беде, Ройял, и всем другим, кто несет то же проклятие, но прикоснувшись к этой, – она махнула на меня рукой, – ты можешь получить гораздо больше, чем хочешь. Посмотри, что стало с зеленым рыцарем!
– Разве такая уж беда, если кто-то из нашего народа, ваше величество, сможет творить такое волшебство? – спросил он.

Она подлетела к самому моему лицу.

– Как я могу доверять тебе, принцесса, когда ты так жестоко оскорбила меня и весь мой двор?

Дойл сказал:

– Ты говоришь об оскорблении уже не в первый раз. Ты считаешь, что принцесса вас оскорбила. Но чем?

Нисевин развернулась к нему в воздухе, потом отлетела подальше, чтобы видеть нас обоих сразу.

– Вы арестовали одну из моих фей, не спросив моего разрешения. Беатриче тоже не была сидхе, она была моей. Хоть и пойманная в ловушку человеческого роста, она оставалась феей. Она несла проклятие, но вам или Андаис она не принадлежала. Убийца – из моего народа, жертва – из моего народа, а вы мне даже словечка не прислали! Ни с одним другим двором вы бы так не обошлись!

Она подлетела так близко, что ветер от ее крыльев трепал мои волосы.

– С Курагом, царем гоблинов, ты бы связалась. Ему не пришлось бы узнавать все из слухов и сплетен. Шолто, царь слуа, сидел прошлой ночью на троне твоего консорта. Его людей ты не арестовала бы без его разрешения! – Она взлетела к потолку и осталась там, носясь взад-вперед над нашими головами, как вспугнутая бабочка.

Я смотрела на нее: вся – сияние и белизна, сплошь – задетое самолюбие и раненая гордость, и выше всего – страх. Страх, что ее двор стали ценить так мало, что она и впрямь осталась королевой лишь номинально. Она была права, мы виноваты.

– Я должна была послать к тебе гонца, когда мы арестовали Душистый Горошек. Я должна была послать к тебе гонца, как только мы узнали, что одна из убитых – фея-крошка. Ты права, я бы оповестила Курага и связалась бы с Шолто. Я бы не поступила с ними так, как поступила по отношению к тебе.

– Ты – принцесса сидхе, – заявил Холод. – Ты никому не обязана давать отчет в своих действиях.

Я покачала головой и потрепала его по руке.

– Холод, я то и дело отчитываюсь в своих действиях всем подряд.

– Но не феям-крошкам же, – сказал он, и лицо его было высокомерным, холодным и умопомрачительно красивым.

– Холод, либо феи-крошки – самостоятельный и полноправный двор, и тогда они должны требовать уважения к себе, либо нет. Королева Нисевин имеет основания гневаться.

Он сжал рукоять меча, но промолчал. Оскорбить фей-крошек более какого-то предела – значит уничтожить их как двор, как народ. Он этого не хотел.

– Мерри права. – Гален медленно встал, так же осторожно выбирая место, куда ступить, как и я. Маленькая фея сладко спала в его ладони. – Может, я и не люблю королеву Нисевин и фей-крошек, но она – королева, и у них свой двор. Мы должны были послать к ним кого-нибудь с сообщением. – Он посмотрел в глаза маленькой королеве: – Не знаю, есть ли тебе до этого дело, но я прошу прощения.

Нисевин медленно спустилась вниз. Крылья стали двигаться медленней, изящными взмахами, иллюзия прекрасной ночной бабочки восстановилась.

– После того, что мы с тобой сделали, ты предлагаешь нам извинения. – Она смотрела на него так, словно никогда раньше не видела по-настоящему. – Ты нас боишься, ты нас ненавидишь. Зачем тебе проявлять к нам любезность?

Он нахмурился, пытаясь выразить словами то, что было для него так просто. Он поступил правильно, по случаю его поступок оказался верным еще и политически, но последнее для него было не важно.

– Мы должны были извиниться, – сказал он наконец, – Мерри все объяснила. Я не знал, согласится ли с ней кто-нибудь еще, так что я ее поддержал.

Нисевин подплыла ко мне.

– Он извинился, потому что это было правильно.

– Да, – подтвердила я.

Она снова взглянула на него и опять на меня.

– Ох, принцесса, не отпускай его далеко, его слишком опасно оставлять одного среди сидхе.

– Слишком опасно? – удивился Гален. – Для кого?

– Для тебя прежде всего, – хмыкнула Нисевин, подлетая к нему. Она уперлась в бедра тонкими бледными ручками. – В твоем лице я вижу доброту – доброту и мягкость. Ты неправильно выбрал двор, зеленый рыцарь.

– Мой отец был пикси, а мать – неблагая сидхе. – Он встряхнул головой достаточно резко, чтобы Нисевин отлетела подальше. – Нет, сияющий двор меня не примет.

Нисевин многозначительно оглядела цветы и свою очарованную свиту.

– Теперь мог бы и принять.

– Нет, – возразил Готсрн, – Таранис не прощает сидхе, присоединившихся к темному двору. Он мог бы простить изгнанника, сотни лет скитавшегося среди людей, но... – он снял шлем, – для тех, кто пришел сюда, обратной дороги нет.

– Как знать, – протянула Нисевин.

– Королева Нисевин! – позвала я.

Она повернулась ко мне, сложив руки перед собой, личико старательно спокойное.

– Что значит "как знать"?

Она пожала плечами.

– О, если кого-то принимают за муху на стене, ему случается слышать всякое...

– Что же?

– То, чем я могла бы поделиться со своей союзницей, если б она чтила наш договор.

– Если ты не будешь брать мою кровь сама, нам нужен новый посредник.

Она развернулась в воздухе и посмотрела на Ройяла и его сестру.

– Ройял, – позвала она.

Он стал прямее, почти по стойке "смирно", хотя без крыльев он явно не мог служить в гвардии Нисевин.

– Да, моя королева!

– Хочешь ли ты отведать крови принцессы и передать мне ее сущность?

– С радостью, моя королева!

Пенни прильнула к нему:

– Нет, Ройял, не надо!

Он отстранил ее от себя и посмотрел в глаза.

– Вспомни, сколько мы мечтали о крыльях!

Ее руки бессильно повисли.

– Вечность.

– Я не дала крыльев Шалфею, – напомнила я.

– Нет, – согласился Ройял, – ты дала крылья ему. – Он указал на Никку.

– Но Никка не пил мою кровь, когда это случилось.

Ройял кивнул и сошел с тележки. Он поднял взгляд на меня.

– Это случилось во время секса.

Я уставилась на него. В нем было дюймов десять роста [19] , немного меньше, чем у куклы Барби. Я попыталась подобрать вежливый ответ и в конце концов выдавила:

– Мы чуточку отличаемся по размеру.

Он ухмыльнулся.

Я качнула головой:

– Может, Никка – особый случай.

Ройял одним плавным движением стащил с себя рубашонку и уронил ее на пол. Он стоял передо мной обнаженный, миниатюрный и совершенный. Он повернулся кругом, демонстрируя мне рисунок крыльев, покрывающий его спину и бедра. Крылья были почти черные, прочерченные тонкими темно– и светло-серыми ломаными линиями. Верхние края крыльев заворачивались ему на плечи, а низ спины и ягодицы украшал яркий черно-красный рисунок из изящно закругленных полос, напоминающий гофрированную нижнюю юбку.

Он повернулся, и я увидела, что ниже черных и красных полос располагалась кайма из темных, почти черных пятен, обведенных по краю белым и очень тоненько – золотым. Кайма заходила на бедра, так что ноги по бокам тоже были украшены ярким рисунком.

Крылья Никки принадлежали давно вымершей ночной бабочке, летавшей под небом Европы тысячи лет назад. Но рисунок на спине Ройяла я узнала.

– Ты – совка-ленточница, тополевая ленточница.

Он с улыбкой оглянулся на меня через плечо.

– Это одно из имен, данных нам людьми.

Ему понравилось, что я узнала его бабочку. Маленькое личико вдруг посерьезнело.

– Ты знаешь другое имя ленточницы?

Мое сердце забилось чаще, что было глупо. Он размером с детскую игрушку! Жар его глаз не должен был произвести такой эффект, но во рту у меня пересохло, а голос чуть подрагивал.

– Ночной возлюбленный.

– Правильно, – сказал он. Он пошел ко мне, и если б это не было так глупо, я бы попятилась. Мужчина ростом с мое предплечье не мог казаться таким пугающим, но вот казался.

Гален шепнул над моим плечом:

– Он ведь понимает, что секса ему не обломится?

– А, так не мне одной захотелось сделать шаг назад?

– Ага.

– Ты и вправду искусен, – сказал Дойл.

Я с удивлением на него посмотрела, но он обращался к маленькому человечку.

– О чем ты? – спросила я.

– Гламор, – бросил Дойл.

– Неужели все феи-крошки так владеют гламором, как Шалфей и этот новенький? – спросил Рис.

– Не все, но многие, – ответил Дойл.

Рис поежился.

– С этим я постель делить не буду. Шалфей преподал мне урок, в повторении я не нуждаюсь.

– Ты сегодня в меню не значишься, Рис.

– Как ни странно, я этому рад.

– Тогда с кем я буду тебя делить? – спросил Ройял. Когда я смотрела на него, возбуждение и угроза становились более ощутимыми.

– Это сильнее, когда я на тебя смотрю.

Ройял кивнул.

– Потому что ты только смотришь. Так с кем я разделю тебя сегодня?

– Со мной, – ответил Гален, – но если честно, я не уверен, что выдержу. Принести извинения королеве я мог, но я все разно не хочу, чтобы кто-то из вас ко мне прикасался.

– Ты прикасаешься к одной из нас прямо в эту минуту, – напомнила Нисевин.

Гален взглянул на сонную фею в своей ладони.

– Но это ж совсем другое!

– Чем? – удивилась она.

– Она не страшная... – И он протянул руку с феей к Нисевин.

Ройял расхохотался, словно колокольчики радостно зазвенели на ветру.

– А я страшный, зеленый рыцарь?

Я стояла достаточно близко, чтобы заметить, как бьется жилка на шее Галена.

– Да, – сказал он, и голос его прозвучал так же сдавленно, как мой.

Смех Ройяла перешел во что-то более темное.

– Такие слова кружат голову мужчине, зеленый рыцарь. – По его лицу ясно было видно, как он польщен тем, что Гален его испугался.

– Гламор порой становится сильнее при физическом контакте, – сказал Адайр. Он не снимал шлема.

– Ты спрашиваешь, так ли это со мной, лорд дубравы? – повернулся к нему Ройял.

– Просто размышляю, – ответил Адайр, словно спрашивать о чем-то фей-крошек было ниже его достоинства.

Ну, Адайр мог разыгрывать сноба сколько ему угодно, но не ему предстояло ложиться в постель с эльфами.

– Твой гламор становится сильнее от прикосновения? – спросила я.

Ройял усмехнулся мне в лицо.

– Да.

Гален прошептал мне на ухо:

– Никка не сможет заменить меня сегодня? Я поменяюсь на завтра.

Я взглянула на него через плечо:

– Хорошо, если ты так хочешь.

Он вздохнул и прижался лбом к моей макушке.

– Проклятие...

– Что? – спросила я.

– Я не смогу увильнуть со спокойной совестью, если тебе придется это терпеть. Ты уверена, что это так нужно?

– Разве ты не хочешь знать, почему королева Нисевин утверждает, что Благой Двор принял бы тебя с твоей новой силой?

– Хочу, – сказал он, – хочу, черт бы их побрал. – Он посмотрел на Нисевин. – И она знает, что мы хотим.

– Шпиона ценят только за его сведения, зеленый рыцарь.

– Меня зовут Гален. Пожалуйста, называй меня по имени.

– Почему?

– Потому что все, кто зовет меня зеленым рыцарем, пытаются мне навредить.

Она с секунду молча на него смотрела, потом коротко просела в воздухе, будто кивнула.

– Хорошо, Гален. Ты был честен со мной, я буду честна с тобой, хотя вряд ли тебе это понравится.

– Правда редко нравится, – ответил он. Слова прозвучали так, что мне захотелось обнять его покрепче.

– Мы питаемся не только кровью и магией.

– Вы питаетесь страхом, – произнес Дойл, и что-то в его ровном тоне сказало мне, что за этой короткой фразой стояло многое.

– Да, Мрак, – сказала Нисевин, – как и многие здесь, в Неблагом Дворе. – Она опять повернулась к нам с Галеном. – Я думаю, зеле... Гален будет блюдом, достойным королевского пиршества.

– Тогда вернемся к условиям договора, – предложила я.

– Договор заключен, принцесса.

Я покачала головой.

– Нет, договоримся о том, что будет позволено Ройялу делать в моей постели и с моим телом.

– Мы действительно так тебя пугаем, что ты хочешь обговорить все мелочи, как с гоблинами?
– Ты упрекнула меня в том, что я расценила вас ниже, чем гоблинов. Если я не стану торговаться с вами, как с гоблинами, не будет ли это еще одним оскорблением, королева Нисевин?

Она сложила руки под маленькими грудями.

– Ты не похожа на прочих сидхе, Мередит. С тобой всегда трудно, так и жди подвоха.

– Ты думаешь, стоит тебе невинно похлопать глазками, и я поверю, что Ройял и вы все нисколько не опасны? Что вы – всего лишь персонажи детских книжек, которых вы изображаете? О нет, королева Нисевин, только не я. Выбери что-то одно – либо вы опасны, либо нет.

Она очень искренне надулась.

– Неужели я кажусь тебе опасной, принцесса?

Ее голосок был так убедителен, что я чуть было не ответила: "Ну конечно, нет!"

Гален крепко сжал мне локоть, что слегка привело меня в чувство.

– Я видел твое истинное лицо, королева Нисевин, – сказал он. – Твой гламор на меня больше не подействует, хоть он и бьет в меня с силой тарана.

– Верно, – кивнул Никка, – я никогда не видел, чтобы феи-крошки были так сильны.

– Феи-крошки – это дух волшебной страны, ее суть, – сказал Дойл. – Магия страны фейри растет, и их магия, надо полагать, растет тоже.

Не похоже было, чтобы он этому очень радовался. Нисевин повернулась к нему.

– Надо же, Мрак, если б я тебя не знала, я бы сказала, что ты тоже нас боишься!

– У меня такая же долгая память, как у тебя, Нисевин.

Это загадочное высказывание, кажется, ей польстило.

– Ты боишься, что к нам вернется прежняя сила, а твоя принцесса обещает добиться именно этого! Как сладка ирония, когда она верно направлена.

– Будь аккуратней с иронией, Нисевин, это острое оружие.

– Это угроза, Мрак? – Сейчас ее голосок совсем не казался нежным.

– Предупреждение, – ответил Дойл.

– Неужто я удостоилась угрозы от Мрака королевы? Подумать только, я расту в собственных глазах!

– Если Дойл возьмется тебе угрожать, маленькая королева, ты поймешь разницу, – сказал Холод.

