Поцелуй теней. - Страница 6 - Форум
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 6 из 6
  • «
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
Форум » Изба Читальня (чтение в режиме он-лайн) » Серия Мередит Джентри » Поцелуй теней. (1 книга)
Поцелуй теней.
Дата: Четверг, 03.03.2011, 17:54 | Сообщение # 101

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
– Не с теми сидхе имел ты дело, Кураг. У меня они все оказывались... – я понизила голос до хриплого шепота и глазам придала соответствующее выражение, – орально одаренными.
Кураг хихикнул, тихо и нехорошо, но с предвкушением.
Меня слегка шатало, но я стояла на ногах, а только это и требовалось. Но мне надо будет вскоре сесть, чтобы не упасть.
– Моя очередь, – сказала я.
Кураг осклабился шире:
– Соси меня, милая Мерри, соси крепко!
Я бы покачала головой, если бы не знала, что от этого она закружится еще сильнее.
– Ты не меняешься, Кураг.
– А зачем? – спросил он. – Ни одна женщина, с которой я спал за последние восемьсот лет, не ушла от меня недовольная.
– Только окровавленная, – сказала я.
Он моргнул, потом снова засмеялся:
– А без крови – какой смысл?
Я постаралась не улыбнуться, но не сдержалась.
– Бахвальство гоблина, который еще даже своей крови не предложил.
Он протянул мне руку. Кровь текла густым красным потоком. Рана, которую он предложил мне, была глубже, чем казалась, – зияющая полоса, как третий рот.
– Твоя царица хотела тебя убить, – сказала я.
Он посмотрел на рану, все еще ухмыляясь:
– Ага.
– А тебе, похоже, приятно.
– А тебе, похоже, принцесса, хочется оттянуть момент, когда ты своим чистеньким ротиком приложишься ко мне.
– Кровь сидхе сладка, кровь гоблинов горька, – произнес Гален.
Есть у нас такая старая поговорка. И неверная.
– Пока кровь красная, она вся для меня одного вкуса, – сказала я и опустила рот к открытой ране.
Я не могла охватить рану ртом, как охватывал мою рану Кураг. Но взять его кровь – это требовало больше, чем простого касания губ. Отнестись к питью крови иначе, как к акту страсти, которым оно должно быть, как к чести, которой оно должно быть, – смертельное оскорбление.
Это особое искусство – сосать кровь из раны столь глубокой. Надо начинать медленно, врабатываться в рану. Я стала лизать кожу возле самого мелкого края раны медленными и длинными движениями. Один из приемов, когда пьешь много крови, – глотать часто. Второй – сосредоточиться на каждой задаче отдельно. Я сосредоточилась на том, какая грубая кожа у Курага, на здоровенном шероховатом бугре, который соседствовал с раной как узел в коже. Я изучала этот узел, секунду катала его во рту, что было больше, чем я должна была сделать, но я набиралась мужества перейти к ране. Немножко крови я люблю, немножко боли, но эта рана была глубокая, свежая и несколько излишне... обильная, чтобы быть приятной.
Я еще два раза лизнула неглубокий конец раны и сомкнула над ней губы. Кровь потекла слишком быстро, и мне пришлось судорожно сглатывать, дыша через нос, и все равно слишком еще было много этой сладковатой, с металлическим вкусом жидкости. Слишком много, чтобы не мешала дышать, слишком много, чтобы проглотить. Я чуть не поперхнулась и постаралась думать о чем нибудь другом, о чем угодно. Края раны были очень чистыми и гладкими. Уже по одному этому было ясно, как остер этот нож. Мне стало бы легче, если бы я могла помочь себе руками, получала информацию от других органов чувств. Я ощущала, как мои руки напрягаются, будто ищут, во что вцепиться. И я не могла подчинить их себе до конца. Что то надо было делать.
Чья то рука зацепила мои пальцы, и я схватилась за нее, сжала. Вторая рука повисла в воздухе, но и ее тоже перехватили. Я подумала, что это Гален – по идеальной гладкости тыльной стороны ладони, но сама ладонь и пальцы были в мозолях от меча и щита – слишком грубых для Галена. Эти руки упражняются с оружием дольше, чем Гален живет на свете. Я держалась за них, они отвечали на мое пожатие, держали меня в ответ.
Мой рот мой не отрывался от руки Курага, но внимание я переключила на руки, на силу, что держала меня. Я ощущала, как она удерживает мои руки за спиной, чуть приподнимая, на самом краю боли. Чудесное отвлечение, как раз то, что мне было нужно.
Я с судорожным вздохом оторвалась от раны, наконец то имея возможность как следует вдохнуть. Чуть было не закашлялась, но державший меня дернул мне руки кверху, и я снова ахнула вместо этого. Миг прошел, и снова все было в порядке. Опасность оконфузиться, выблевав всю эту добрую кровь, миновала меня.
Руки, державшие меня, опустились вниз, боль прошла. Теперь я могла просто держаться за них.
– Хм м, – произнес Кураг. – Отличная работа, Мерри. Ты истинная дочь своего отца.
– Высокая похвала в твоих устах, Кураг.
Я шагнула назад, оступилась. Руки удержали меня, дали опереться на грудь своего владельца. Я, еще не повернувшись, знала, кто это. Дойл смотрел на меня сверху, а я прислонялась к его телу, все еще цепляясь за него руками.
Одними губами я сказала ему:
– Спасибо.
Он чуть кивнул. Он не сделал ни одного движения, чтобы отпустить меня, а я не сделала ни одного движения, чтобы отстраниться. Я страшно боялась, что стоит мне отпустить его руки или шагнуть от него, как я свалюсь. Но дело было еще и в том, что в этот момент я ощущала себя в безопасности. Я знала, что, если я упаду, он меня подхватит.
– Моя кровь в твоем теле и твоя – в моем, Кураг, – сказала я. – Кровное родство между нами до следующей луны.
Кураг кивнул:
– Твои враги – мои враги. Твои любимые – мои любимые. – Он шагнул вперед, навис надо мной, даже над Дойлом. – Кровный союз между нами на одну луну, если...
Я вскинула на него глаза:
– Что значит "если"? Ритуал совершен.
Кураг поднял все три глаза на Дойла.
– Твой Мрак знает, что значит "если".
– Пока что он – Мрак королевы, – сказала я.
Глаза Курага покосились на меня, потом обратно на Дойла.
– Не королеву держит он сейчас за руки.
Я попыталась отодвинуться от Дойла, но он крепче сжал мне руки. Я заставила себя успокоиться и прислониться к нему.
– Не твое дело, за что он меня держит, Кураг.
Кураг прищурился:
– Он – твой новый консорт? До меня дошел слух, что для этого ты вернулась ко Двору – выбрать нового консорта.
Я обернула руки Дойла вокруг моей талии.
– У меня нет консорта. – Я плотнее прильнула к Дойлу. Он на миг напрягся, и потом тело его расслабилось, мышца за мышцей, пока он не стал ощущаться за мной как тяжелое тепло. – Но можно сказать, я присматриваюсь к товару.