Она провалилась в воздухе, и опять же из поведения Шалфея я знала, что это их версия запинки.

– Я не боюсь Мрака.

Холод наклонился к ней. Это тоже разновидность угрозы – такое вторжение в личное пространство. Часть эффекта потерялась из-за ее размера и крыльев, но потерялось далеко не все.

– Убийственного Холода я тоже не боюсь! – крикнула она.

– Будешь, – спокойно ответил он.

Вот так началось обсуждение условий.

Кончилось все толпой бескрылых фей-крошек в моей комнате, и ни одному сидхе это не доставляло удовольствия. По предположению Нисевин, несчастье с Шалфеем случилось потому, что он слишком долго питался кровью сидхе. Контрдоводов у меня не было. Если мне не понравится Ройял, я могла выбрать другого, но все кандидаты должны были оставаться в комнате. Мы сошлись на этом, но она так и не сказала нам, что ей известно о Благом Дворе. Завтра, пообещала она, после того, как мы накормим Ройяла, а она напитается от чего и извлечет из его плоти нашу магию. Может, завтра мы узнаем часть тайн Благого Двора. А сегодня мы за них заплатим кровью, плотью и магией. И как обычно, это будет моя кровь, моя плоть и моя магия. Почему я никак не могу вовремя отвертеться?

Рис выписывал круги по ванной, хотя места в ней для этого было маловато, прямо скажем. Пусть она была заметно больше обычных ванных комнат, но если затолкать в ванную Холода, Дойла, Галена, Никку с его крыльями, меня и Китто, то никакой ванной не хватит, разве только личной ванной королевы Андаис. Китто набирал воду, изображая прислугу, что он делал чаще и чаще. Андаис предложила мне прислать слуг, но Дойл отказался из соображений моей безопасности. Мы никому не могли доверять так, как доверяли друг другу. Это была одна причина. Вторая состояла в том, что слуги шпионили бы в пользу Андаис, а у нас хватало секретов. Эту причину мы Андаис не называли.

– Когда я подвел майора Уолтерса и милого доктора к их машинам, на стоянке были агенты ФБР.

– Упорные типы, – буркнула я.

Рис покачал головой и остановился передо мной.

– Нет, упорство здесь ни при чем. Кармайкл – та, которую красота Холода привела в такой восторг, – тоже только подошла к машине.

– Что ты говоришь, Рис? – Дойл прислонился к двери.

– Что, по словам фэбээровцев и спутников Кармайкл, с тех пор, как я выпустил Кармайкл наружу, прошло всего несколько минут.

– Но это было несколько часов назад, – удивилась я. Я сидела на углу широкого мраморного бортика ванны, стараясь занимать собой как можно меньше места.

– Для людей снаружи – нет, – ответил Рис.

– То есть как? – спросила я.

– Ситхен снова играет со временем, – сказал Дойл.

– Время всегда странно бежит внутри волшебной страны, – пожала плечами я.

– Это стрелки на часах странно бегут. Да и то разница измеряется в минутах, ну на час убегут максимум. Мы жили по тому же графику, что и смертный мир, с того времени, как прибыли в Америку, или даже дольше. – Рис устроился рядом с Галеном, опершись на двойную раковину.

Никка оккупировал другой угол помещения для себя и своих крыльев.

– Что же это значит?

– Что не только к сидхе и феям-крошкам возвращаются древние силы, – подал голос Холод с противоположной от двери стороны.

– Вы сказали, что люди отреагировали на вход в ситхен так, словно коридор снова обрел прежнее очарование, – сказал Дойл. – Так что же удивляться, если к ситхену возвращаются и другие свойства?

Я обняла руками колени, стараясь не обращать внимания на заскорузлую от высохшей крови ткань. Китто пробовал рукой воду в почти полной ванне. Я сказала:

– Иногда вы говорите о ситхене так, словно это просто помещение, иногда – словно у него есть собственная воля, а иногда – как будто это вся волшебная страна. Я как-то спросила у отца, живой ли ситхен, и он ответил – да. Я спросила, есть ли у него разум, личность, и он сказал – нет. Я спросила, может, это волшебное место, и он сказал – да, а когда я спросила, может, ситхен все волшебство и заключает в себе, он сказал – нет. Интересно, есть ли кто-нибудь среди живых, кто точно знает, что такое ситхен?

– Ты иногда задаешь очень трудные вопросы.

Рис скрестил руки на груди, под распахнутым белым плащом на нем был надет светлый костюм. На брюках остались влажные следы от снега. Он сегодня выходил наружу трижды, а не один раз, как мы.
– Ты не можешь ответить или не хочешь?

– Ты – принцесса Мередит Ник-Эссус, наша будущая королева; если ты прикажешь, нам придется ответить, – сказал он.

Я нахмурилась.

– Я не приказываю, я прошу.

Он потер здоровый глаз тыльной стороной запястья, и когда отнял руку, вид у него был усталый. Пусть он вечно будет мальчишески-красив, усталость оставляла следы на его лице.

– Прости, Мерри. Но если ситхен шутит со временем, нам придется послать кого-то из стражей за пределы земель фейри, чтобы иметь представление о временном соотношении. Мы хотя бы узнаем, как обстоят с этим дела сейчас, но...

– Но как будет дальше, нам не угадать, – закончил Никка.

Рис кивнул:

– Да, все может обернуться совсем плохо.

– Я чего-то не понимаю, – сказала я. – Почему вы все так встревожились?

– На меня не смотри, – развел руками Гален. – Я тоже не знаю, с чего они все такие мрачные. Я хочу сказать, ситхен много чего странного вытворяет, так всегда было.

– А что, если разница во времени между волшебными землями и наружным миром станет измеряться годами? – буркнул Рис.

Мы с Галеном посмотрели друг на друга.

– А это возможно? – спросил он.

– Ой, – сказала я одновременно с ним.

– В прошлом бывало, – ответил Галену Рис.

– Я думала, ходом времени управляет король или королева, – возразила я нерешительно.

– Когда-то так и было, – сказал Дойл, – но эта способность давно утрачена.

– Подождите, – вмешался Гален. – Вы говорите, ходом времени управляет королева?

Несколько голов кивнули.

– Разве в старых сказках не говорится, что в холмах проходит несколько часов, а в человеческом мире – столетия?

– Да. – Дойл смотрел на Галена так, словно тот сказал что-то умное.

– Мы за последние несколько часов чего только не сделали, но для остального мира прошло всего несколько минут. То есть наш ситхен двигался быстрее прочего мира. Разве не должно быть наоборот? Это ведь смертное время должно течь быстрее, чем наше?

Мужчины обменялись взглядами, за исключением Китто, все внимание которого поглощала ванна.

– Судя по вашим лицам, вы что-то поняли, а я – нет.

– Нам сегодня нужно было много успеть, – сказал Гален, – и еще много остается, а пока мы все это делаем, весь мир ползет с черепашьей скоростью. Вопрос вот в чем: это только в нашем ситхене произошел временной сдвиг?

Рис обнял его за плечи.

– А знаешь, ты умнее, чем кажешься.

– Не хвали меня, Рис, а то зазнаюсь. – Но он улыбался.

– Это я сегодня торможу, или все вокруг шустрее меня? – спросила я.

– Вот именно, – сказал Дойл.

Я нахмурилась:

– Что – вот именно?

– Ты сегодня не говорила вслух, что тебе нужно больше времени?

– Может, что-то такое и говорила, вроде того, что нам не хватит времени и на расследование, и на дворцовые интриги. Не этими словами, но... – Я вытаращилась на Дойла. – Хочешь сказать, что все случилось по моему желанию?

– Ты вызвала зеркало у себя на стене, просто пожелав посмотреть, как сидит меховой плащ.

Я вдруг перепугалась до озноба.

– Но, Дойл, это значит, что ситхен может буквально воспринять любые мои слова!

Он кивнул.

– Нам надо узнать, как течет время в других холмах, – сказал Холод. – Если у гоблинов и слуа происходит то же самое, то дело в самой волшебной стране. Иногда она решает измениться.

– А если затронут только наш ситхен? – спросил Никка.

– Тогда Мередит придется очень, очень следить за своими словами. – Он смотрел на меня, и я практически увидела как у него в мозгу рождается мысль.

– Что ты подумал? – спросила я.

– Не он один, – сказал Рис.

– Да, не он один, – поддержал его Гален. Он вздрогнул и потер плечи руками, словно тоже замерз. – В кои-то веки я угадал дурное известие до того, как его произнесли вслух.

– Тогда и мне скажи, – попросила я.

– Если менять ход времени внутри ситхена может только королева, и вдруг такая способность обнаруживается у тебя... – Гален не закончил фразу.

– Когда-то давно, – сказал Дойл, голос казался глубже, словно его эхо стремилось добраться до самых дальних уголков маленькой комнаты, – даже если претендент завоевывал трон или его избирали верховным королем, он все же не мог править волшебным холмом. Нельзя было занять трон ситхена, если сам ситхен не признал твое право на власть.

– Я о таком не слышала, – сказала я.

– Это запретное знание. – Холод предостерегающе поглядел на Дойла.

– Почему запретное? – спросил Гален.

На этот раз заполнить логический пробел удалось мне:

– Ситхен не признал Андаис.

– В Европе она была признана, – пояснил Дойл, – но в Америке новый холм ее не принял.

– Что значит "новый"? – спросила я.

– Волшебная страна – это не географическая местность. Не только географическая. Когда Андаис ступила в наш новый холм, все должно было пойти по-прежнему, но этого не произошло.

– Мы решили, что это из-за третьего заклятия, на которое нас вынудило пойти американское правительство, прежде чем позволило сюда переселиться, – сказал Рис. – Мы потеряли так много, что... – Он пожал плечами. – В общем, мы не так уж волновались из-за того, что ситхен не ласкается к Андаис, как щенок.

– Она велела всем придворным заходить в ситхен по одному, а нас поставила следить, – продолжил Холод. – Она была готова уступить трон, если бы ситхен отреагировал на кого-то в большей степени, чем на нее.

– Моя тетушка соглашалась уступить трон любому сидхе, которого признает ситхен? – поразилась я.

– Трудно поверить, понимаю, – сказал Рис, – но она согласилась. Все думали, что последнее заклятие отняло у нее слишком много мощи, чтобы она могла по-прежнему нами править. А потом случилось самое худшее.

– Ситхен не признал никого, – закончил Дойл.

– О'кей, я понимаю, насколько это скверно, но почему об этом запрещено говорить?

– Принц Эссус не рассказывал тебе, как возникли разные дворы фейри? – спросил Дойл.

Я чуть не сказала – да, конечно, рассказывал. Но он не рассказывал.

– Я знаю, что когда-то было не два двора сидхе, Благой и Неблагой, а множество, и у всех были свои короли и королевы, как у гоблинов и слуа, но более независимые.
– Настолько независимые, что мы воевали между собой, пока все не согласились, что нам нужен верховный король, – сказал Рис. – Верховный король был один, не два, как сейчас.

– Досюда я знаю, – прервала я. – Основатель Неблагого Двора был изгнан благими, но отказался покинуть волшебную страну. Он скитался от двора ко двору и просил пристанища, но все боялись сидхе, так что наконец остался только один двор – слуа. Самые жуткие и меньше всего похожие на людей из фейри. Они приняли его, и с того времени любой изгнанник-сидхе мог попроситься к слуа.

– Прелестно, – сказал Рис. – А когда и как неблагие отделились от слуа, знаешь?

– Когда набралось достаточно сидхе, которые не хотели называться слуа.

– Почти так, – кивнул Дойл.

– Почти? – удивилась я.

– В то время фейри определенного вида могли просто стать настолько сильны – магически сильны, – что их признавала сама волшебная страна и создавала для них королевство. Один из присоединившихся к слуа сидхе стал нашим первым королем. Страна создала для него место, где он мог править, и сидхе покинули двор слуа и образовали собственный двор.

– Пока понятно.

Я ждала продолжения.

– Мы не решаемся продолжать, – сказал Рис, – потому что до сих пор мы не сказали тебе самое неприятное.

– Что?

– Двор без правителя начинает таять, – сказал Никка.

Они все поглядели на него с удивлением, словно не ожидали, что у него хватит смелости произнести это вслух. Мне понадобилась пара секунд, чтобы понять намек.

Во всеуслышание это объявил Гален:

– Да спасет нас Богиня, это с нами и произошло. У нашего двора не было истинного правителя, потому ситхен и умирал. Наш кусок волшебной страны умирал.

– Не только наш, – заметил Дойл.

– А чей еще? – поинтересовалась я.

– Наши светлые собратья следуют за королем, которого не признал их ситхен.

– У них ситхен тоже не признал никого из лордов? – спросила я.

– Послухам... Это только слухи, помни... Вместо того чтобы приветствовать сидхе, которого выбрал ситхен, Таранис его изгнал, – сказал Рис.

– Это не слухи, – бросил Дойл.

Все лица повернулись к нему.

– Кто? – только и спросила я.

– Айслинг, – ответил он.

Что-то в лице Холода сказало мне, что он тоже был в курсе. Остальные, похоже, были так же потрясены, как и я.

– У них был настоящий король, и Таранис его изгнал?!

Дойл с Холодом кивнули.

– Но это чудовищно, – сказал Никка. – Даже Андаис была готова отдать трон, если найдется истинная королева.

– Благой Двор знает? спросила я у Дойла.

– Очень мало кто знает, – ответил он.

– Но такие все же есть?

– Есть.

– Как они могут его поддерживать? У неблагих не оставалось другого выхода, но у них был король для благого трона! Им не грозило вымирание.

– А наш ситхен признал Айслинга, когда он пришел сюда? – спросил Гален.

– Нет.

– Почему?

Дойл пожал плечами, и я догадалась, что это и было ответом или что другого ответа у него не было.

– Ванна готова, – сказал Китто деловым и безразличным тоном, точно как слуга.

Я тронула его за плечо, и он робко улыбнулся. Мне в голову пришла мысль.

– А холм гоблинов узнал Курага, когда вы переселились в Америку?

– Я не так много значу, чтобы мне говорили такие вещи. Я не знаю.

– Гоблины потеряли меньше, чем сидхе. Они сохранили все, что мы им оставили.

– Но погодите, – сказал Гален, – благие тоже меньше потеряли в силе, чем мы. Почему? Разве оба двора не должны приходить в упадок с одинаковой скоростью?

– Должны, – подтвердил Дойл.

– Но их магия не тает, – сказала я.

– Или так кажется, – поднял бровь Рис.

– Тебе что-то пришло на ум, – догадался Дойл.

– С чего это Таранис настолько потерял голову, что освободил Безымянное, наше чуть ли не самое опасное волшебство, и послал его в человеческий мир охотиться на Мэви Рид? Она жила в ссылке больше века. Визит Мерри вряд ли был причиной. Наш визит мог бы подтолкнуть его к мысли подослать к Мэви парочку убийц, но не к освобождению Безымянного. – Рис качнул головой. – Я об этом долго думал и так и не увидел смысла.

– А его приглашение Мерри на бал? – напомнил Гален. – Тоже непонятно. Он ее всю жизнь ненавидел.

– Не ненавидел, Гален, для ненависти нужно что-то чувствовать к человеку. Мой дядя обо мне попросту не думал. Я при Благом Дворе была еще более пустым местом, чем здесь.

– Так с чего же ему так загорелось тебя повидать?

– Никому из нас это внезапное приглашение не нравится, – заметил Дойл. – Но мы это обсудили и решили его принять.

– Я все еще думаю, что это слишком опасно для Мерри, – сказал Гален.

– Мы будем с ней и сможем ее защитить.

– Знаете, было бы очень интересно прихватить туда Айс-линга в составе моей почетной стражи.

– Не думаю, что Таранис разрешит ему ступить на свой порог, – сказал Дойл.

– Если он откажет в праве войти одному из моих стражей, я могу расценить это как оскорбление и отвергнуть приглашение.

Они переглянулись.

– Смысл есть, – сказал Рис.

Гален кивнул:

– Я одобрю все, что удержит Мерри от посещения этого бала.

– Как ты можешь так говорить?! – воскликнул Холод. – Ты же видел, что сделало с Меланжель одно прикосновение Айслинга. А Таранис поставил условием, что Мерри могут сопровождать только те, кто побывал в ее постели.

А я вспомнила не жуткое безглазое лицо Меланжель, а тот миг, когда Айслинг меня обнял, и я заметила пустоту в его глазах, словно из них что-то вынули. Айслинг пытался поцеловать меня сквозь вуаль. Ко мне сошла Богиня, и предостережения не последовало. Не было запрета прикасаться к Айслингу. Достаточно ли я сидхе, чтобы спать с Айслингом, в вуали или без? А может, все было много проще? Истинная любовь защищает от магии Айслинга. Достаточно ли сильно я люблю? И стоил ли шанс избежать уготованной мне Таранисом ловушки риска прикоснуться к Айслингу?

– Если вы не пойдете мыться, ванна остынет, – напомнил Китто.

Я обняла его, и он обнял меня в ответ.

– Китто прав. Мне и Галену надо вымыться.

Я ему улыбнулась.

– И заняться сексом.

– И Никке тоже, – сказал Дойл, – чтобы он мог отправляться к Бидди.

Я кивнула.

– Я уступлю им кровать. Не стоит в первый раз заниматься сексом в ванне, это не слишком удобно.

– А сама собираешься заняться именно этим, причем с шестифутовым крылатиком. – Рис ухмыльнулся и склонил голову набок. – Кажется, я хочу на это посмотреть.

– Еще есть Ройял, – напомнил Никка.

– Я не забыла. Просто нам не нужно, чтобы он выложил все наши новости своей королеве.

– Да, он будет шпионить для Нисевин, – вздохнул Холод.

– Я не сомневаюсь, что главный долг Ройяла – перед его королевой и двором.

– Твоя спальня запружена бескрылыми феями-крошками, – проворчал Рис. – Нашествие какое-то...

– Королева Нисевин не хочет, чтобы кто-то из ее народа питался от Мередит несколько раз подряд, – заметил Дойл.

– А я не хочу делить постель с феями-крошками, – сказал Холод.

– Ох, Холод... – вздохнула я.

Он примирительно поднял руку:

– Я не говорю, что не стану, но не думаю, что кому-то из нас хочется, чтобы феи-крошки торчали рядом каждый раз, когда мы занимаемся любовью.

– Ванна остывает, – опять вмешался Китто.

Я встала и начала стаскивать окровавленную одежду.

– Кто не лезет в ванну, пусть уходит. Ночь не становится длиннее.

Холод моргнул.

– Время теперь замедлится или ускорится?

– Я забыла, – промямлила я, стоя в бюстгальтере и с рубашкой в руках. – Совсем забыла. Это просто выражение...

– Ты не можешь позволить себе просто выражений, – упрекнул меня Дойл.

– Я постараюсь, но за каждым словом не уследишь.

– Нужно пытаться, Мередит.

– Давайте узнаем сначала, как дела в холмах гоблинов и слуа, а потом уж будем пугать Мерри, – сказал Рис.

Дойл кивнул:

– Возьми кого-нибудь по своему выбору и ступай.

– Почему это я все время должен мотаться туда-сюда по снегу?

– Смерть не чувствует холода, – пояснил Дойл.

– Мрак тоже не чувствует, а ты сидишь в тепле и уюте. – Он направился к двери. – Я много с собой не потащу. Не на драку идем.

– Всякое бывает, – сказал Дойл.

– Возьми не меньше двоих, – велела я Рису.

– Есть, капитан! – Он изобразил шутливый салют и вышел.

Я посмотрела на Дойла и Холода, застрявших у двери.

– Если не желаете остаться понаблюдать, то вам самое время удалиться.

– Ты хочешь, чтобы мы смотрели? – серьезно спросил Дойл.

Вопрос застал меня врасплох. Я даже задумалась, но потом качнула головой.

– Нет вообще-то. – Я испытующе вгляделась в темное лицо. – Не знала, что тебе нравится наблюдать.

– Не нравится. Среди стражей очень немногие привержены вуайеризму.

– Королева из нас это выбила, – хмыкнул Гален.

Дойл кивнул.

– Почти буквально.

– Что до меня, – сказал Холод, – то я не хотел бы смотреть, даже если бы ты пожелала.

– Я никогда не потребую от тебя ничего, что могло бы причинить тебе боль, Холод, если только у меня будет выбор.

Он решил было надуться или сделать вид, что не понял, но потом его лицо смягчилось, и он даже выдавил из себя улыбку.

– Я знаю. Дело не в Никке и Галене. Это эльф-крошка. Мне он не нравится. И мне не нравится, что принцесса сидхе вынуждена использовать свое тело в качестве предмета торговли.

– Холод, – сказала я, подходя к нему, – женщины королевской крови тысячи лет служат предметом торговли. Меня хотя бы не продают замуж в другую страну. А была бы я человеком – так и случилось бы.

– Замуж за эту тва... за это создание! – Он был так шокирован этой мыслью, что мне стало смешно. Я даже рассмеялась – не смогла с собой справиться. Он вздрогнул, словно я его ударила.

Я потянулась к нему, но он отдернул руку. Этого я уже не стерпела.

– Во-первых, феи-крошки принадлежат к Неблагому Двору. То, как к ним относятся сидхе, как все к ним относятся, – это позор. Либо они – составная часть нашего "мы", либо нет. – Я смотрела прямо ему в лицо, смотрела, как наползает на него вечная маска угрюмого высокомерия, но не желала его щадить. Мне надоело каждый раз одергивать себя из боязни задеть его чувства, это случалось слишком часто. – Во-вторых, мне надоело, что ты ведешь себя так, словно твоя кровь и твое тело слишком ценны, чтобы ими торговать. Я ради вас не раз жертвовала своей плотью и кровью. Ты своей кровью никого не кормишь. Ты даже не хочешь, чтобы один-единственный эльф-крошка на тебя посмотрел. Рис не хочет, чтобы к нему прикасались гоблины, а теперь еще и феи-крошки.

– Он поддался гламору Шалфея, – сказал Холод. – Он не хочет рисковать во второй раз.

– Прекрасно, но я-то рискую! У Галена больше причин бояться фей-крошек, чем у вас с Рисом вместе взятых, но он готов их терпеть ради меня, ради нас. – Я шагнула еще ближе к нему, но коснуться не попыталась – не хотела, чтобы он опять отдернулся. – Я знаю, что ты закрывал меня своим телом, что ты защищал мою жизнь, рискуя своей. Но то же можно сказать и о Галене. Сегодня он едва не пожертвовал жизнью. И все же он готов позволить феям-крошкам к себе прикоснуться.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил Холод.

– Я хочу, чтобы ты перестал кривить физиономию, что я отдаю себя малым фейри, когда ты сам не позволяешь им даже коснуться твоей ах-какой-белой кожи. Я хочу, чтобы ты не заставлял меня чувствовать себя шлюхой, в то время как сам до такого не опускаешься!

Я поняла, что разозлилась, по-настоящему разозлилась. Но злилась я не на Холода, я просто злилась. И я не могла выказать свою злость тем, кому больше всего хотелось, так что этот беспричинный гнев вдруг прорвался наружу. Кожа у меня вспыхнула огнем, светясь сквозь корку засохшей крови.

Я сделала шаг назад.

– Я устала, Холод, а мне еще немало предстоит сегодня вынести. По условиям сделки с Нисевин я должна отдаться Ройялу – в каком-то смысле. По приказу королевы я должна сегодня отдаться Галену и Никке. И еще одному зеленому человеку, прежде чем нас застигнет рассвет. – Я припомнила еще: – И мне надо переспать с Шолто до завтрашнего вечера, чтобы скрепить союз со слуа, прежде чем мы отправимся ко двору гоблинов. – Я запнулась и покачала головой: – Я опять сказала про время?
– "Прежде чем нас застигнет рассвет", – повторил за мной Дойл. – Да.

– Но у нас все еще слишком много дел, а часы опять начнут тикать на рассвете.

Он кивнул.

– Я бы предложил свою кровь вместо твоей, если бы это удовлетворило Нисевин.

Я благодарно улыбнулась ему:

– Я знаю, но феи-крошки, кажется, тебя недолюбливают. Может, когда у нас выдастся свободный часок, ты мне расскажешь, в чем тут дело.

– Нет, – ответил Дойл. – Тебе не понравится эта история, а мне не понравится ее рассказывать.

Он сказал это так серьезно, даже с грустью, что я тронула его за руку и пообещала:

– Если только мне не нужно будет это знать ради чего-то важного, можешь держать в тайне свои счеты с двором Нисевин.

– Ты действительно позволил бы малым фейри прикасаться к себе? – спросил его Холод.

Дойл посмотрел на друга:

– Да, если возникла бы необходимость.

– Но как ты можешь дать этим тварям к тебе прикасаться?!

– А как я могу просить принцессу выдержать что-то, что не перенес бы сам?

Холод опустил голову и закрыл глаза. Сделал глубокий вдох, словно хотел набрать воздуху перед прыжком в воду. Порывисто выдохнул. Когда он открыл глаза, они были так переполнены эмоциями, что казались двумя серыми омутами страдания.

– Я никогда не стану просить тебя о чем-то, чего не стал бы делать сам, Мередит. Прости меня.

Я взяла его за руку, и на этот раз он ее не отдернул. Я прижалась к нему и подняла лицо для поцелуя. Из-за разницы в росте я не смогла бы поцеловать его, если б он не наклонился. Разве что стул принести. Но стул мне не понадобился.

Холод наклонился навстречу мне, придерживая за плечи, чтобы я не потеряла равновесия, стоя на цыпочках. Мы поцеловались. Я ждала невинного поцелуя на ночь, но у Холода были совсем другие желания.

Губы прижались к моим губам, настойчиво, яростно. Язык вонзился между губ, и я приоткрыла рот, позволила ему скользнуть внутрь. Его дыхание трепетало у меня во рту – он словно стремился вдохнуть меня, втянуть меня в себя, он подхватил меня на руки, с силой прижал к себе. Холод впивался в меня языком, губами и зубами, пока я не начала постанывать от ярости его поцелуя, от свирепой хватки его рук. Я таяла, растворялась в нем; когда он оторвался от поцелуя, у меня голова шла кругом. Я снова потянулась к нему губами, я забыла, где мы, что мы, что мне нужно делать... Я забылась, точно как на пресс-конференции. Забыла все, кроме вкуса его губ, кроме ощущения его тела. Забыла все, кроме поцелуя Холода.

Он выпрямился, а я все хотела вернуться к поцелую и что-то протестующе мычала, пока он пытался ссадить меня на пол, цеплялась за него ногами и упиралась.

– Мередит, Мередит... – Наверное, Дойл обращался ко мне не в первый раз. Я наконец повернулась к нему. Он улыбнулся и покачал головой. – Ему пора идти, нам обоим пора.

Я посмотрела на Холода, который опять обвил меня руками, раз уж я не давала поставить себя на пол. И был он страшно собой доволен.

– Теперь я могу оставить тебя другим.

Я качнула головой, потому что мне хотелось сказать: "Не уходи", – а говорить это было нельзя. Не то что я не хотела Галена, но... Холод всегда мог заставить меня пожелать его.

– Если ты идешь, тебе придется поставить ее на ноги, – сказал Дойл.

Холод отпустил меня, и на этот раз я не сопротивлялась. Коленки слегка подгибались, и мне пришлось опереться на руку Холода, пока я не пришла в себя. Он засмеялся очень по-мужски:

– Да поможет мне Богиня, я тебя правда люблю.

– Все, Холод, – сказал Дойл, – у нас хватает дел. – Он подтолкнул Холода к двери, и на этот раз Холод пошел куда велено. Дойл обернулся ко мне с порога: – Не стану пытаться соперничать.

Он улыбался. Я встала на носочки, положила руки ему на грудь и сказала:

– Это не соревнование.

Он склонился ко мне.

– Говоря словами смертных, черта с два.

Он поцеловал меня – крепко и хорошо, но по сравнению с Холодом вполне невинно. Потом спросил:

– Прислать тебе этого эльфа?

– Нам бы сперва отмыться. Я пошлю потом за Ройялом Никку или Китто.

– Как скажешь. – Он бросил взгляд мне за спину, потом погладил меня по щеке и закрыл за собой дверь.

Я обернулась и обнаружила, что двое других мужчин моей жизни успели раздеться, пока я отвлеклась. Гален был покрыт пятнами засохшей крови. Не вожделение бросило меня к нему и заставило крепко прижаться к его нагому телу, это был страх. Попозже будет время и для вожделения, но сейчас я хотела просто обнимать его, сжимать в руках – теплого и живого. Руки все время натыкались на колючую корку крови. Она была везде, не давала чувствовать гладкое совершенство его кожи. Пальцы нащупали не до конца зажившую рану у него на спине. Я вздрогнула.

Он обнял меня:

– Замерзла?

– Немножко, – сказала я. Но про себя подумала, что от этого холода не избавиться с помощью шубы или теплой ванны.

– Так пойдем в воду, – улыбнулся он, словно несколько ведер горячей воды могут решить все проблемы. Если б все в жизни было так просто...

Наверное, что-то у меня на лице мелькнуло, потому что он нахмурился:

– Ну что ты?

Я вздохнула. Так много дел, так много союзов, которые нужно укреплять и поддерживать, так много врагов, которых нужно вычислить... Мне надо было торопиться, составить список целей и пробиваться к ним изо всех сил. Но в эту минуту я не могла представить ничего важнее, чем прижиматься к Галену как можно большей поверхностью своего тела. Залезть голой в ванну – не решит всех проблем, но забраться туда голышом с любимым мужчиной – новых проблем не создаст.