– Хорошо, хорошо, – произнес Кураг.
Я ощутила, как снова напрягся Дойл, хотя вряд ли это было заметно со стороны. Чего то я здесь не понимала. Но что?
– Нет консорта – это значит, что я могу потребовать еще одной вещи, иначе союз разорван.
– Не делай этого, Кураг, – предупредил Дойл.
– Я обращаюсь к праву плоти, – сказал Кураг.
– Он взял твою кровь, притворившись, – произнес Холод. – Он знает, кто твои враги, и боится их.
– Ты называешь Курага, царя гоблинов, трусом? – спросил Кураг.
Холод сунул гоблина, которого держал, под мышку, освободив руку, но в ней пока не было оружия.
– Да, я называю тебя трусом... если ты укроешься за плотью.
– Что такое право плоти? – спросила я и попыталась отойти от Дойла, но он придержал меня. Я взглянула на него: – Что тут происходит, Дойл?
– Кураг пытается скрыть свою трусость за очень древним обрядом.
Кураг усмехнулся им обоим. Назвать кого нибудь трусом – это при обоих Дворах означает дуэль. Кураг был куда более разумен.
– Я не боюсь никого из сидхе, – ответил он. – Я взываю к плоти не чтобы уклониться от ее врагов, стражники, но дабы воистину соединиться с нею плотью.
– Ты уже женат, – сказал Холод. – Супружеская измена – преступление у сидхе.
– Но не у гоблинов, – возразил Кураг. – Поэтому здесь не важно мое семейное положение, важно ее.
Я оттолкнулась от Дойла. Это движение было слишком внезапным, и я покачнулась. Ффлур удержала меня от падения, подхватив под локоть.
– Теперь я перевяжу тебе раны, – заявила она.
Я не стала спорить.
– Спасибо, – сказала я ей. Когда она начала перевязывать, я обернулась к мужчинам: – Кто нибудь, будьте добры, объясните мне, о чем он говорит.
– С радостью, – ответил Кураг. – Если твои враги – мои враги, и я должен защищать тебя от мощных сил, то мои любимые должны стать твоими любимыми. Мы соединим плоть, как соединили кровь.
– Ты имеешь в виду секс? – спросил Гален.
– Да, секс, – кивнул Кураг.
– Нет, – сказала я.
– Ну нет! – сказал Гален.
– Нет единения плоти – нет союза, – ответил Кураг.
– Среди сидхе, – сказал Дойл, – твои брачные обеты считаются священными. Мередит так же не может участвовать в обмане твоей жены, как не могла бы обмануть собственного мужа. Правило плоти действует только тогда, когда обе стороны свободны.
Кураг скривился:
– Черт, ты не стал бы так явно врать. Обидно. – Он посмотрел на меня. – Ты всегда от меня ускользаешь, Мерри.
– Только потому что ты все время прибегаешь к жульничеству, пытаясь залезть мне под юбку.
Подошел слуга с чашей чистой воды и встал рядом с Ффлур, которая обмывала мои раны. Она открыла бутылку антисептика и смочила оба моих запястья. Красноватая жидкость потекла в воду, плавая на поверхности каплями новой крови.
– Я тебе когда то сделал честное предложение руки и сердца, – возразил Кураг.
– Мне тогда было шестнадцать, – ответила я. – Ты меня напугал до чертиков.
Ффлур обтерла мне запястья насухо.
– Я для тебя слишком мужчина?
– Вы двое – слишком для меня мужчина, в этом ты прав, Кураг.
Его рука двинулась к боку, где у него были дополнительные гениталии. Одно сильное поглаживание – и у него вздулся бугор под штанами в таком месте, где остальным мужчинам не о чем было бы тревожиться.
– Воззвание к плоти прозвучало, – сказал Кураг, все еще поглаживая себя сбоку. – И оно не может быть заглушено, пока не получит ответа.
Я посмотрела на Дойла:
– Что это значит?
Дойл покачал головой:
– Не могу сказать.
Подошел второй слуга с подносом, где лежали перевязочные материалы, и держал поднос, пока Ффлур наматывала чистые бинты. Слуга работал кем то вроде сестры, подавая ей ножницы и пластырь.
– Я знаю, что делает Кураг, – сказал Холод. – Он все еще пытается не воевать с твоими врагами.
Кураг обернулся к Холоду, кипя от ярости.
– Мерри нужна любая сильная рука, готовая встать у нее за спиной. И это твое счастье, Убийственный Холод.
– Значит, ты будешь соблюдать союз и станешь такой сильной рукой? – спросил Холод.
– Говорю правду, – ответил Кураг. – Раз я не могу лечь с Мерри, я лучше не буду соблюдать союз.
Перекошенное многоглазое лицо стало вдруг серьезным, даже разумным. Я впервые поняла, что Кураг и не такой глупец, как притворяется, и не управляется собственными железами, как пытается показать. В этих желтых глазах на миг засветилась острая проницательность, и взгляд их был так не похож на тот, что был секунду назад, что я даже отшатнулась, будто он пытался меня ударить. Потому что под этим серьезным видом было еще кое что. Страх.
Что же творится при Дворах, если Кураг, царь гоблинов, боится?
– Если ты не соблюдешь союза, – сказал Холод, – то весь Двор будет знать, что ты – бесчестный трус. Твоему слову больше не поверит никто и никогда.
Кураг оглядел собравшихся. Некоторые ушли вслед за королевой ярким цветным шлейфом лизоблюдов, но многие и остались. Смотреть. Слушать. Шпионить?
Царь гоблинов медленно обвел глазами круг лиц, потом вернулся ко мне.
– Я воззвал к плоти. Объедини плоть с одним из моих гоблинов, неженатых гоблинов, и я почту союз крови.
Гален встал рядом со мной.
– Мерри – принцесса сидхе, вторая в очереди к трону. Принцессы сидхе не спят с гоблинами.
В его голосе слышался жар, гнев.
Я тронула его за плечо:
– Гален, все в порядке.
Он обернулся:
– Как это – все в порядке? Как он посмел выдвинуть такое требование?
Среди собравшихся сидхе прошел тихий злобный рокот. Кучка гоблинов, которым позволено было сопровождать царя в наш холм, сгрудилась у него за спиной.
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 17:55 | Сообщение # 102

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Дойл у меня за спиной наклонился ко мне и шепнул:
– Это может плохо кончиться.
Я оглянулась на него:
– Так что же мне делать?
– Быть принцессой и будущей королевой, – ответил он.
Гален это услышал и повернулся к Дойлу:
– К чему ты ее склоняешь?
– К тому же, что делает она с нами по просьбе королевы Андаис, – ответил он и посмотрел на меня. – Я бы не стал просить, если бы жертва не стоила цели.
– Нет! – воскликнул Гален.
Тогда Дойл повернулся к нему:
– Что тебе дороже – ее добродетель или ее жизнь?