Когда я наконец забралась в ванну, вода еще была горячая, а значит, поначалу Китто сделал ее горячей, чем я любила. Он знал заранее, что наш разговор затянется. Маленький гоблин начал предугадывать мои желания, не так, как это бывает у любящих, а как хороший слуга – незаметный, молчаливый, предупредительный, всегда оказывающийся там, где нужен. Среди моих любовников и друзей таких просто не было. Беспутные, веселые, неотразимые, чудесные – были. Незаметного не было ни одного.

Гален забирался в ванну, а я смотрела на Китто. Он был одним из самых старших в моем окружении, а старейшие у нас не всегда любят, чтобы их благодарили, так что я не стала говорить "Спасибо".

– Ты набрал слишком горячую воду, чтобы она была как раз как надо к тому времени, как мы соберемся в нее залезть. Ты знал, что мы проговорим слишком долго.
Он кивнул, не глядя на меня.

– Вам было о чем поговорить.

Я перегнулась через мраморный бортик и погладила его по плечу.

– Ты как будто всегда раньше меня знаешь, что я буду делать.

Он поднял на меня глаза, в которых не было белка, только яркая синева. Он тут же потупился снова, но я успела заметить в его взгляде неуверенность.

– Что случилось, Китто? – спросила я, гладя его по обнаженному плечу. На нем были лишь узенькие трусики – он часто раздевался, когда занимался домашней работой. Чтобы поберечь одежду, он говорил. Я подозревала, что при мне у Китто одежды завелось больше, чем за все время жизни при гоблинском дворе.

Он качнул головой, разметав по плечам отросшие черные кудри. Еще несколько дюймов – и его ждала бы пытка, будь все как прежде. Только сидхе позволяется отращивать длинные волосы. Но Китто теперь – сидхе с собственной рукой власти. Как в случае с крыльями Никки и возродившимися силами Мистраля, магия Китто пришла с сексом. С новой силой должна была появиться и новая уверенность, но этого не случилось.

Гален тоже перегнулся через бортик и положил руку на второе плечо Китто.

– Ты можешь все нам рассказать, Китто. Что с тобой?

Китто блеснул редкой для него улыбкой.

– Вы двое – самые добрые сидхе, каких я видел. – Он бросил взгляд на Никку за своей спиной. – Вы трое.

– Ты теперь тоже сидхе, Китто, – сказала я.

Он покачал головой.

– Нет, я никогда не стану настоящим сидхе. Не для всех по крайней мере.

Никка опустился на колени рядом с Китто, крылья простерлись на полу.

– Кто тебе такое сказал?

Китто опять покачал головой, и Никка обнял его за плечи, прижал к себе. Китто застыл словно в испуге. Я наклонилась и поцеловала его. Когда я отстранилась, он смотрел на меня испуганными глазами.

– Что тебе наговорили? – спросила я, по-настоящему встревожившись. Никогда еще я не видела Китто в таком настроении, и мне это не нравилось.

Он снова опустил глаза и проговорил, глядя в пол:

– Что я навсегда останусь грязным гоблином. Что только шлюха может взять меня в постель. – Он взглянул на меня растерянно и горько: – Я не знал, что фейри могут называть друг друга шлюхами. У нас это не в обычае.

– Ох, Китто! – вздохнула я.

– Мне не надо оставаться с тобой, если это помешает тебе стать королевой. – Он попытался сгорбиться, словно хотел стать поменьше, но руки Никки удержали его. Никка прижимал его к себе нежно, но твердо.

– Они просто завидуют, – сказал Никка.

Китто посмотрел на него через плечо:

– Чему завидуют?

– Тебе завидуют, – сказал Гален.

Китто моргнул и качнул головой.

– Нет, не может быть.

– Ты за целые века – первый не-сидхе, вошедший в силу, – пояснил Гален. – Может, когда-то такое случалось частенько, но сейчас – нет. Они завидуют, что Мерри смогла это сделать, а ты – смог таким стать. Они боятся тебя и боятся, что многие полукровки сидхе и гоблинов приобретут силу сидхе.

Я удивленно посмотрела на Галена.

– Что? – спросил он. – Это правда.

– Да, но я...

– Не ожидала, что я до этого додумаюсь.

Мне хватило совести смутиться.

– Лучше скажем так: я не думала, что ты так много и так точно замечаешь.

Он довольно грустно улыбнулся.

– Все больше понимаю, каким меня считают тупицей.

Я положила руку ему на плечо:

– Не тупицей, нет...

– Ну, легкомысленным придурком.

– Легкомысленным... – повторил Никка. – Вот с этим особенно не поспоришь.

Я невольно улыбнулась.

– Ты и правда раньше не забивал себе голову политикой.

Гален кивнул.

– Раньше. А может, и сейчас не хотел бы, но нам всем поневоле приходится работать мозгами. Нам нужно смотреть по сторонам, или мы не выживем. – Он схватил меня за плечи, расплескав воду. – Когда дело касалось только моей жизни и я не видел шанса оказаться хоть когда-нибудь в твоей постели, я не особенно беспокоился. – Он прижал меня к себе. – Сейчас я могу потерять слишком много, а я не хочу терять даже малости.

Я обняла его и прижалась к нему так крепко, как только могла. Руки скользили по пятнам засохшей крови, покрывавшей все его тело, где оно еще не было погружено в воду. Я провела руками ниже и обнаружила, что под водой кровь тоже еще не отмылась. Так много крови, ужасно много...

– Мне жаль, что раньше я ничем не интересовался, – сказал он, прижимаясь щекой к моим волосам. – Я не видел в этом смысла, раз уж ты мне все равно не досталась бы. Я еще не умею замечать все, как Дойл, или Холод, или даже Рис, но кое-что уже вижу, и я учусь.

В горле у меня застрял ком, такой большой, что я не могла его проглотить. Грудь сдавило, и дышать стало трудно. Глаза вдруг защипало, и я поняла, что сейчас заплачу. Я не хотела плакать. Гален был жив и здоров. Мы все были живы и здоровы. Но засохшая кровь у меня под руками заставила вспомнить, как он лежал на спине в луже собственной крови. Тот жуткий миг, когда я подумала, что уже поздно. Что я никогда больше не прикоснусь к нему – живому и теплому. Что его руки никогда не обнимут меня. Что я никогда не увижу его улыбки, не услышу его голос и не взгляну в яркие глаза.

Гален погладил меня по голове и приподнял лицо за подбородок.

– Ты плачешь, Мерри?

Я кивнула, я не могла говорить вслух.

– Почему? – спросил он.

Никка ответил за меня:

– Она думала, что мы тебя сегодня потеряем, Гален.

Гален посмотрел мне в глаза.

– Ты поэтому плачешь?

Я опять кивнула и уткнулась лицом ему в грудь. Он сел в воду, убаюкивая меня. Он гладил меня по спине, по голове и шептал:

– Все хорошо, со мной все в порядке.

– А что будет завтра? – всхлипнула я.

– Королева всем дала понять, что я могу быть ключом к возвращению плодовитости сидхе. Не думаю, что кто-то теперь захочет мне вредить.

– Люди Кела могут, – сказал Китто. Мы повернулись к нему. – Я много слышу, потому что меня не замечают.

Я почувствовала угрызения совести, потому что за мной такое тоже водилось. Как-то раз он упрекнул меня, что я говорю в его присутствии, как будто он – собака или стул. Это было еще до того, как он стал моим любовником, но даже сейчас не обращать на него внимания было легче, чем на остальных. Он выжил в гоблинских холмах, научившись быть незаметным, почти невидимым. Эта привычка у него сохранилась.

– Кто это говорил?

– Они меня заметили и, наверное, попытались бы что-нибудь со мной сделать, но тут вошел царь Шолто с несколькими слуа.

– Это сегодня было? – спросила я.

– Да.

– Интересно, почему Шолто не пошел в тронный зал, если он был здесь.

– Этого я не знаю, но он был ранен, – ответил Китто.

– Ранен? – удивился Гален.

– Сильно ранен? – спросил Никка.

– У него рука была на перевязи, и повязка через голову и половину лица.

– Кто же мог так ранить воина из неблагих и к тому же царя слуа? – задумчиво произнес Никка, словно размышляя вслух.

– Гоблины, – предположил Китто, – если они застали его врасплох, и он не мог использовать магию. Среди моего народа есть воины, которые могут превзойти любого из вас, если вы не будете пользоваться магией.

– Или другие слуа, – тихо сказала я.

Все уставились на меня.

– Кое-кто из его народа считает, что из моей постели он выйдет настоящим сидхе и они потеряют своего царя.

– Ну, это большей частью карги из его гарема, – сказал Никка.

– Что, про гарем из карг всем известно, кроме меня? – спросила я.

Никка с Галеном переглянулись.

– Мы ему завидовали, потому что он единственный из стражей имел отдушину для удовлетворения желаний, – объяснил Никка.

– Карги боятся, что прикосновение плоти сидхе отвратит его от них, – сказал Гален.

– До тебя с ним никто не соглашался спать, Мерри, – добавил Никка. – Никто не хотел рисковать из боязни родить монстра.

Я качнула головой.

– Когда-то для неблагих был дорог каждый ребенок. Это было нашим принципом. Когда это мы стали приверженцами антропоморфизма? Когда было решено, что две руки, две ноги и человеческая красота – это и есть наш идеал?

– Задолго до твоего рождения, – сказал Китто.

Никка кивнул. Он уже не просто обнимал Китто, а укачивал его. Взгляд Китто по-прежнему был беззащитным: кажется, он поверил словам тех сидхе. Никакое оскорбление не сможет глубоко задеть, если только вы сами не поверите в него какой-то темной частью души. Если вы в себе уверены – оно останется просто сотрясением воздуха, но Китто в себе уверен не был, совсем не был.

Он тихонько проговорил:

– Когда я только родился, я выглядел совсем как сидхе. Моя мать, должно быть, несколько месяцев меня растила, а потом у меня на позвоночнике выступили чешуйки, а когда прорезались первые зубы – они оказались клыками. Ей хватило этого, чтобы унести меня к холмам гоблинов и предоставить моей судьбе. Она бросила меня, зная, что гоблины любят полакомиться кусочком мяса сидхе.

Он ссутулился, плотнее прижав к себе руки Никки. Не знаю, нарочно он это сделал или просто так получилось. Большинство фейри любят прикосновения, это их успокаивает, но гоблины сильно отличаются от прочих рас. Они любят секс, но прикосновения в их среде одинаково легко могут привести и к сексу, и к насилию, и у них очень редко прикасаются друг к другу ради утешения, а не секса.

– Ты ошибаешься, Мередит. Сидхе, даже неблагие, никогда не принимали всех детей. Полукровок-гоблинов, у которых замечали хоть какие-то отклонения от сидхе, уносили к холмам гоблинов.

– Гоблины не давали им пропасть, – сказала я. – Они принимали своих полукровок.

Китто качнул головой, и только руки Никки не дали ему окончательно свернуться в клубочек. Только сила Никки удерживала его в вертикальном положении.

– Не всегда, – прошептал Китто.

Я потянулась рукой к его лицу. Галену с его длинными руками дотянуться было проще. Он коснулся руки Китто, и тот обеими руками схватил предложенную ладонь. Если бы я не склонилась чуть не к самому его лицу, я не расслышала бы его слова:

– Иногда они откармливали детей, а потом съедали. В младенце мяса немного. – Он посмотрел на меня блестящими от непролитых слез глазами. – Когда я подрос, женщина, выкормившая меня, меня не отдала. Я был маленьким ребенком, и меня дольше пришлось откармливать, так долго, что я успел научиться говорить, и она ко мне привязалась. Она дралась за меня. Она пролила за меня кровь. Она меня спасла, а когда ей понадобилась моя помощь, я оказался слишком маленьким, слишком слабым, чтобы ее спасти. – Его лицо исказила гримаса ярости, и он отвернулся, как будто не хотел, чтобы я его таким видела. – Один сидхе сказал сегодня так, словно все знал... Он сказал, что я всегда буду маленьким, слишком маленьким для гоблина, слишком маленьким для сидхе, слишком маленьким для всего; что я буду только обузой и опасностью для тех, кто меня окружает. – Китто взглянул на меня. – Я не помню, чтобы кто-то из сидхе, кроме тебя и твоего отца, бывал в холмах гоблинов. Откуда он знал?..

Я хотела сказать, что тот сидхе говорил наугад. Что он просто воспользовался маленьким ростом Китто, чтобы уязвить его. Что он не мог знать прошлое Китто, просто сделал обоснованное предположение. Но сказать Китто, что его прошлое так легко вычисляется, – может, это более жестоко, чем позволить ему считать, что его история стала известна какому-то сидхе, общавшемуся с гоблинами больше, чем можно было ожидать?

Гален решил за меня.

– Он ничего кг знал, Китто, он просто угадал. Он хотел тебя уязвить, вот и все. Он не знал, что попадет так близко к правде.

– Угадал? – воскликнул Китто, глядя ему в глаза. – Угадал? Как?! Как он мог угадать?! – Он тряс руку Галена своими маленькими руками. – Мой позор написан на мне? Всем видно, что я слабый?.. Что я для всех – только обуза?.. Я даже вам несу опасность... – Он потянулся ко мне, сжал мне руку до боли. – Если ты забеременеешь от меня, они никогда не примут меня как короля, а тебя – как королеву. Те двое лордов-сидхе сказали, что скорее убьют тебя, чем позволят полукровке-гоблину усесться на неблагой трон.

Я хотела спросить, кто эти лорды, но он мог и не знать имен, и допрашивать его сейчас было бы жестоко. Да они и не затевали заговор. Они только дали волю своим предрассудкам. Наговорили самых мерзких оскорблений, какие придумали. Но если бы они действительно планировали убить его или меня, они бы не сказали ни слова. Не стали бы его предупреждать. Или не дали бы ему уйти живым после того, как он их подслушал. То, что он жив и невредим, свидетельствовало, что на самом деле они ничего не замышляли. Обычные мерзавцы, только и всего. Как-нибудь я попрошу его описать их мне. Сейчас я не хотела, чтобы он продолжал о них думать. Я хотела, чтобы он о них забыл хотя бы на время.

Я хотела приласкать его, обнять и прогнать тоску из его глаз. Но моя танцевальная карточка на сегодня была расписана до самого утра, если только я не придумаю, как что-нибудь перекомбинировать. Галену нравилось спать в одной большой куче, как спят щенки, но сексом он предпочитал заниматься только вдвоем. Никка делился с готовностью и, наверное, согласился бы на что угодно, лишь бы скорее попасть к Бидди в соседнюю комнату. Меня не задевало, что я сегодня для него – проходной вариант. Мне нравился Никка, но он не трогал так моего сердца, как Гален, или Дойл, или Холод.
Первым к Китто потянулся Гален. Это он подтащил гоблина ближе к ванне.

– Прости, Китто, я не то хотел сказать... – Он не закончил фразу, но я и так поняла, что он знает, что наговорил лишнего. Он сказан вслух то, что я только подумала, и понял, что его слова ранили Китто. Гален это понял и хотел сгладить нечаянно произведенное впечатление.

Люди, видя, как часто мы прикасаемся друг к другу, ищут в этом сексуальный подтекст, но ошибаются. Иногда бывает нужно просто утешение. Иногда в глазах другого фейри ты видишь такую боль, такое одиночество, что просто должен сделать что-нибудь, что угодно, чтобы стереть эту боль. Иногда даже секс – это не ради секса. Иногда это только последнее средство заставить кого-то улыбнуться.

Китто лег в воду, прильнув к Галену. Гален гладил его плечи и руки, перебирал сильными пальцами намокшие кудри. Китто почти погрузился под воду, закрыл глаза, поудобнее устраиваясь головой и плечами на груди Галена.

Я вела кончиками пальцев по ноге Китто, пока не добралась до ступни. Я знала, что в этом месте ему бывает щекотно, и добилась улыбки, но глаза он так и не открыл. Я приподняла его ногу и лизнула ступню в том месте, где только что гладила. Он поежился и засмеялся. Потом открыл глаза и сел, спрятав ноги в воде. Гален обнял его за плечи, помогая сохранить равновесие.

Я села Китто на ноги и скользнула вперед. Потерлась о его расслабленное тело. Китто издал звук удовольствия, но уперся руками мне в талию, удерживая на расстоянии.

Голос Китто был чуть сдавленным, но маленькие ладошки держали твердо.

– Сегодня с тобой должны быть Никка и Гален.

– Я не против подождать, – сказал Никка со своего места рядом с ванной. Он бездумно полоскал пальцы в воде, лениво пошевеливая крыльями.

Китто покачал головой, вода с намокших и прилипших к коже кудрей струйками сбегала по его лицу. Я прижалась к нему всем телом, и он не сумел меня удержать. Он сильнее нажал руками и повторил:

– Нет.

Вот только его тело уже ответило даже на такое короткое соприкосновение.

– Твое тело утверждает обратное, – сказала я.

Он с трудом сглотнул и моргнул огромными синими на синем глазами.

– Я не смогу быть твоим королем, Мерри. От царя гоблинов Курага пришла весть, что Падуб и Ясень [20] бросят вызов любому гоблину, который перехватит у них приз.

Я нахмурилась:

– И как это понимать?

– Они бросят вызов и убьют любого гоблина, который посмеет сделать что-нибудь, что позволит ему стать твоим королем, до того, как они впервые будут с тобой.

– У них нет права тебе указывать, Китто, – сказала я. – Ты – сидхе. У тебя есть рука власти. Это магия сидхе, а не гоблинов.

Он грустно улыбнулся.

– Ты не знаешь их так, как я. Я ни за какие сокровища не стану их злить. – Он тронул пальцем мое лицо там, где еще остались пятна крови. – Можно я помогу отмыться тебе и Галену?

Он улыбнулся, и на этот раз улыбка была настоящая, не грустная.

– Я польщен, что Гален первым потянулся ко мне. Я знаю, что это не в его привычках. – Он прислонился к высокому Галену и улыбнулся ему, глядя снизу вверх.

Гален улыбнулся в ответ и погладил его по руке.

– Я хотел видеть твою улыбку.

Улыбка Китто стала шире.

– Для меня много значит, что тебе не все равно, рад я или печален. – Он посмотрел на меня уже серьезно: – Но поверь мне, Мерри, сидхе ты или нет, принцесса или служанка, тебе стоит опасаться Падуба и Ясеня.

– Они получат доступ к моему телу, как и другие гоблины-полукровки. У них будет шанс занять королевский трон.

– Мы будем рядом с Мерри во время ее визита к гоблинам, – сказал Гален. – Мы не допустим, чтобы с ней что-нибудь случилось.

– Ты в этом так уверен... – сказал Китто, глядя на высокого стража.

– А насколько они опасны? – спросил Никка.

– Оба они – из самых опасных воинов нашего двора, – ответил Китто.

– Рядом с Красными Колпаками [21] они выглядели почти тщедушными, – заметил Гален.

– Я не знаю, что значит "тщедушными", – сказал Китто.

– Маленькими, слабыми, – пояснила я.

Китто кивнул в знак того, что понял.

– Но размеры – это еще не все. Падуб и Ясень известны среди гоблинов своей жестокостью.

Я перестала гладить Китто и почти застыла. Последние его слова заставили меня взглянуть на вещи под новым углом. То, что Падуб и Ясень сумели заслужить такую репутацию среди гоблинов, у народа, специализировавшегося на жестокости, говорило о чудовищном уровне насилия.

– Гоблины физически сильнее, чем мы, – сказал Гален. – Полукровкам-сидхе при вашем дворе вряд ли легко живется.

Китто вздрогнул, хватка рук на моей талии ослабла, так что я смогла прижаться к нему. Оказавшись между мной и Галеном, он обвил меня руками и потянул на себя, чтобы чувствовать прикосновение двух наших тел сразу.

– Ты даже не представляешь, Гален, насколько. Не представляешь, как ясно все видят в тебе жертву. Мне не повезло – я не только выгляжу слабым, я и правда слабый. Падуб и Ясень были очень красивыми детьми – беленькие, с золотыми волосами. Если б не глаза, они сошли бы за своих при любом дворе сидхе, и даже с такими глазами, как у них, их могли бы принять.

– Почему они не подали просьбу о принятии к нашему двору? – спросила я. Головой я лежала на влажных кудрях Китто и на теплом плече Галена.

– Не понимаю, – ответил Китто, – потому что в юности им много пришлось вынести. Наши женщины любили вынуждать их совокупляться с ними, пока они не набрали силы, чтобы уметь отбиться.

Мы с Галеном недоумевающе нахмурились, но Никка, похоже, понял.

– Ты имеешь в виду, что гоблинши их насиловали?

Китто кивнул.

– Для женщины непросто изнасиловать мужчину, – удивилась я.

– Но возможно, – сказал Никка и спрятал лицо в изгибе руки, положенной на бортик ванны. Другая рука была глубоко погружена в воду, словно он хотел достать что-то со дна. – Королева это любит.

Я потянулась к его плечу сквозь воду. Он отпрянул, когда я притронулась к нему, словно ожидал чего-то гораздо менее приятного. Карие глаза Никки были открыты слишком широко. Что бы он ни припомнил, это явно не было хорошим воспоминанием. Андаис обеспечила своим стражам очень много плохих воспоминаний.
Я нежно поцеловала его в губы и отстранилась, чтобы видеть его лицо.

– Дай мне отмыться, и мы займемся любовью. Нежной любовью. А потом ты пойдешь к Бидди, и ваша страсть тоже будет нежной.

Он кивнул, но чуточку торопливо, и в глазах еще различалась тень страха. Вода колыхнулась, и я почувствовала это за миг до того, как Китто поднялся и положил руки на плечи Никки рядом с моими.

– Пока я не попал в свиту принцессы, я не представлял, что сидхе могут терпеть такие ужасы, разве что они заслужили наказание. – Он притронулся к щеке Никки. – Теперь я знаю, что при любом дворе есть боль, и никто не бывает в полной безопасности.

Китто поцеловал крылатого стража в щеку.

– Я сейчас помогу им отмыться от крови, а потом принцесса сотрет печаль из твоих глаз.

Никка улыбнулся в ответ.

– Можно получить удовольствие и без соития. Мерри может стереть печаль и из твоих глаз, Китто.

Китто снова улыбнулся краешками губ, словно не отваживался на настоящую улыбку.

– При дворе гоблинов тот, кто доставляет удовольствие губами и языком, считается хуже партнера. Это показывает твою подчиненность тому, кого ты удовлетворяешь.

– Сидхе расценивают это по-другому, – сказал Гален, присоединяясь к нам.

Китто блеснул в его сторону широкой улыбкой:

– Я так и понял, видя, как Мерри упрашивает вас позволить ей это сделать.

– Мне нравится оральный секс, – сказала я.

– Мы знаем, – хором ответили они и посмеялись своему дружному ответу.

– Мне не нравится, что Падуб и Ясень считают себя вправе указывать тебе, Китто. Но если ты будешь чувствовать себя не в своей тарелке во время соития, то давай я закончу с тобой то, что вы едва давали мне начать. Все, кроме Шалфея.

– Соитие с Шалфеем тебе было запрещено, – напомнил Никка. – Королева Андаис не хотела дать эльфу-крошке шанс усесться на наш трон.

Я кивнула.

– Да, и потому мы не сделали ничего такого, от чего я могла бы забеременеть. – Я посмотрела на Китто и позволила мыслям отразиться в моих глазах. – А теперь я должна и с Китто обращаться так, чтобы не забеременеть от него.

Китто испустил дрожащий вздох, но дрожь была вызвана не страхом.

– Если бы ты была гоблином, я бы твоего взгляда испугался, но я уже знаю, что означает этот огонек в твоих глазах.

– Что? – спросила я голосом, уже севшим от предвкушения.

– Что ты вот-вот сделаешь что-то очень приятное для меня, – ответил он. – Позволь мне помочь вам с Галеном вымыться.

– А потом?

Он бросил на меня взгляд, который я уже встречала у других мужчин, взгляд, означавший, что он знает, что сейчас произойдет, и что ни отказа, ни остановки уже не будет.

– А потом ты сделаешь со мной то, что хочешь.

– Кроме тех мелочей, что ты уже позволял Мерри, кто-нибудь занимался с тобой оральным сексом? – спросил Гален.

Китто ответил ему долгим взглядом:

– Нет.

Я глубоко вздохнула и поежилась. Я еще ни у кого не была первой. Я была уверена, что все мои стражи с кем-нибудь бывали до меня. А для Китто я буду первой, кто станет держать во рту его плоть, – если ему того захочется.

– У тебя вид, – ухмыльнулся Гален, – словно сегодня Новый год, и ты получила в подарок все, о чем мечтала.

– Если б ты дал мне почаще спускаться вниз, ты бы чаще видел такое выражение у меня на лице.

Он сделал большие глаза.

– Ты неисправима!

Я наклонилась к Галену:

– Только скажи "да" – и ты увидишь, насколько я неисправима.

Наградой мне стал сожалеющий взгляд, как будто он очень хотел сказать "да", но... Целью всех и каждого было соитие, мы охотились за ребенком, словно бесплодная парочка.

– Я первый, – сказал Китто.

– А я – второй, – улыбнулся Никка, – хотя королева, наверное, будет недовольна, если мы займемся оральными ласками, а не тем, что может подарить тебе ребенка.

Я кивнула.

– Она выразилась совершенно ясно. И я не хочу ее разочаровывать.

Мы все одновременно вздрогнули, и на этот раз – совсем не от удовольствия.

Плитки пола были слишком холодными, но с этой бедой справились полотенца. Китто лег на них спиной, распростершись для меня, – греза цвета слоновой кости на этом вишнево-красном великолепии. Его руки впивались в расстеленные полотенца, комкали их, мяли эту единственную вещь, до которой он мог дотянуться: Китто был захвачен наслаждением.

Никка ласкал меня, заставляя извиваться и прижиматься к нему в поисках большего, но продолжать не спешил. Он обеими руками сжал мне бедра, и возникшее ощущение заставило меня впиться в плоть Китто губами и языком. Китто вскрикнул. Я ждала, но ничего не происходило, ничего, кроме дразнящего обещания ладоней Никки.

Гален высказал то, что я думала:

– Сохрани нас Консорт, Никка, закончи дело!

Я подняла глаза поверх Китто к моему зеленому человеку. Он стоял на коленях у головы Китто на краю расстеленных полотенец.

Пальцы Никки глубже вонзились в мою плоть, не больно, без ногтей – только напряжение сильных пальцев, давшее мне понять, что он мог бы пробить ими кожу и мышцы, если б хотел. Такой сильный, такой немыслимо сильный...

Я изогнулась под его хваткой, и мне пришлось на миг выпустить Китто из губ, чтобы восстановить дыхание и отделаться от желания укусить его.

Я оглянулась на Никку: он по-прежнему стоял на коленях позади меня. Крылья возвышались над его шоколадным совершенством, словно вычурное украшение из жженого сахара над тортом. На миг я пожалела, что после сегодняшней ночи потеряю Никку, – но только на миг. Я хотела его счастья больше, чем хотела его самого.

– Чего ты ждешь?

– Ты посылаешь меня в брачную постель, Мерри. Если это мой последний раз с тобой, я хотел бы, чтобы все прошло так, как я мечтал. Но ты можешь отказать, конечно.

Я невольно улыбнулась.

– Выкладывай, и посмотрим. – Мне в голову пришло одно соображение: – Ты не рад уйти к Бидди?

– Нет-нет, – сказал он, но нахмурился. – Нет, но кое-чего мне будет недоставать.

– Например? – Я не напрашивалась на комплименты. Я действительно хотела знать.

Теперь улыбнулся он.

– Например, видеть тебя распростертой подо мной, видеть, как ты выкрикиваешь свое наслаждение вокруг плоти другого мужчины, а я вливаю в тебя свое.
От этого описания в соединении со взглядом Никки у меня все внизу напряглось.

– Я это и предлагаю, – напомнила я.

– Я хочу, чтобы ты была на спине, как тогда с Шалфеем. Я хочу смотреть, как поднимаются и опадают твои груди в такт дыханию.

Я потянулась к нему, взялась за подбородок, пытаясь разгадать значение этого сочетания страсти и серьезности у него на лице. Никка был не похож на себя.

– Мне хотелось бы, чтобы вы с Бидди были счастливы, а не грустили.

Он улыбнулся, но в улыбке остался оттенок грусти.

– Я помню времена, когда брак был не концом таких удовольствий, а лишь их началом. Сидхе никогда не обманывали своих партнеров, но по общему согласию в постели бывали другие.

Он говорил о времени, когда Андаис еще не была королевой. О времени, когда христианство было всего лишь еретической сектой в иудаизме. Сидхе редко вспоминали о том времени, им не хотелось вспоминать о своих потерях. Кому хочется говорить о времени, когда сидхе было не меньше, чем людей? Времени, когда браки заключали ради любви, а не ради детей. Времени, когда секс служил для радости и единения, а не для безостановочной погони за беременностью. Времени, когда случайный ребенок не обрекал на брак без любви. Я ощутила такое счастье, когда кольцо выбрало Никку и Бидди друг для друга! Но были ли они настоящей любящей парой? Да, они очарованы друг другом, и да, у них может быть ребенок, но будут ли они счастливы "ныне, и присно, и во веки веков"? Или же Никка будет любить ее, спать с ней, воспитывать общих детей и все же – сожалеть? И когда-нибудь его сожаление убьет их любовь?

Вдруг повеяло ароматом роз.

– Чувствуете, как пахнет яблонями? – спросил Гален.

– Да, – сказал Никка, – как в коридоре с Мистралем.