Гален глядел на него злобно, и почти видна была происходившая в нем внутренняя борьба.
– Жизнь, – сказал он наконец, даже не сказал, а будто выплюнул горечь.
Если я получу в союзники гоблинов, а Кел сможет как то меня убить, то у него будет кровная вражда с Курагом и его двором. Такая перспектива заставит Кела задуматься, да и кого угодно заставит. Мне нужен этот союз.
– Плоть одного из твоих гоблинов в моем теле – я согласна.
Кураг осклабился:
– Его плоть в твоем милом теле. Да будет твоя плоть и его плоть одно, и народ гоблинов станет твоим союзником.
– Чью плоть должна я разделить? – спросила я.
Кураг задумался. Глаз на плече расширился, две тоненькие ручки на боку задергались, показывая.
Кураг повернулся к кругу гоблинов и стал обходить его, следуя указаниям ручек своего близнеца. Я не видела, около кого он в конце концов остановился. Он пошел обратно вдоль тесной кучки гоблинов, и лишь когда этот гоблиненок высунулся у Курага из за спины, я его увидела.
Он был всего четыре фута ростом, с бледной кожей, блестевшей перламутром. Узнавать на вид кожу сидхе я умею. Волосы его курчавились над шеей, черные и густые, но обрезанные выше плеч. Лицо странно треугольное, с большими миндалевидными глазами, синими как сапфир с черной полосой зрачка посередине всей этой синевы. Он был одет только в набедренную повязку с серебристой оторочкой, что у гоблинов значило, что обнаженные места имеют какие то деформации. Гоблины деформаций не прячут, они ими гордятся.
Он подошел ко мне, напоминающий изящную совершенную мужскую статуэтку. Если у него и были деформации, я их не видела. Если не считать роста и глаз, он вполне мог бы быть придворным.
– Это Китто, – сказал Кураг. – Его мать – благородная дама сидхе, изнасилованная во время последней войны с гоблинами.
Отсюда следовал вывод, что Китто почти две тысячи лет. А с виду никак не скажешь.
– Здравствуй, Китто, – сказала я.
– Здравствуй, принцесса.
Он говорил со странным присвистом, будто ему трудно было выговаривать слова. Губы полные, розовые и совершенно как лук амура, но они едва шевелились во время разговора, будто что то он не хотел показывать у себя во рту.
– Прежде чем ты согласишься, – сказал Кураг, – посмотри все целиком.
Китто повернулся и показал, почему на нем набедренная повязка. От самых волос на затылке начиналось поле радужных чешуек, и оно тянулось до крестца. Плотные ягодицы были идеальны на вид, но блестящие чешуйки объяснили мне, почему у него продолговатые зрачки и трудности с произнесением шипящих.
– Змеегоблин, – сказала я.
Китто повернулся ко мне лицом и кивнул.
– Открой рот, Китто. Я хочу увидеть все, – велела я.
Он опустил глаза в пол на секунду, потом поднял их на меня. Широко разинул рот, блеснув изящными клыками. Высунулся красный язык с черными кончиками.
– Доссстаточно? – спросил он.
– Да, – кивнула я.
– Это невозможно, – вдруг сказал Рис.
Он до сих пор стоял так тихо, что я о нем вообще забыла.
– Мне решать, – ответила я.
Рис тронул меня за плечо, отвел в сторонку.
– Посмотри как следует на мой шрам на лице. Я помню, я рассказывал тебе тысячи героических историй насчет того, откуда он взялся, но правда – в том, что королева наказала меня. Она отдала меня гоблинам на ночь поразвлечься. Я подумал: а почему нет? Бесплатный секс, пусть даже с гоблинами. – Он подмигнул здоровым глазом. – У гоблинов понятие о сексе хуже, чем ты можешь вообразить, Мерри.
Он провел пальцами по шраму, и глаз его смотрел куда то вдаль, в воспоминания.
Я дотронулась до конца шрама на щеке, перехватила руку Риса.
– Это с тобой сделали гоблинки во время секса?
Он кивнул.
– Ох, Рис! – тихо сказала я.
Он потрепал меня по руке и покачал головой:
– Не надо жалости. Я просто хочу, чтобы ты знала, на что соглашаешься.
– Я понимаю, Рис. Спасибо, что сказал.
Я потрепала его по щеке, сжала его руку и прошла мимо него к ожидающим гоблинам. Я шла прямо и уверенно, но в голове у меня что то вертелось, что очень подмывало за что нибудь ухватиться. Но если ведешь переговоры с противником на войне, то надо выглядеть сильной и, уж во всяком случае, не так, будто сейчас от ветра свалишься.
– Плоть Китто – в моем теле. Я правильно поняла?
Кураг кивнул, и вид у него был самодовольный, будто он знал, что уже победил.
– Я согласна принять плоть Китто в свое тело.
– Согласна? – спросил Кураг с нескрываемым удивлением. – Ты соглашаешься объединить плоть с гоблином?
Я кивнула:
– Соглашаюсь при одном условии. Он сузил глаза:
– Что за условие?
– Если наш союз продлится на весь сезон.
Я почувствовала, что Дойл придвинулся ближе. Рябь удивления пошла по комнате кругами, шевелением и перешептываниями.
– Целый сезон, – повторил задумчиво Кураг. – Нет, слишком долго.
– Одиннадцать лун от сегодня, – предложила я.
Он замотал головой:
– Две луны.
– Десять, – сказала я.
– Три.
– Давай серьезно, – попросила я.
– Пять.
– Восемь.
– Шесть, – осклабился он.
– Договорились.
Кураг молча посмотрел на меня секунду.
– Договорились, – повторил он тихо, будто только теперь понял, что совершил ошибку.
Я возвысила голос, чтобы он стал слышен во всем зале, встала, расставив ноги покрепче. Поза, наверное, казалась агрессивной, но я не пыталась быть агрессивной. Я просто хотела, чтобы тело не качалось в такт головокружению.
– Союз заключен!
Кураг тоже возвысил голос.
– Заключен он будет, лишь когда ты объединишь плоть с моим гоблином.
Я протянула Китто руку. Он положил сверху свою – легкое касание гладкой кожи. Я поднесла его руку к лицу. Попыталась нагнуться и поцеловать ему руку, но комната поплыла. Мне пришлось выпрямиться и поднести его руку к губам двумя своими, расставив его изящные пальчики. Никогда не видала мужской руки, чтобы была меньше моей. Пососать пальчик – ничего более сексуального я сейчас сделать не могла, но на сегодня я уже плоти насосалась. И я поцеловала его открытую ладошку. Следов помады не осталось, что указывало, что она вся стерлась об руку Курага.
Странные глаза Китто расширились.
Я отняла рот от его руки – медленно, поднимая при этом глаза на Курага из за руки малыша, как из за веера.
– Мы объединим плоть, Кураг, не беспокойся. Теперь идем со мной, Китто. Королева ждет меня со всеми моими мужчинами.