– Жимолостью, – поправил Китто.

Запах усиливался, и на меня снизошло озарение. Не так, как с явлением Богини, но...

– Когда у сидхе перестали рождаться дети, Никка?

Он озадаченно моргнул:

– Аромат так силен, что я его чувствую на вкус...

– Ответь на мой вопрос!

– Я не знаю, – сказал он. – Давно.

– Может, у нас перестали рождаться дети, когда мы переняли человеческий обычай иметь только одного партнера?

– Мы приняли моногамию, потому что практиковавшие ее люди превзошли нас числом.

– Так ли? – спросила я. – Или мы уступили людям в числе, когда перестали быть теми, кто мы есть?

– Что ты имеешь в виду, Мерри? – спросил Гален.

Я вытянула руку, демонстрируя тусклый металл королевского кольца.

– Андаис сказала, что сняла его с руки убитой противницы, но никогда не видела с его помощью детей. Вожделение, любовь, страсть – но никогда детей. Что, если это не кольцо королевы, а кольцо богини плодородия? Мы изначально были божествами природы, пока людям не потребовалось нечто более цивилизованное. Некоторые из нас поддались... Но мы ведь – то первичное, основное!

– Сидхе перестали быть такими уже очень давно, – сказал Китто. Я повернулась к нему: он остался на прежнем месте, в гнезде из полотенец.

– Как ты сказал, Китто?

– Гоблины позже всех переняли обычай иметь одного партнера. Когда-то, если муж, доминирующий партнер, мог защитить, накормить и дать крышу над головой многим, то у него было много партнеров, если прочие с этим соглашались.

– Не думаю, что муж так уж считался с мнением жен, – заметил Гален.

– Вообще-то под "мужем" имеется в виду доминирующий партнер, не важно, какого пола. И формально мог привести кого-то без позволения "жены". Но в жизни, если приводишь кого-то, ненавистного твоей "жене", дом превращается в поле битвы, а такое даже гоблинам не по душе.

– Так ты мог быть чьей-то "женой"? – спросила я.

– Да, – кивнул он.

– Но не "мужем", – уточнил Гален.

– Я для этого недостаточно силен. – Китто потянулся на постели из полотенец. – Почему так пахнет жимолостью, словно пришло лето и я стою на солнышке? И так тепло...

– Ты же был в коридоре, когда Мерри с Мистралем отхватили свой кусочек удовольствия? – спросил Гален тоном почти таким же легкомысленным, как его слова. – Пахнет яблонями.

– Как в саду весной, – сказал Никка.

Двое мужчин улыбнулись друг другу.

– Весенняя энергия, – произнес Китто.

Я повернулась к нему.

– Что?

– Они оба полны весенней энергии.

– А ты сам?

– Лето, когда земля горяча и сочна.

При этих словах он содрогнулся на полотенцах, ноги вытянулись, он словно был близок к оргазму.

– А я? – спросила я.

– Осень, – сказал он. – Ты – земля в пору урожая. Ты – то, для чего работал весь год.

– А что такое зима?

– Долгий сон, – ответил Китто.

Я легла на него спиной, положив голову ему на пах, как на подушку. Он что-то довольно промычал. Я посмотрела вверх, на Никку.

– Скажи мне, чего ты хочешь. Скажи точно, чего ты желаешь.

И он сказал.

Я кивнула, проехав макушкой по бедрам Китто. Он вздрогнул от наслаждения.

– Можно, – сказала я.

Никка улыбнулся.

Голос Китто слегка подрагивал, но говорил он почти спокойно:

– Я не знаю, как встать, чтобы выполнить твою просьбу.

– Я тебе покажу, – сказал Гален низким от страсти голосом.

Я задрала голову, чтобы разглядеть его за спиной Китто. От моего движения Китто снова содрогнулся. Двух зайцев – одной лаской.

– Ты всегда отказывался, – удивилась я.

– Я только покажу Китто. Сотня слов не заменит одной хорошей демонстрации. – Глаза у него были куда серьезней слов – серьезные и темные от желания.

– Ну, если только это будет хорошая демонстрация, – сказала я, и мой голос тоже был неустойчив.

– О, не сомневайся, – ответил он с абсолютно мужской уверенностью.

Я поверила. Вполне.

Настала моя очередь лечь на полотенца. Я лежала и смотрела, как Гален подбирается ко мне.

Я многое хотела сделать с Галеном, и многое удалось, но, как и прочие мужчины, он слишком хотел ребенка, чтобы прибегать к альтернативным вариантам. Я смотрела, как он подползает ко мне, и желание становилось почти невыносимым.
Он хихикнул скорее нервно, чем польщенно.

– Ты смотришь на меня так, словно съесть хочешь.

– На меня она так не смотрит, – с грустью сказал Китто.

От этих слов я пришла в себя: мне нужно было сказать ему что-то ободряющее. Я начала замечать, что главная проблема с несколькими мужчинами одновременно не в том, чтобы правильно выбрать позицию для секса, а в том, чтобы не ранить чьи-то чувства, случайно оставив его "за бортом". Сложности возникали не из-за числа тел в постели, а из-за числа сердец и умов.

Я дотянулась до колена Китто. Он стоял очень близко: предполагалось, что он учится новой позиции.

– Гален – моя первая любовь, Китто, первый мужчина, которого я пожелала. Первый, кого я полюбила. Я годами мечтала о нем, прежде чем он пришел в мою постель. Тебя я узнала совсем недавно. О тебе я не могла безнадежно фантазировать долгими ночами.

– Не переживай, – сказал Никка, – на меня она тоже так не смотрит.

Я посмотрела на него:

– Я не представляла, что...

Он поднял руку и прервал меня.

– Я не обижен, Мерри. Все, у кого были глаза, знали, как долго ты страдала по Галену. Ты бегала за ним, словно щенок, еще тогда, когда и сама не понимала, видимо, почему он так тебя привлекает.

Не могу сказать, что сравнение со щенком мне очень понравилось, но протестовать я не стала, потому что применительно к моим четырнадцати годам это было, наверное, очень даже точно.

– Мерри, – ахнул Гален, – ты покраснела!

Я закрыла лицо ладонями. Я редко краснею вообще-то. И сейчас я покраснела не за себя, а за ту давнюю девчонку. Та девочка, какой я когда-то была, провалилась бы сквозь землю, узнав, что ее "тайная" любовь ни для кого не была тайной.

Мне на запястья легли чьи-то ладони.

– Мерри... – Голос Галена был так же нежен, как и движение, которым он отвел с лица мои руки. – Ты краснеешь из-за меня?

Я просто не могла на него посмотреть.

– Из-за того, что все вокруг все знали. Я не думала, что была видна насквозь.

– Нас всех насквозь видно в четырнадцать лет, – сказал он с улыбкой.

– С тех пор, как мне было четырнадцать, прошло несколько веков, – улыбнулся Никка, – но если память мне не изменяет, Гален прав.

– Гоблинам такие тонкости не свойственны, – заметил на это Китто.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Гален.

– Что когда гоблин хочет кого-то, это знают все. Мы не видим причин скрывать свое восхищение, разве что когда другой гоблин может счесть это восхищение оскорбительным. Мы совсем не тонкие в этих материях, но мы умеем скрывать свои чувства, если приходится.

Я протянула ему руку ладонью вверх. Он взял ее с недоумевающим видом.

– Чего ты хочешь от меня, принцесса?

– Улыбки, – сказала я.

Он пришел в еще большее недоумение.

Гален пояснил:

– Она хочет прогнать тень из твоих глаз.

Китто наградил нас обоих робкой улыбкой и покачал головой:

– Мне нравится быть сидхе.

Я сжала его руку и сказала бы что-то утешительное, но Никка выбрал как раз этот момент, чтобы погладить меня рукой, и все слова вдруг вылетели у меня из головы.

Потом он убрал руку и сказал Галену:

– Покажи Китто его позицию, чтобы у меня перед глазами было достойное зрелище, когда она будет готова.

– Скажи мне, когда настанет момент, – попросил Гален.

– Мне не придется тебе говорить, – ответил Никка, – ты и так поймешь.

Аромат цветов ослабел, лишь угадываясь в воздухе. Как если открыть дверь в давно запертую комнату: улавливаешь едва ощутимый аромат, и он тут же исчезает, и ты думаешь, не почудился ли он. Так уходят из мира смертных привидения и духи. Многое, что люди принимают за призраки, – это тени былого, тени тех существ, что не были по-настоящему смертными.

Я немедленно потянулась к Галену, но он засмеялся и отгородился рукой.

– Дай мне сначала встать как нужно; в таком положении ты себе шею потянешь.

Он придвинулся ближе, сжав мне плечи коленями. В этой позе я отдавала контроль мужчине. Но Гален глядел на меня, и его глаза заполнялись той темнотой, какая появляется только в интимнейшие моменты, а сам он подавался ко мне... Мне пришлось отвести голову назад, чтобы вдохнуть.

– Ты знаешь, чего я хочу, – сказала я.

Он покачал головой.

Я провела руками по его ягодицам.

– Никка изольется в меня, а потом я прикосновением верну его в готовность. Он послужит этой ночью и мне, и Бидди. Почему тебе не испытать два оргазма за ночь?

– Я обычно так и делаю.

– Давай один раз так, а потом – как ты захочешь? Ну пожалуйста, Гален!

– Я бы полмира отдал за то, чтобы женщина так меня просила, – сказал Китто. – Не отвергай этого дара.

Я на Китто не смотрела, для меня сейчас существовал только Гален.

А он все так же смотрел на меня.

– Пожалуйста, – повторила я.

Гален снова придвинулся.

– Принцесса не должна умолять, – последнее, что я расслышала перед тем, как предаться давно желанному наслаждению.

Внизу скапливалась теплая тяжесть. Никка остановился. Он почти не двигался, только изредка я ощущала быстрые прикосновения – достаточно, чтобы возбуждение не ослабевало, но и близко не то, что было нужно для оргазма. В других обстоятельствах это раздражало бы, но сейчас лишь позволяло мне сосредоточиться на ощущении Галена, ощущении, в котором прежде мне было отказано. А Гален сдерживался. Он не давался мне целиком, даже наполовину не давался.

Сдавленным голосом, выдававшим напряжение, которого ему стоил этот зачем-то удерживаемый контроль, он сказал:

– Никка, почему ты остановился?

– Решил дать вам насладиться друг другом, не слишком отвлекаясь на меня. Хотя, судя по тому, что она делала с Шалфеем и Мистралем, ты слишком осторожничаешь.

– Я не хочу сделать ей больно.

В том-то и дело. Я сумела высвободить руки и толкнула его.

– Я хочу чувствовать тебя, Гален, всего тебя.

– Но тебе ведь будет больно?

Никка лег щекой мне на ногу и сказал:

– Ты же был в том коридоре. Ты видел ее с Мистралем.

Гален кивнул.
– Видел, – буркнул он, плечи слегка сгорбились.

Я провела пальцами по его груди, по животу.

– В чем дело? – спросила я.

– Мне не нравится причинять кому-то боль.

– Тебе и не нужно причинять мне боль, просто доверься мне целиком.

Он сделал большие глаза.

– Гален, время уходит, ты это понимаешь? Дойл с Холодом уже решили, что кольцо выбрало для меня Мистраля.

Гален был поражен. Словно я ударила его холодным железом в самое уязвимое место.

– Я не думаю, что они правы, но я не знаю наверняка. Никто из нас не знает. Так что я хочу тебя, пока ты мой. Как же ты не понимаешь?

Он опустил глаза.

– Если тебе так нравится то, чем ты занималась с Мистралем, зачем тебе я?

– Мне не все время хочется жесткого секса. Иногда я хочу нежности, Гален. Иногда я хочу заниматься любовью, а не трахаться.

– Но в другие ночи ты хочешь трахаться, – сказал он, – а я практически всегда предпочитаю заниматься любовью.

– Не могу поспорить, – улыбнулась я.

Он попытался сохранить серьезность, но тоже не удержался от улыбки.

– Не то что я назвал бы трахом то, чем вы занимались с Мистралем...

– Но это и было трахом. Секс зависит от партнера, Гален. Ритм определяют все, кто в нем участвует. – Я протянула к нему руку: – Иди ко мне.

Он покачал головой.

– Если я сделаю это сейчас, я не смогу повторить, когда Никка наконец в тебя войдет.

– Я могу снова тебя возбудить, почти не тратя магии.

– Ну да... Но когда ты это делаешь так скоро, это больновато.

– Ты мне не говорил...

Я посмотрела на Никку, притихшего у меня в ногах. Похоже, я была ему нужна сейчас скорее в качестве подушки, чем сексуального партнера.

– Правда, что ли? То есть правда больно?

– Я до недавнего времени почти всегда делил тебя с Рисом, так что для нас обоих перерывы были подлиннее. И больно не было. Но если без перерыва, то могло быть.

– Дойл и Холод ни разу не жаловались...

– Наверное, для них боль приятней в постели, чем для меня или Галена.

Я задумалась на секунду.

– Может быть.

– Ты хочешь меня таким способом, потому что не желаешь видеть меня своим королем? – тихо спросил Гален.

Я возмутилась было, а потом задумалась. Я не потому этого хотела, но последнее утверждение было правдой – или стало ею совсем недавно.

– Я хочу тебя так просто потому, что я тебя хочу, – сказала я.

– Я видел, как она занималась этим и с другим, не только с Мистралем. Ей это нравится, я бы сказал, – заявил Никка.

– С Шалфеем, ты имеешь в виду? – невесело спросил Гален. На лице у него, как всегда, были написаны все эмоции.

– Да, – подтвердила я, не зная, как его утешить. Так долго дуться было не в обычае Галена. Такое было прерогативой Холода.

– Шалфей, – протянул он, – еще один, кто не должен стать королем.

Я вздохнула.

– Мы могли бы провести ночь экстаза, а ты все портишь дурацкими вопросами. Это на тебя не похоже.

– Да, это больше похоже на Холода.

Он произнес вслух мои мысли. Сегодня это удалось ему не в первый раз.

– Ты жалуешься на перепады его настроения, но любишь его все больше. Может, тебе нравятся сложности с мужчинами?

Я не знала, что на это сказать. Почему влюбляешься в этого мужчину, а не в другого? Почему чье-то прикосновение бросает тебя в сладкую дрожь, а другое оставляет совершенно равнодушной? Тайна, загадка. Но я все же могла ответить ему чистой правдой:

– Я люблю тебя, Гален.

Он молча на меня смотрел.

– Может, я чуточку забыла, как сильно я тебя люблю, но сегодня... когда я увидела, как ты лежишь там...

Голос прервался, и мне пришлось зажмуриться, чтобы отогнать видение Галена в луже крови.

Никка погладил меня по ноге – чтобы успокоить, а не возбудить.

– Когда я увидела тебя в том коридоре, я думала, что умру от горя. Никогда больше не видеть твоей улыбки... – В глазах щипало, и я не знала, станет мне легче, если я заплачу, или наоборот.

Он прикоснулся к моей щеке, и я знала, что это он, даже не открывая глаз. Теплая, нежная ладонь. Я легла в нее щекой. И остро припомнила, как точно так же легла в ладонь Дойла несколькими часами раньше. Гален тогда подвел меня, не понял, почему я расплакалась из-за предательства Джиллета. Но отдать Галена другой женщине, на ночи нежной любви – это одно; отдать его могиле – совсем другое. Такого мне не перенести.

Я открыла глаза и посмотрела ему в лицо. В эти зеленые-зеленые глаза.

– Ты плачешь, – с удивлением сказал он.

– Не совсем, – попыталась улыбнуться я, но голос был полон слез. Мне пришлось сглотнуть, чтобы продолжить. – Наверное, я отдалилась от тебя. Я этого не хотела.

Я прижала его ладонь к своей щеке.

– Я только по одной причине не хочу, чтобы ты стал королем: потому что тогда наши враги тебя убьют. Если мне нужно выбрать мужчину, который выживет в этом коварном мире, то это – не ты, моя нежная любовь.

– Дормат думал примерно так же, когда хотел, чтобы я простил тех, кто едва не убил меня.

– Да.

– Последняя моя мысль, самая последняя, была о тебе. Я боялся, что это начало покушений на всех стражей по очереди. – Он опустил голову, отведя взгляд. – Я подумал, что Дойл и Холод сумеют тебя защитить. Что если кто-то из нас должен был погибнуть, хорошо, что это я. – Он довольно грустно улыбнулся. – И я подумал: почему же выбрали меня? Если бы я выбирал, я убил бы Дойла. Я помолился Богине, чтобы она хранила тебя, и умер.

– Ты не умер, – прошептала я.

Он взглянул мне в глаза и улыбнулся почти по-настоящему.

– Как мне винить тебя за то, что ты смотришь на них как на возможных королей, когда я сам, умирая, думал о том же? Мало быть просто хорошим, черт возьми. Здесь так не выживешь. Прости...

– Я думала, что для тебя опасно стать королем, Гален, но теперь я знаю, что тебя все равно пытались бы убить. – Мне нужно было говорить, чтобы стереть горечь с его лица. – Я не знала точных слов пророчества, пока их не произнесла королева, но моих союзников все равно будут стараться убить. Мои враги попытаются лишить меня всякой поддержки, если сумеют. Так что, раз уж ты все равно в опасности, почему бы тебе и не стать королем?
– Куда ни кинь, всюду клин, – хмыкнул он, и усмешка опять стала горькой.

Я села и попыталась его обнять, но он подался назад. Никка из-за моего движения переместил голову с бедра на возвышение меж моих ног. Мягко, без сексуального заигрывания, но он лег туда щекой.

– Пожалуйста, Гален...

– Я не смогу быть твоим королем, Мерри. Это смерть для нас всех. – В его лице была жесткость, которой я раньше не замечала. Я видела, как он взрослеет на глазах – не как добавляются морщины, их не было, а как в глазах у него появляются опыт, глубина.

– Ты уступишь кому-то место в ее постели? – поразился Никка.

– Нет, – заявил Гален голосом таким же мрачным, как его лицо. – Я не настолько силен, чтобы отказаться от нее, пока меня не заставят. Но мне пора об этом задуматься.

Он улыбнулся, хотя глаза так и остались серьезными, такими не похожими на галеновские.

– Но я могу занять место Никки и целовать тебя не только в губы.

– Ты это делал и раньше.

– Но раньше ты не имела возможности отплатить мне тем же.

– У тебя будут и другие ночи, – сказал Никка. – Ты откажешь мне в последней близости с нашей Мерри?

– Нет, конечно. Если б это была моя последняя ночь, я бы хотел провести ее точно по моему плану. – Гален выглядел уже почти обычно, но проблеск этой новой серьезности остался в его глазах, и я радовалась этому, но и печалилась тоже.

– Я хочу довести ее до пика губами и языком, а потом я хочу видеть в ее рту другого мужчину. Вот чего я хочу.

Гален согласно кивнул.

– О'кей.

– Мне не важно, кто из вас будет у нее во рту, но если ты, то у меня одна просьба, Гален.

– Какая? – спросил Гален.

– Ты выше Китто. Встань сбоку от нее. Ты загораживаешь мне вид на ее груди, а раз уж я в последний раз любуюсь самой большой грудью во дворах сидхе, я хочу видеть ее целиком.

– Значит, сбоку, – согласился Гален.

– Тогда мне нужно что-то подложить под голову, – сказала я.

– Сложенные полотенца, – предложил Гален.

– Можно, я буду подушкой для Мерри? – спросил Китто. – Положи голову мне на колени, принцесса.

Мы трое переглянулись, и слов не понадобилось.

– О'кей, – сказала я.

Китто просиял. Чтобы сделать его счастливым, хватало такой малости...

Никка склонился надо мной, снова обхватив руками мои бедра.

– Итак, на чем мы остановились?

У меня внезапно пересохло во рту. Я спросила:

– Разве Гален не должен сначала занять свое место?

– Пусть Никка доставит тебе удовольствие, а потом мы с Китто займем свои места.

Может, я бы и запротестовала, но губы Никки сомкнулись на моей плоти, его язык лишил меня дара речи, отобрал у меня возможность дышать, и, наконец, для меня исчез весь мир. На несколько драгоценных минут я забыла, что нам грозит опасность, что мне нужно выиграть гонку за трон и вообще что существует что-то, кроме губ Никки. Его губы и мое тело стали наслаждением, словно не было кожи, не было костей, ничего твердого и реального, только невыносимое наслаждение, только дрожь оргазма.

Когда глаза перестали самопроизвольно закатываться вверх и смогли что-то видеть, то увидели они широкую улыбку Никки.

– Эхо было неплохо.

Говорить я еще не могла, так что только кивнула.

– Умеешь, – оценил Гален.

– Яеще не говорил с Бидди о сексе. Встречаются женщины, которые такого не позволяют.

Я сказала еще не своим голосом:

– Ненормальные.

– Может быть, но поскольку я не знаю, не в последний ли это раз, я постарался от души.

Мне было трудновато начать думать, но в конце концов я выговорила:

– Я не хочу отправлять тебя к другой с такими грустными мыслями.

Он встал на колени, а потом лег на меня, соединив нашу наготу. Я вздрогнула.

Он смотрел на меня сверху вниз, приподнявшись на руках, но плотно прижимаясь ко мне нижней половиной тела. Каким бы нежным любовником он ни был, взгляд его стал сейчас характерно мужским. Яростное веселье и уверенность, что ондоставил мне удовольствие, а теперь получит свое. Не знаю, почему у всех мужчин до единого где-то – то ближе, то дальше – прячется такой взгляд, но я видела его так часто, что точно знаю – он есть.

– Поцелуй меня.

Он целовал меня, пока наши языки, наши руки, наши тела не соединились, потом отстранился, почти бездыханный, и сказал:

– Идеально.

Я правильно его поняла, не что я идеальна, а что поцелуй был идеален, точно такой, какого он хотел.

Он поднялся надо мной на четвереньки:

– Я готов.

– Вижу, – выдохнула я.

Никка оглядел остальных мужчин:

– По местам, господа.

В его голосе различалась командная нотка, которую я редко слышала даже в разгаре секса. Я припомнила, что впервые занимаюсь с ним сексом с тех пор, как к нему вернулась сила. Не крылья, а сила, магия. Мы толком не знали, что за магию он приобрел, зато он наверняка приобрел кое-что другое, связанное вовсе не с магией, а с уверенностью в себе.

Китто замешкался, не вполне понимая, что ему делать.

– Приподнимись, Мерри, – сказал Гален. – Покажи, как тебе нужно устроить голову.

Тон и выражение лица Галена были очень дружескими – похоже, он хотел помочь Китто справиться с нервозностью. Ночи в Лос-Анджелесе мы с Галеном проводили всегда вдвоем, так что мне не доводилось видеть его во взаимодействии с другими мужчинами при интимных контактах. О мужчине можно многое узнать, когда в постели он не наедине с вами. А если он отказывается делиться – ну что ж, это тоже кое-что о нем говорит.

Я приподнялась, опираясь на локти.

– Подвинься поближе, Китто, я положу голову тебе на колени.

Он придвинулся, все еще неуверенно, будто ожидая возмущения со стороны других мужчин, уселся по-турецки, а я не сразу легла на него головой, а прогнулась в спине, проведя волосами по его паху. Я вертела головой, пока он не начал постанывать от наслаждения.

Тогда я опустила голову в колыбель его ног, прижимаясь макушкой. Это было неплохо, но колени его оказались выше моего лица, и я потерлась об него головой, как кошка. Китто задышал чаще, но для Галена наша поза явно была неудобна.

– М-м-м... – подтвердил мое предположение Гален.
– Что, если Китто полуляжет, и голова Мерри разместится у него на животе? – подал идею Никка.

Мы опробовали этот вариант. С первой попытки не вышло: найти удобное положение ног для Китто было нелегко. Никка предложил Китто перевернуться на живот, и наверное, так было бы проще, но я это забраковала. Мне хотелось, чтобы он прижимался к моей голове. Хотелось чувствовать не просто тело Китто, а вполне определенную его часть. Мне нравилось это ощущение, и я хотела дать Китто хотя бы столь немногое. Он уступил свои права на соитие и даже на оральный секс. Хотя бы прикосновения нужно было ему оставить.

Так что я легла на спину поверх Китто, и голова оказалась на очень теплой, очень твердой и очень эротичной подушке. Я потерлась об нее головой, и Китто вскрикнул.

– Чуть поменьше прыти, Мерри, – усмехнулся Гален, покачав головой, – или он кончит раньше нас всех.

Я остановилась.

– Что? – переспросила я.

– Просто увидел, как тебе это нравится.

– А тебе что-то не нравится?

– Нет, – ответил он и вдруг широко улыбнулся. – И я это докажу.

Он пополз к нам, изогнулся над моей головой, руками упираясь в пол с одной стороны от нас, коленями – с другой. У него вырвался дрожащий смешок.

– Прекрати...

– Почему? – спросила я, продолжая его гладить. Я сотню раз уже дотрагивалась до Галена, но это чудо – что мне позволено его трогать – не приедалось. Наверное, потому, что я так долго и тщетно его хотела, много дольше, чем других стражей. Раньше мне не приходило в голову желать кого-то из них. Они для меня были неприкосновенными и почти невидимыми – как и я для них. Но Галена я видела всегда.

Он посмотрел на Никку и произнес голосом, выдававшим его далекое от равновесия состояние:

– Тебе стоит поторопиться, Никка. Долго ждать она не станет.

Никка издал типично мужской смешок:

– Учти, я не собираюсь кончать раньше Мерри.

Я погладила Галена и потерлась головой о Китто. Гален вздрогнул, а Китто еще раз вскрикнул от удовольствия.

– Мы сделаем все, что в наших силах, – сказал Гален. Он смотрел на меня чуть расширенными глазами и улыбался: – Проверяешь, сколько я выдержу?

– Нет.

– Злишься, что я так долго тебе в этом отказывал?

Я задумалась на секунду, а потом нахмурилась.

– Наверное, да. Прости. Это должно быть в радость, а не в отместку.

Я попыталась отвести руку, но он перехватил мое запястье.

– Делай как можешь или как хочешь, и мы поступим так же. Мне жаль, что я отказывал тебе в чем-то. Обещаю, это больше не повторится.

– Хорошо, – сказала я и потянула его на себя. Он не сопротивлялся.

Помогая Галену найти нужную позу, я чуть-чуть смещала голову, мягко перекатываясь затылком по Китто. По опыту я знала, что, когда возбуждение захватит меня, я перестану чувствовать боль, просто не буду ее замечать, так что мне стоило заранее позаботиться о собственной сохранности.

Гален стоял надо мной, что здорово отличается от варианта, когда контроль принадлежит женщине. Мужчина не чувствует, что чувствуешь ты, не знает, когда тебе нужно перевести дыхание, или сглотнуть слюну, или и то, и другое. Я верила, что Гален будет осторожен. Я на него полагалась и от него зависела.

– Похоже, так будет неплохо, – сказал он еще почти спокойным голосом.

Я чуть кивнула – боялась двигаться слишком резко, после того как мы столько сил потратили, чтобы найти нужное положение. Вряд ли я доверилась бы в этом кому-то еще из моих стражей, кроме разве что Никки.

Но у Никки сегодня были другие занятия. Его руки легли мне на бедра, и одно их прикосновение заставило меня застонать. Наверное, Гален отнес этот стон на свой счет, потому что начал двигаться еще сильней, всем телом.

Моя голова моталась от толчков и терлась о Китто. Он был как упругий шелк у меня под щекой.

Гален приостановился на миг:

– Поторопись, Никка, ради Богини!

Никка тоже вошел к ритм – более жесткий и быстрый, чем было ему свойственно.

Это было превосходно.

Если б я могла говорить, я бы сказала им, что со мной все случится уже скоро.

Китто заерзал подо мной, он терся о мои волосы, ласкал меня своим жаром.

Я не бывала раньше центром внимания сразу стольких мужчин. В моей спальне бывало трое сразу, но не так интимно; настоящий секс с троими одновременно у меня был впервые.

Никка начал светиться первым, но не солнечным ярким светом, скорее – как свеча, и его кожа обрела роскошный цвет темного янтаря с бликами оранжевого и золотистого, как игра драгоценных камней на свету. Китто я не видела, но чувствовала кожей его невероятный жар, словно жар углей, прикрытых колпаком в расчете на долгую зимнюю ночь. Те части его тела, которые были мне видны, сияли мягким жемчужно-белым светом.

Когда сияние добралось до Галена, оно похитило у него все краски, кроме нежного свечения, словно у лампы, оставленной в спящем доме для задержавшегося гостя.

Я думала, что Никка вот-вот ускорит ритм, но он продолжал аккуратное, размеренное движение. Он знал, что нашел нужную точку, и просто удерживал ее.

Где-то посреди всего этого я заметила, что в комнате стало темно. Что только наше сияние рассеивает эту тьму. Моя кожа сияла нежно-белым светом, как путеводный лунный луч во мраке.

Тепло з моем теле переросло в тяжесть, и я знала, что осталось еще лишь несколько толчков, чтобы оно рванулось вверх. Если б я могла говорить, я бы им сказала, но раз слова были мне недоступны, я воспользовалась тем, что оставалось в моем распоряжении: начала жадно постанывать в такт растущей теплой тяжести.

И вдруг скопившееся во мне озеро жара выплеснулось наружу обжигающей волной, и волна захлестнула меня, и я закричала, Китто закричал тоже, его тело выгнулось подо мной, и вместе с нами вскрикнули остальные двое.