Он метнул взгляд на Курага и вновь посмотрел на меня:
– Это честь для меня.
Я перевела взгляд на его царя:
– Вот что вспомни, Кураг, когда я в следующие ночи буду соединяться плотью с Китто: это твоя похоть и твоя трусость дали ему меня, а мне его.
Лицо Курага сменило цвет с желтого на оранжево красный. Огромные лапы сжались в кулаки.
– Стерва ты, – сказал он.
– Я много ночей провела при твоем дворе, Кураг. И знаю, что, если бы я разделила себя с другим сидхе, тебе это было бы все равно. Для тебя настоящий секс – это соединение плоти с гоблином, а все остальное – так, прелюдия. И вот ты дал меня другому гоблину, Кураг. В следующий раз, когда попытаешься обманом залучить меня в свою постель, вспомни, куда привели тебя и меня твои попытки.
Я почувствовала, что силы оставляют меня, и закончила речь. Потом сделала неверный шаг вперед, споткнулась. Сильные руки тут же подхватили меня – Дойл с одной стороны, Гален с другой. Я посмотрела на них обоих и тихо прошептала:
– Мне нужно сесть, и поскорее.
Дойл кивнул. Гален, держа меня под локоть, другой рукой обнял меня за талию. Дойл продолжал держать меня под руку, но крепче. Я перенесла вес верхней части тела на их руки, но для посторонних глаз я осталась стоять нормально. Это я давно отработала, когда меня стражи приводили к королеве, и она требовала, чтобы я стояла на ногах, а у меня одной не получалось. Некоторые из стражей помогали проделать этот фокус, другие – нет. Сейчас идти своими ногами – это будет интересно.
Дойл и Гален развернули меня к открытой двери. Один каблук со скрипом волочился по камням. Нет, от меня требовалось держаться лучше. Я сосредоточилась на том, чтобы не волочить ноги, но Гален и Дойл держали меня. Мир сузился, и в нем была только одна задача – переставлять каждую ногу впереди другой. Боги мои, как я хотела бы оказаться дома! Но королева ждала, а снисходительность к тем, кто заставляет ее ждать, в число добродетелей королевы не входит.
Я увидела краем глаза, как идет за нами чуть сбоку Китто. Согласно этикету гоблинов, он был моим консортом, моей игрушкой. Да, он мог бы меня изувечить во время секса, но только если бы у меня хватило глупости пустить его к себе в постель, не обговорив контракт, что можно и чего нельзя. Рис мог бы избежать увечий, если бы знал гоблинов, но большинство сидхе видят в них просто варваров, дикарей. Мало кто изучает законы дикарей, а мой отец изучал.
Конечно, я не собиралась иметь секс ни с какой породой гоблинов. Я собиралась поделиться с ним плотью – в буквальном смысле слова. Гоблины любят плоть больше, чем кровь или секс. Поделиться плотью означает одновременно и секс, и великий дар права на укус, след от которого останется до смерти твоего любовника или любовницы. Это был способ отметить своего любовника, показать, что он был с гоблином. У многих гоблинов были специальные рисунки шрамов, которые они ставили на всех своих любовниках, чтобы их победы были сразу видны.
Но что бы ни пришлось мне сделать для скрепления договора, на ближайшие полгода гоблины – мои союзники. Мои, а не Кела, не даже королевы. Если война начнется в ближайшие полгода, королеве придется договариваться со мной, если она захочет, чтобы гоблины воевали на ее стороне. Это стоит капельки крови, а может, и фунта мяса, если не придется отдавать все сразу.
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 17:57 | Сообщение # 103

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Глава 32

Сразу за дверью в камне была впадина. Именно здесь разворачивались ноги в течение тысяч лет, поворачиваясь на каблуках, чтобы взойти на низкий помост в другом конце комнаты. Я бы могла пройти по этому полу в абсолютном мраке, но сегодня я зацепилась за впадинку в полу. Зажатая между двумя стражами, я должна была бы быть как внутри стены, но лодыжка подвернулась, и меня бросило на Дойла так резко, что я увлекла за собой Галена. На миг Дойл удержал нас, но мы тут же рухнули кучей на пол.
Китто подскочил первым, протягивая руку Галену. Я увидела, с каким лицом Гален на эту руку глянул, но он ее принял. Он позволил гоблину помочь ему встать. Среди стражей есть и такие, которые плюнули бы в эту протянутую руку.
Холод, в одной руке держа мой нож, другую протянул мне и помог подняться. Он на меня не смотрел – он медленно озирался по сторонам, высматривая угрозы.
Капкан был поставлен умело. Если бы заклинание оказалось не таким злобным, я бы списала это падение на неуклюжесть, вызванную потерей крови, но оно было слишком большим, слишком сильным. Два стража королевы не упадут безобразной грудой только потому, что женщина, идущая между ними, споткнулась.
Рука Холода заставила меня перенести вес на обе ноги, а одна из них для этого не годилась. Боль пронзила левую лодыжку. Я зашипела, припадая на одну ногу. Холоду пришлось подхватить меня за талию, прижать к себе, обнять. Он все еще высматривал нападение – но нападения не произошло. Не здесь, не сейчас.
Рис пошел вперед, рассматривая пол в поисках других ловушек. Мы старались не двигаться, пока он не кивнул, все еще пригибаясь к полу.
Дойл уже встал. Он не вынимал ножа. Посмотрев мне в глаза, он спросил:
– Ты сильно повредила ногу, принцесса?
– Растяжение лодыжки, может быть, колена тоже. Холод меня сгреб в охапку раньше, чем я разобралась.
Эти слова заработали мне взгляд Холода и слова:
– Я могу тебя поставить на пол, принцесса.
– Я бы предпочла, чтобы меня отнесли к стулу.
Он посмотрел на Дойла:
– Это ведь дело не для ножей?
– Нет, – ответил Дойл.
Холод одной рукой закрыл нож. Насколько я понимаю, он никогда не держал складного ножа никакой конструкции, но движение у него получилось ловкое и уверенное. Он сунул нож сзади за пояс и подхватил меня на руки.
– Какое ты кресло предпочитаешь? – спросил он.
– Вот это, – ответила королева.
Она стояла перед троном на помосте у дальней стены. Трон возвышался над всеми прочими предметами в зале, как подобало ее положению. Но были на помосте еще два трона чуть пониже ее собственного, обычно отведенные для консорта и наследника. Сегодня же Эймон стоял рядом с королевой, и трон его был пуст.
На другом малом троне сидел Кел. За его спиной находилась Сиобхан. Кеелин у его ног на мягкой табуреточке, как комнатная собачка. Кел смотрел на мать, и что то в его лице читалось близкое к панике.
Розенвин пододвинулась ближе к Сиобхан. Она была у Кела заместительницей капитана стражи, занимала тот же пост, что и Холод. Ее волосы, напоминающие сахарную вату, лежали короной кос на голове, как чаша, сплетенная из розовой пасхальной травки. Кожа у нее была цвета весенней сирени, глаза – расплавленное золото. Я ее считала красивой, когда была маленькой, пока она мне ясно не дала понять, что я – низшее существо. Шрам в виде ладони у меня на ребрах остался от Розенвин, и это она чуть не раздавила мне сердце.