А потом мы вздохнули одновременно, и с этим вздохом наше сияние погасло, так что на миг мы оказались в полной темноте, а потом будто вздохнул весь мир, и дыхание его было теплым, весомым и полным наслаждения. И это дыхание исходило от нас, и мы все засветились, словно не могли вместить столько света, столько тепла. Мы хором закричали от наслаждения, и свет рванулся наружу, ослепив нас, и с этим светом пришла взрывная волна: громоподобный звук сотряс пол под нами и отозвался даже в костях, словно стены ситхена содрогнулись в оргазме вместе с нами.

Мы остались лежать друг на друге во тьме. Гален отодвинулся, и я закашлялась, повернув голову набок.

– Я сделал тебе больно?
Откашлявшись, я сумела выговорить:

– Да, но мне понравилось. – Голос звучал хрипло, совсем не похоже на меня.

– Почему погас свет? – спросил Китто.

– И почему в воздухе как будто каменная пыль? – добавил Никка.

В темноте зажегся первый огонек – дрожащий сгусток желто-зеленого пламени. К нам шел Дойл с огоньком в одной руке и тускло блестящим пистолетом в другой. Рядом шел Холод, и вдвоем они казались негативом и позитивом одного снимка. Холод швырнул в комнату блистающий шар света и тут же оказался в стойке на колене, обшаривая все вокруг взглядом в поисках цели.

– Где они? – бросил он.

– Кто? – спросила я.

– Те, кто на вас напал.

Мы четверо обменялись взглядами, ни на что большее нас не хватило.

– На нас не нападали, – сказал Никка.

– Тогда как это получилось? – махнул пистолетом Холод, и серебристо-белый огонек поплыл туда, куда он указывал. Шар света остановился у противоположной стены ванной, и мы поняли, почему Холод решил, что на нас напали. Стены больше не было. Была куча камней, пыли и всяких обломков, а за ней – черный проем.

Прочие стражи, включая Бидди, столпились за спинами Дойла и Холода, все с оружием наготове.

– Принцесса не ранена? – спросил кто-то.

– Нет, – сказала я, но говорить было трудно, и я не была уверена, что меня услышали. Я дважды пыталась заговорить, прежде чем мне удалось нормально произнести: – Я в порядке.

Дойл отправил Готорна с Адайром разведать, что там со стеной. Цветные шарики света плыли на уровне их плеч словно ручные. Кто-то из них крикнул нам:

– Здесь сад. Небольшой садик с бассейном без воды.

– А вокруг сада что? – спросил Дойл, не подходя к ним.

– Камень, – ответил Адайр. – Здесь каменная пещера.

Дойл и Холод дружно воззрились на нас. Холод под его вечной высокомерной маской был бледен. Я заглянула ему за спину и увидела выбитую входную дверь, повисшую на одной петле.

– Мы думали, что на вас напали, – объяснил Дойл, и в его голосе чувствовался, хоть и едва заметно, прошедший страх, который не смог скрыть Холод.

– С нами ничего не случилось, – сказала я.

Дойл покачал головой и опустил руку с пистолетом. В другой руке у него все еще горел противного цвета огонь, словно рука была фитилем свечи. Я не видела, чтобы он вызывал свет в темноте как-то по-другому.

– Ну, по крайней мере на один вопрос ответ мы получили, – сказал он. – Секс в волшебной стране кое-чем отличается.

– Кольцо еще никого для меня не выбрало.

Он коротко усмехнулся: белоснежная вспышка на темном лице.

– Приятно знать.

– Да, – поддержал его Холод. – Это хорошо. – Он обвел взглядом разрушения в комнате. – Но если секс раз от разу будет все мощнее, как нам удастся обеспечить безопасность Мерри?

Дойл поддал сапогом валяющийся кусок камня.

– Вокруг них будто циркулем круг очертили, все обломки – за границей круга, посмотри. Мерри с ее любовниками в безопасности. Нам стоит беспокоиться только о мебели и стенах.

– И о тех, кто в круг не попал, – добавил Иви, подставляя лицо под разноцветные лучики света, прыгающие по комнате. На бледной щеке блестела темная струйка.

– Это кровь?! – спросила я.

– А как же, – хмыкнул Иви и поморщился, притронувшись ко лбу. – Когда взорвалась дверь, щепки полетели во все стороны. Твоя новая целительница занимается ранеными.

– Феи-крошки?! – Я попыталась встать и не смогла – я еще была завалена телами. Гален и Никка скатились с меня, и я села. Холод подал мне руку и помог подняться. То ли он потянул слишком сильно, то ли у меня подкосились ноги, но я чуть не упала, и ему пришлось меня поймать. Он прижал меня к себе и спросил удивленно:

– Что это у тебя в волосах?

– Ох... Китто...

– Нет, Мерри, – сказал Китто, – это не мое семя.

Вторая рука Холода была занята пистолетом, так что к моей гриве потянулся Дойл.

– Спаси нас Богиня...

– Что там? – с тревогой спросила я, мне не нравилось их поведение. Дойл поднес прядку поближе к моим глазам. В волосах запутались листья.

Дойл погасил пламя в руке, резко встряхнув ладонью, как гасят спичку. Световой шар Холода подплыл к нам ближе, и в его белом сиянии я разглядела, что это были не простые листья.

– В твоих волосах – ветки смелы. – Дойл взглянул на Китто: – Твоя работа?

– В ее волосах было мое семя, но не думаю, что оно стало причиной...

К нам подошел Бри, в длинных золотистых волосах у него застряли щепки.

– Можно мне? – спросил он, протягивая руку к моей прическе.

Я кивнула.

Он осторожно прикоснулся к омеле, словно боялся, что она его укусит или наоборот – исчезнет без следа.

– Когда-то ее считали семенем бога.

Он погладил твердые стебли и мясистые листочки, нежно притронулся к белым ягодам.

– Семя бога, – прошептал он.

Это было хорошим знаком, знаком благословения, но...

– Феи-крошки сильно пострадали? Если у Иви такая рана, то... что с ними? – спросила я.

– Еще не знаем, – ответил Холод. – Всплеск силы бросил нас всех на пол или на стены. Те, кто меньше, пострадали сильнее.

Я высвободилась из его рук и направилась к дальней двери. Он подхватил меня на руки, пистолет в его ладони холодил мне голую ногу.

– Там все в осколках, – сказал он в ответ на мой протест. Подумав, я признала его правоту.

– Тогда отнеси меня. Я хочу видеть, как дорого стоило моему народу мое удовольствие.

– Твоему народу? – удивился Бри. Его глаза в волшебном свете сияли золотом и белизной.

– Да, – твердо сказала я. – Они – неблагие фейри, а значит, мои, наши.

– Королева так не думает, – сказал Иви, и кровь у него на лице блеснула под светом. Он подошел к Бри. Мне показалось, что их длинные светлые волосы переплелись, как сплетаются лозы.

Я встряхнула головой, и иллюзия исчезла, они просто стояли рядом. Может, этот обман зрения объяснялся слабым освещением. Я тронула Холода за руку:

– Пойдем в ту комнату, поможем им.

– Каким образом? – спросил Иви.

– Хафвин может их вылечить.

– Ты заставишь целителя-сидхе тратить силы на фейкрошек?!

За меня ответил Холод:
– Твой вопрос показывает, что ты очень мало знаешь принцессу.

– Она не считает это бесполезной тратой, – добавил Дойл.

Он кивнул. Холод, видно, расценил это как приказ и понес меня к разбитой двери. За ней звенели тонкие вопли. Я взмолилась: "Помоги нам, Мать, помоги им, исцели их! Не дай моей силе оказаться для них проклятием..."

Мне почудился запах роз и отдаленный голос, словно дуновение теплого ветра: Милость не может быть проклятием. С этим загадочным обрывком мудрости Она исчезла, а мы остались в разгромленной спальне.

В спальне будто прошла битва. Пол усеяли маленькие тела, словно какой-то ребенок в расстройстве разбросал оловянных солдатиков. У стен тела лежали гуще, будто сметенные в сторону гигантской метлой. Четырехфутовый варан валялся кверху брюхом, и одного взгляда на изломанное тело хватало, чтобы понять – его мучения уже кончились. Деревяшка размером с небольшой кинжал проткнула ему горло.

Холод внес меня в комнату, давя сапогами деревянный и металлический мусор. Я уставилась на мертвую ящерицу, я боялась посмотреть по сторонам. Боялась пристальней взглянуть на маленькие тела, боялась, что феи-крошки мертвы точно так же, как несчастное животное.

Перед Хафвин тянулся конвейер из крошечных тел. Если раньше мне казалось, что у меня слишком много телохранителей и слишком много любовников, то сейчас рук явно не хватало. Королева слишком многим велела остаться с ней. Да еще Рис увел кого-то...

– Пошлите кого-нибудь к королеве сказать, что нам нужны еще люди, и пусть они захватят кого-нибудь из целителей.

Хафвин оторвала взгляд от раны, которую пыталась зажать клочком ткани, и воззрилась на меня:

– Целителей? Ты хочешь, чтобы сидхе лечили фей-крошек?!

– Да.

– Королева не велит нам тратить силы на малых фейри.

Это было правдой. Хотя кое-кто из целителей и по своей воле не притронулся бы к малым фейри. Словно считали их заразными.

– Ты можешь их вылечить?

Хафвин была откровенно удивлена.

– Ты действительно хочешь, чтобы я их лечила?

– Ты – целитель, Хафвин. Неужели ты сможешь спокойно сидеть и смотреть, как они умирают?

Она опустила голову, и я заметила, что плечи у нее трясутся. Слышно не было ничего, но, когда она снова взглянула на меня, ее лицо было залито слезами.

– Ты права, мне больно видеть столько страданий и не иметь возможности помочь.

– Тогда помоги тем, кому сможешь, а я раздобуду еще целителей.

– Кого ты хочешь за ними послать? – спросил Холод. Он держал меня на руках без всякого напряжения; казалось, он мог бы носить меня всю ночь напролет. Наверное, на самом деле мог.

Я поняла, что его обеспокоило. Андаис, должно быть, вся погрузилась в свои палаческие забавы. Моя тетушка не любила, когда ее развлечениям мешали. Те, кто ее прерывал, имели немало шансов пополнить шоу собственной персоной. И что теперь? Послать того, кто мне меньше всех дорог, или того, кто скорее ее убедит?

– А ты кого посоветуешь?

– Дойла.

Я развернулась и уставилась на Холода.

– Если ее захватило кровавое вожделение, то никто другой не сможет пробиться к ее разуму. Иви или Бри наверняка только пополнят список ее жертв.

– А ты?

– Ко мне она никогда не прислушивалась так, как к Дойлу. – В его голосе не было и следов ущемленного самолюбия, он просто констатировал факт. Я ему поверила.

Дойл скользнул к нам через разбитую дверь, словно услышал, что речь зашла о нем. Я объяснила, что нам от него нужно.

– Может, я сумел бы вылечить кого-то из них сам, – сказал он.

Я и забыла, что у него тоже были небольшие целительские способности. В первый раз, когда он прикасался ко мне интимно, это было для того, чтобы залечить рану у меня на бедре. Он исцелял не руками, а губами и языком, так что предлагал он такое нечасто. Слишком уж интимно. И дар у него, по меркам фейри, был невелик.

– Ты можешь лечить?! – поразилась Хафвин. Она отвела волосы со лба тыльной стороной руки: она слишком измазалась в крови, чтобы заправить обратно выбившуюся прядь.

– Немного, но не наложением рук.

– О Ноденс [22] ! – только и сказала она.

– Так меня звали, – чуть усмехнулся Дойл. – Ближе к концу.

– Какие повреждения ты можешь исцелить? – спросила она.

– Поверхностные раны или глубокие, но узкие разрезы.

– Кости сращивать можешь?

Он отрицательно покачал головой.

Хафвин оглядела своих пациентов.

– Наверное, Холод прав. Если кто-то и сможет уговорить королеву прислать к нам еще целителей, так это ты. Если ты к нам присоединишься тоже – было бы замечательно. Мы могли бы поберечь силы – заниматься серьезными ранами, а легкие оставить тебе.

– С радостью, – сказал он, – если ты уверена.

Она кивнула.

– Ступай к королеве, как велела принцесса. Убийственный Холод прав: это лучшее, что мы можем сделать для их спасения.

Дойл кивнул, коротко поклонился мне и пошел к двери. Я окликнула его и притянула к себе для поцелуя. Губы Дойла были теплыми и мягкими, и он прервал поцелуй раньше, чем мне того хотелось.

– Дойл пойдет один? – спросил Гален. – Рису ты велела взять сопровождающих на случай нападения.

– Он – Мрак королевы, – сказал Бри. – Никто не осмелится на него напасть.

Гален качнул головой.

– Никто не должен ходить в одиночку, пока мы не вернемся в Лос-Анджелес.

– Теперь ты отдаешь распоряжения, зеленый рыцарь? – съязвил Иви.

– Нет, но мы не можем себе позволить потерять Дойла из-за собственной беспечности.

По лицу Дойла было видно, что он собирался возразить Галену. А потом он улыбнулся и качнул головой.

– Все верно. Мы не можем себе позволить лишней самоуверенности или беспечности. – Он взглянул на Холода. Я знала, кого он предпочел бы взять с собой, но еще я знала, что он не лишит меня сразу и себя, и Холода.

– Если возьмешь меня, я пойду, – вызвался Готорн.

– Я пойду, если ты захочешь, но считаю, что мое место рядом с принцессой, – сказал Адайр.
– Согласен, – ответил Дойл, с едва заметной улыбкой поглядев на Галена. – Готорн тебя устроит?

– Возьми еще Бри, – предложил тот.

Дойл перестал улыбаться.

– Не думаю, что это необходимо.

– Мне одеваться слишком долго, а то я пошел бы с тобой, – сказал Гален.

– Почему ты так обеспокоен моей безопасностью? – спросил Дойл.

Мне стало интересно, скажет ли Гален Дойлу то же, что сказал нам в ванной.

Сказал.

– Я считал, что умираю, и чуть ли не последней моей мыслью было – ладно, зато ты и Холод живы. Я был уверен, что вы сбережете Мерри. Что вывезете отсюда живой и здоровой и доставите домой в Лос-Анджелес. Я не понимал, почему решили убить меня. Если б планировал я, первый удар достался бы тебе. И вряд ли так думаю я один.

Мы все молча смотрели на него.

– Что? – спросил он.

– Непривычно, когда ты такой умный, – ухмыльнулся Иви, – вот и все.

– Крайне признателен.

– Если вы хотите кого-нибудь спасти, поторопитесь, – напомнила Хафвин.

Дойл отвесил короткий поклон в мою сторону, Готорн и Бри заняли места по обе стороны от него, и все трое вышли.

Я взглянула на Хафвин.

– Что нам сделать, чтобы раненые смогли дождаться помощи?

Она дала нам указания. Иви расстелил на полу свой плащ, чтобы я могла спокойно встать на колени, и мы занялись тем немногим, что было в наших силах уже сейчас.