Кел встал так резко, что Кеелин покатилась вниз по ступенькам, поводок ее натянулся. Он даже не посмотрел на нее, пока она вставала.
– Мама, ты этого не сделаешь!
Она глянула на него, все еще показывая нам рукой на пустое кресло Эймона.
– Я сделаю, что пожелаю, сын мой. Или ты забыл, что королева здесь пока что я?
В ее голосе прозвучала интонация, от которой любой, кроме Кела, бросился бы ниц на пол, ожидая удара. Но это был Кел, а с ним она всегда обращалась мягко.
– Кто правит сейчас, я знаю, – ответил Кел. – Меня беспокоит, кто будет править потом.
– И это тоже только моя забота, – ответила она все тем же таким спокойным, таким опасным голосом. – И мне интересно, кто мог поставить такое мощное заклинание прямо в тронном зале и так, что никто больше не заметил.
Она оглядела обширное помещение, останавливая взгляд на каждом лице, сидящем на низком троне. По обе стороны зала стояли шестнадцать кресел на помостах, и вокруг них – скопления кресел поменьше, но в главных креслах сидели главы каждой царственной семьи. Королева внимательно глядела на них, особенно на тех, кто был ближе к двери.
– Очень мне интересно, как можно было нашептать такое заклинание и никто этого не заметил.
Я посмотрела на сидящих у дверей сидхе; они отводили глаза. Они знали. Они видели. И ничего не сделали.
– Такое сильное заклинание! – Андаис покачала головой. – Если бы мою племянницу не поддерживали двое стражей, она могла бы упасть и шею сломать. – Холод стоял, держа меня на руках, но не делал попытки приблизиться. – Принеси ее сюда, Холод. Пусть воссядет возле меня, как ей надлежит.
Холод понес меня вперед. Дойл и Гален шли от него справа и слева. Рис и Китто шли арьергардом.
На нижней ступени трона Холод преклонил оба колена. Он стоял на коленях, держа меня на руках, и без всякого напряжения, будто мог так простоять всю ночь и руки не задрожат. Я мельком подумала, что у него, наверное, и ноги не онемеют от такого долгого стояния на коленях.
Остальные упали на колени чуть позади и по обе стороны от нас. Китто даже не просто встал на колени, а распростерся на полу ниц, раскинув слегка ноги, будто кающийся грешник какой то секты. До этого я не до конца понимала его проблемы. Существуют вполне определенные типы поклонов и реверансов, которые полагается отдавать в зависимости от того, кто отдает и кому. Китто не принадлежал к королевской крови даже среди гоблинов, иначе Кураг об этом упомянул бы. Это было двойное оскорбление – отдать меня гоблину, который еще и простолюдин. Китто не было позволено касаться ступеней трона без прямого приглашения. Только члены других царственных домов сидхе имели право опускаться в тронном зале на колени, не склоняя тело.
Китто не знал, какой здесь протокол, и выбрал поэтому наиболее подчиненную позу. В этот момент я поняла, что он вполне согласится на плоть вместо секса. Его гораздо более интересовало остаться в живых, чем как бы то ни было потешить свою ложную гордость.
– Иди и воссядь, Мередит. Сделаем это объявление, пока не сработал еще какой нибудь капкан.
При этих последних словах она посмотрела на Кела. Я тоже отнесла бы заклинание на его счет, но только потому, что, когда со мной случалась при Дворе какая нибудь гадость, прежде всего на ум приходил он. Андаис всегда смотрела на него по иному. Что то между ними произошло такое, что изменило отношение Андаис к ее единственному сыну. Что же он мог такое сотворить, чтобы обернуть ее против себя?
Одним непринужденным движением Холод поднялся на ноги и понес меня вверх по ступеням. Я ощущала, как движутся его ноги. Он бережно опустил меня в кресло, вытащил из под меня руки, потом опустился передо мной на одно колено, держа мою левую ногу на своем колене.
Я оглядела зал. Меня никогда не допускали на помост, и я никогда не видела зал в этом ракурсе. Не было ощущения особенной высоты или особенного величия, но было ощущение собственного права.
– Принесите Мередит табурет, чтобы положить ногу. Когда я оглашу свою волю, Ффлур может ее осмотреть.
Она ни к кому в отдельности не обращалась, но тут же к нам поплыла скамеечка для ног с мягким сиденьем. Я старалась не смотреть, намеренно отводя глаза от плывущей скамеечки. Призрачная белая тень держала ее в тоненьких ручках. Белая дама поставила скамейку рядом с ногой Холода. Я ощутила давление, будто тяжесть грома наполнила клочок воздуха, – это было ощущение призрака, стоящего слишком близко. Мне не надо было видеть ее, чтобы знать, где она. Давление ослабло, и я знала, что белая дама поплыла прочь.
Холод опустил мою ногу на очень низкую скамеечку. Я подавила стон боли, но зато боль помогла голове проясниться. Меня уже не пыталось покинуть сознание.
Третье покушение на меня за одну ночь. Кто то очень решительно настроен.
Холод встал за мной, как Сиобхан стояла за Келом, как Эймон встал позади королевы.
Андаис смотрела вдаль, поверх голов собравшейся знати. Гоблины и низшие народы, те, кого вообще пригласили, рассыпались за резными длинными столами по обе стороны комнаты. Но даже царю Курагу не полагался здесь трон. Здесь он был всего лишь одним из многих.
– Да будет известно, что принцесса Мередит, дочь моего брата, отныне моя наследница.
Шум подавленных охов и ахов пролетел по залу как ветер, потом стих, и снова воцарилась тишина. Тишина такая плотная, что белые дамы поднялись в воздух полувидимыми облачками и затанцевали на ней.
Кел уже вскочил на ноги:
– Мама!
– Мередит наконец вошла в силу. Она – носительница руки плоти, каким был до нее ее отец.
Кел все еще стоял.
– Моя кузина воспользовалась рукой плоти в смертельном бою и покрыла себя кровью перед лицом не менее двух свидетелей сидхе.
Он снова сел, довольный собой.
Королева посмотрела на него так холодно, что его самоуверенность сползла с физиономии, оставив тревогу.
– Ты говоришь так, будто я не знаю законов собственного королевства, сын мой. Все произошло в согласии с нашими традициями. Шолто! – позвала она.
Шолто встал с большого кресла у дверей. С одной стороны от него стояла Черная Агнес, с другой – Сегна Золотая.
Огромными нетопырями свисали с потолка ночные летуны. Другие создания слуа клубились вокруг него. Гетхин помахал мне рукой.
– Да, королева Андаис? – произнес Шолто.
Волосы его были стянуты в хвост и отведены назад от лица, столь же красивого и надменного, как у любого из находившихся в зале.
– Расскажи Двору то, что рассказывал мне.
Шолто рассказал, как Нерис на меня напала, хотя умолчал почему. Он изложил отредактированную версию событий, но этого было достаточно. Однако Дойла он не упомянул, и мне показалось это странным – упустить такой важный момент.
Королева встала:
– Мередит во всем теперь равна Келу, моему сыну. Но, поскольку у меня только один трон, подлежащий наследованию, он отойдет к тому из них, кто первый окажется с ребенком. Если Кел в течение трех лет подарит ребенка одной из дам Двора, он будет вашим королем. Если первой затяжелеет Мередит, вашей королевой будет она. Дабы предоставить Мередит выбор из мужчин Двора, я снимаю со своих стражей обет целомудрия – для нее и только для нее.
Призраки вились над головой как веселые облака, и тишина становилась глубже, будто мы все на дне глубокого сверкающего колодца. Выражение на лицах мужчин менялось от удивления, презрения к потрясению – у некоторых к неприкрытому вожделению. Но почти все мужские лица повернулись ко мне.
– Она вольна выбирать любого из вас. – Андаис опустилась на свой трон, расправив юбки. – На самом деле, я полагаю, она уже начала свой выбор. – Светло серые глаза обратились ко мне. – Это так, племянница?
Я кивнула.
– Тогда вызови их вперед, пусть воссядут рядом с тобой.
– Нет, – возразил Кел. – Она должна иметь двух свидетелей из сидхе. Шолто – только один.
– Я второй, – произнес Дойл, все еще на коленях.
Кел медленно опустился на свой трон. Даже у него не хватило бы наглости сомневаться в слове Дойла. Он таращился на меня, и ненависть в его взгляде буквально жгла мне кожу.
Я отвернулась от его ненавидящего взгляда и обратила взор к мужчинам, все еще стоящим на коленях перед помостом, Я протянула им руки, и Гален, Дойл и Рис поднялись и зашагали по ступеням ко мне. Дойл поцеловал мне руку и занял свой пост рядом с Холодом у меня за спиной. Гален и Рис сели у моих ног, как Кеелин сидела возле Кела. По мне, это было излишне сервильно, но я не знала, что еще можно было бы сделать. Китто остался лежать на полу, не двигаясь.
Я повернулась к тете:
– Королева Андаис, это Китто, гоблин. Он входит в мое соглашение с Курагом, царем гоблинов, о союзе между царством гоблинов и мною, заключенном на шесть месяцев.
Андаис возвела глаза к потолку:
– Ты не теряла времени зря, Мередит.
– Мне казалось, что мне нужны сильные союзники, моя королева.
Мои глаза все время возвращались к Келу, хотя я старалась не смотреть на него.
– Потом ты должна мне рассказать, как тебе удалось вырвать у Курага шесть месяцев, но сейчас – зови своего гоблина.
– Китто! – позвала я, протягивая руку. – Встань н подойди к моей руке.
Он поднял лицо, не шевельнув телом. Это движение казалось до боли неуклюжим. Глаза его покосились на королеву, уставились на меня. Я кивнула:
– Все нормально, Китто.
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 17:57 | Сообщение # 104

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Он снова поглядел на королеву. Она покачала головой:
– Встань с пола, мальчик, чтобы доктор мог осмотреть раны твоей госпожи.
Китто встал на четвереньки. Никто на него не прикрикнул, и он встал на колени, потом на одно колено, потом очень осторожно – на ноги, взошел – почти взлетел – по лестнице и сел у моих ног.
– Ффлур, осмотри принцессу, – велела Андаис.
Ффлур взошла на помост, сопровождаемая с двух сторон двумя белыми дамами. Одна из них держала поднос с бинтами и была из этих двоих более плотной. Она даже казалась почти живой в своей белизне и прозрачности. Вторая была почти невидимой, и она держала закрытый ларец в воздухе, будто ей помогала магия брауни, но никакие брауни здесь магию не создают. При Неблагом Дворе ничего столь земного не водится.
Ффлур сняла с меня туфлю и стала вертеть ступню, от чего я заерзала в кресле. Я сумела не вопить "ой", но очень хотелось. К счастью, повреждена была только лодыжка, все остальное работало.
– Тебе придется снять чулок, чтобы я могла перевязать лодыжку, – сказала Ффлур.
Я стала было закатывать юбку и нашаривать край чулка, но Гален остановил меня, положив свои руки на мои.
– Позволь мне, – сказал он.
Он не предполагался сегодня у меня в постели, но выражение его глаз, хриплость голоса, тяжесть его рук на моих были как обещание будущего.
Рис положил мне руку на другое колено:
– А почему это тебе такая честь – снимать с нее чулок?
– Потому что я первым об этом подумал.
Рис улыбнулся и покачал головой:
– Хороший ответ.
Гален улыбнулся в ответ. От этой улыбки все его лицо осветилось, будто кто то зажег свечку внутри. Это сияющее лицо повернулось ко мне, и веселье из глаз исчезло, сменившись чем то более темным и серьезным.
Он стоял передо мной вдали от раненой ноги, а Рис – рядом с другой ногой. Руки Галена прижимали мне ладони к бедру. Он приподнял мои руки, поцеловал каждую из них и переложил их на подлокотник трона, чуть прижав пальцы к дереву, будто молча прося не двигать руками.
Из за того, что у меня нога была вытянута на скамеечку, Гален стоял с одной стороны, открывая вид почти на весь зал. Он поднял мне подол вверх, открывая ногу и подвязку. Подвязку он сдвинул с моей ноги и натянул себе на руку. Пальцы Галена коснулись чулка чуть выше колена, скользнули по гладкой ткани, и обе его руки прижались к моей ноге посередине ляжки горячей тяжестью. Наши взгляды встретились, и сердце у меня забилось быстрее.
Гален опустил глаза, чтобы видеть, как его руки медленно поднимаются вверх. Пальцы вошли под подол моей юбки, потом скрылись из виду кисти рук почти до запястий, и пальцы нащупали край чулка.
Руки Галена казались больше, чем были на самом деле, когда прижимались ко мне. Когда его пальцы сдвинулись с эластика на голую кожу, я непроизвольно дернулась.
Глаза Галена снова вернулись к моему лицу, будто спрашивая, не приказываю ли я прекратить. Ответом было и да, и нет. Ощущение его рук у меня на теле, знание, что он не обязан будет остановиться, пьянило, наполняло восторгом. Будь мы одни и если бы у меня ничего не болело, я бы отбросила осторожность и всю одежду. Но нас окружала сотенная толпа, а для меня это слишком большая аудитория.
Мне пришлось закрыть глаза, чтобы заставить себя покачать головой.
Его пальцы так медленно шли вверх, один из них гладил край впадины на самом верху ляжки изнутри. Мое дыхание перехватило быстрым прерывистым вздохом.
Я открыла глаза и посмотрела на него. На этот раз я смогла заставить себя покачать головой. Не здесь. Не сейчас.
Гален улыбнулся, но только мне. Так улыбается мужчина, когда уверен в тебе и знает, что только недостаток уединения отделяет его от твоего тела.
Он взялся пальцами за край эластика и начал его скатывать вниз медленно и осторожно.
Позади нас раздался голос:
– Кажется, принцесса уже сделала выбор. – Это говорил Конри, никогда не относившийся к числу моих любимцев. Он стоял – высокий, темный, красивый, и глаза его были как трехцветное расплавленное золото. – При всем моем уважении, ваше высочество, ты дала нам обещание плоти, а мы вынуждены сидеть и смотреть, как свои права на приз предъявляет другой.
– Мередит – маленькая трудолюбивая пчелка между вами, прекрасные мои цветы, – сказала Андаис и рассмеялась, и смех был издевательский, радостный, жестокий и в чем то интимный. От него у меня пошли мурашки по коже, пока Гален снимал чулок с моей ноги.
Он отодвинулся, освобождая Ффлур место возле моей щиколотки. Гален поднес чулок к лицу и потерся о его черную ткань, глядя при этом на Конри.
Конри никогда не был моим другом. Он был другом детства Кела и верным сторонником истинного наследника.
Я видела ярость в его золотых глазах, ревность – не ко мне лично, а к единственной женской особи, к которой им дали доступ. Ощущалось физически, как растет в зале напряжение, раздувается, лезет вверх, как перед бурей. Белые дамы всегда реагируют на напряжение или перемены при Дворе. Сейчас они закружились по краям комнаты в призрачном танце над полом. Чем сильнее заинтересованы белые дамы, тем больше их ажиотаж – и тем более великие события происходят. Они как пророки, которые предсказывают всего за несколько секунд.
А что можно сделать, получив предупреждение за секунды? Иногда – многое, иногда – ничего. Фокус в том, что надо видеть грядущую опасность, чтобы ее предотвратить. Секунды, чтобы увидеть и отвести, а я опять оказалась слишком медлительной и опоздала.
Голос Конри проревел:
– Я вызываю Галена на смертный бой!
Гален начал было вставать, но я поймала его за руку:
– Что ты надеешься обрести с его смертью?
– Занять его место рядом с тобой.
Я засмеялась – не могла сдержаться. Но выражение мрачной ярости на лице Конри охладило мое веселье. Я потянула Галена за руку, заставляя снова встать на колени рядом со мной. Ффлур воспользовалась моментом и затянула бинты, и мне пришлось перевести дыхание перед тем, как заговорить.
– Значит, Гален Зеленоволосый – трус? – фыркнул Конри. Он уже сошел со своего кресла, с помоста, на пол.
Я потрепала Галена по руке, удерживая его при себе.
– Тебе всегда не хватало чувства юмора, Конри, – сказала я.
Он прищурился:
– О чем это ты?
– Спроси меня, почему я смеялась.
Он всмотрелся в меня, потом кивнул.
– Ладно. Так почему ты смеялась?
– Потому что мы с тобой – не друзья. Куда скорее – враги. Я не сплю с теми, кто мне не нравится. А ты мне не нравишься.
Вид у него был непонимающий. Я вздохнула:
– Я вот что хочу сказать: если ты убьешь Галена, это тебе не даст его места в моей постели. Я тебя недолюбливаю, Конри, а ты – меня. С тобой я ни при каких обстоятельствах спать не стану. Так что сядь и помолчи; дай сказать кому нибудь другому, у кого, черт побери, есть шанс попасть в мою постель.
Конри остался стоять с открытым ртом, не зная, что делать. Он был одним из тех стражей, кто лучше всех разбирается в интригах Двора. К Келу он присосался намертво. Королеве он льстил почти за гранью приличий. Он знал, с кем из знати обращаться учтиво, а кого можно игнорировать или даже третировать. Я попадала в последнюю категорию, потому что нельзя быть другом и Келу, и мне – Кел бы этого не позволил. И сейчас на лице Конри явно читалось понимание, что он куда хуже разбирался в механике Двора, чем ему казалось. Мне его смятение было приятно.
Но он оправился.
– Мой вызов в силе. Если я не могу попасть в твою постель, то Гален тоже тебя не получит.
Я чуть крепче сжала руку Галена:
– Зачем драться, если все равно тебе не светит трофей?
Конри улыбнулся, и улыбка эта не была приятной.
– Потому что его смерть заставит тебя страдать, а это почти так же приятно, как твое тело рядом с моим.
Гален встал, высвободился из моей хватки. Он пошел вниз по ступеням, и я за него испугалась. Конри был жестокий и наглый подонок, но при этом – один из лучших фехтовальщиков при Дворе.
Я встала, подпрыгнув, потому что не могла опереться на левую ногу. Рис меня подхватил, чтобы я не упала.
– И все же я являюсь причиной этой дуэли, Конри.
Он кивнул, не сводя глаз с идущего к нему Галена.
– Разумеется, принцесса. И знай, что, когда я его убью, я это сделаю вопреки тебе.
Тут меня осенила одна из тех блестящих идей, что, бывает, рождаются паническим страхом.
– Ты не имеешь права вызывать консорта царственной особы на смертный бой, Конри, – сказала я.
– Он не будет консортом царственной особы, пока ты не беременна.
– Но если я активно пытаюсь зачать с ним ребенка, то он – мой консорт, потому что мы никак не можем знать, не беременна ли я в данную секунду.
Конри повернулся ко мне, ошеломленный.
– Но ты же не... то есть...
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 17:58 | Сообщение # 105

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Снова раздался смех королевы:
– Мередит, Мередит! Ты действительно потрудилась как пчелка. – Она встала. – Если есть хотя бы отдаленная возможность, что Гален зачал ребенка с моей племянницей, то он, конечно же, консорт царственной особы, пока не доказано обратное. Если ты его убьешь, а она окажется с ребенком, то ты лишишь двор Царственной и фертильной пары. Я лично прослежу, чтобы твоя голова отправилась гнить в кувшине на полку в моих покоях.
– Я не верю, – провозгласил Кел. – У них сегодня не было секса.
Андаис повернулась к нему:
– И не было заклинания похоти в машине, когда они ехали на заднем сиденье?
Кровь волной отлила от лица Конри, он болезненно побледнел. Одного этого было достаточно. Заклинание похоти было его работой. Хотя мало кто из сидхе усомнился бы, кто приказал ему.
– Не только Мередит сегодня ночью трудилась как пчелка.
Голос королевы нагрелся возникающей и по настоящему утонченной яростью.
Кел выпрямился на троне и при этом сумел уйти глубже в кресло. Сиобхан вышла из за его спины и встала рядом – не между принцем и королевой. Но движение было такое, будто она собиралась это сделать. Сиобхан объявила перед всем Двором, на чьей она стороне. Андаис этого не забудет и не простит.
Розенвин заколебалась и не сразу последовала примеру своей начальницы. Она в конце концов встала рядом с Сиобхан, но нежелание выбирать между принцем и королевой было явственно видно. Лояльность Розенвин прежде всего принадлежала самой Розенвин.
Эймон встал рядом с королевой, а Дойл придвинулся на шаг к королеве, будто не уверенный, куда ему следует встать. Никогда раньше я не видела, чтобы он усомнился, в чем состоит его долг. Я видела, как королева посмотрела ему в лицо, и подумала, что его нерешительность задела королеву. Он тысячу лет был ее телохранителем, ее правой рукой, ее Мраком. Сейчас же он сомневался, должен ли он отойти от меня и встать с нею.
– Хватит этого, – произнесла Андаис, и ярость плеснула в этих простых словах. – Я вижу, у тебя еще одно завоевание, Мередит. Мой Мрак не колебался ни разу тысячу лет своей службы, а сейчас он переминается с ноги на ногу, не зная, кого из нас защищать, если дело обернется плохо.
От ее взгляда я покрепче ухватилась за руку Риса.
– Радуйся, что ты кровь от крови моей, Мередит. Для любого другого привлечение моих вернейших слуг на свою сторону кончилось бы смертью.
Это очень было похоже на ревность, но все годы, когда я уже выросла и могла понимать, она ни разу не обращалась с Дойлом иначе как со слугой, со стражем. Никогда она не обращалась с ним как с мужчиной. За тысячу лет он ни разу не был ее избранным любовником. А сейчас она ревнует.
Выражение лица у Дойла было мирное, растерянное, удивленное. Я в этот момент поняла, что когда то он любил ее, но это уже в прошлом и дело тут не во мне. Андаис его отторгла попросту тем, что не обращала на него внимания. Слишком это был интимный момент для такого публичного представления.
Среди людей мы отвернулись бы, создавая им иллюзию уединения, но у сидхе так не принято. Мы глядели, мы ловили каждый нюанс выражения лиц, и наконец, через какие то минуты, Дойл шагнул назад, встал около меня и положил мне руку на плечо. Это не был особенно интимный жест, тем более после представления, которое устроил только что Гален, но для Дойла и в такой момент он был интимным. Он, как Сиобхан, выбрал, кому будет верен, и сжег мосты.
Я знала и раньше, что Дойл будет защищать меня ценой собственной жизни, потому что так приказала королева. Теперь я знала, что он будет меня защищать потому, что, если я погибну, королева никогда уже ему не поверит. Он никогда не станет снова ее Мраком. Теперь он мой, к добру или к худу. Совершенно новый смысл старой фразы "Покуда смерть не разлучит нас". Моя смерть теперь почти наверняка означала и его смерть.
Я не сводила глаз с тети, но голос возвысила, чтобы он был слышен во всем зале:
– Все они – мои консорты.
Хор протестов разнесся по комнате, их перекрыл мужской голос, крикнувший:
– Со всеми с ними тебе не переспать!
И выкрик: "Шлюха!" – кажется, женским голосом.
Я подняла руку жестом, которым иногда пользуется моя тетя. Зал не затих намертво, но я смогла говорить дальше.
– Моя тетя, в ее августейшей мудрости, предвидела, что могут возникнуть дуэли. Что повесить морковку в виде женской близости перед лицом стражей – это может привести к большому кровопролитию. Мы могли бы потерять лучших и талантливейших из нас.
– Будто ты такой уж трофей! – выкрикнул женский голос.
Я рассмеялась, ухватив пальцами плечо Риса, будто набалдашник трости. Китто подскочил и предложил мне свою руку для опоры – я ее с благодарностью приняла. Боль от лодыжки стала подниматься вверх.
– Я узнала твой голос, Дилис. Нет, я не такой уж трофей, но я женщина и не запретна для них – в отличие от прочих. Это превращает меня в ценный приз, нравится это кому то или нет. Но моя тетя предупредила проблему.
– Да, – подтвердила Андаис. – Я велела Мередит выбрать из вас не одного, не четырех, не пятерых, но многих. И ей должно использовать вас как личный... гарем.
– Дозволено ли нам будет отказаться, если она нас выберет?
Я поглядела в толпу, но не разглядела, кто спросил.
– Вы вольны отказаться, – ответила Андаис. – Но кто из вас отказался бы от шанса стать следующим королем? Ибо, если она родит ребенка от одного из вас, тот будет уже не консортом особы царской крови, но монархом.
Гален и Конри все еще стояли в трех ярдах друг от друга, переглядываясь с неприязнью.
– Мы уже знаем, кого она хочет себе в короли. Она это излишне ясно сегодня дала понять, – сказал Конри.
– Я дала понять только, – возразила я, – что не буду спать с тобой, Конри. Остальное, как говорится, у кого получится.
– Ты не сделаешь Галена своим царственным консортом, – сказал Кел, и в голосе его звучало удовлетворение. – Если ты забеременела, это был его последний раз.
Я поглядела на него, пытаясь понять, откуда такая вражда, и не смогла.
– Я договорилась с королевой Нисевин до того, как дело зашло слишком далеко.
– И что ты предложила Нисевин?
Крошечная королева поднялась над толпой с полки, где стоял ее миниатюрный трон, похожий на кукольный дом, окруженная своим двором:
– Кровь, принц Кел. Не кровь низшего дворянина, но кровь принцессы.
– У всех нас в жилах есть метка Темного Двора, кузен, – сказала я.
Сиобхан выступила вперед, спасать господина, защищать его словами, как защищала бы мечом.
– А если гоблин сделает ей ребенка?
Этот вопрос задала Сиобхан.
Королева повернулась к ней:
– То гоблин будет королем.
Возмущенный ропот пробежал по Двору – бормотания, проклятия, восклицания ужаса.
– Мы никогда не станем служить королю из гоблинов! – провозгласил Конри.
Протест поддержали другие.
– Отказ от выбора королевы есть измена, – сказала Андаис. – Отправляйся в Коридор Смертности, Конри. Мне кажется, урок за неповиновение и так несколько запоздал.
Он уставился на нее, потом обратил лицо к Келу, и это была ошибка.
Андаис топнула ногой:
– Я здесь королева! Не оглядывайся на моего сына, иди и поручи себя нежной заботе Езекиала, Конри. Иди немедленно, или тебя постигнет худшая судьба.
Конри низко поклонился и вышел, не разгибаясь, сквозь открытые до сих пор двери. Больше ему ничего не оставалось делать – дальнейший спор с королевой стоил бы ему головы.
В напряженном молчании раздался голос Шолто:
– Спроси Конри, кто велел ему оставить в Черной Карете заклинание похоти.
Андаис повернулась к Шолто подобно буре, готовой обрушиться на берег. Сидя рядом с нею, я ощутила, как накапливается в ней сила магии, покалывая мне кожу. Голая спина Галена покрылась гусиной кожей.
– Не бойся, я накажу Конри, – ответила королева.
– Но не его хозяина, – сказал Шолто.
Весь Двор затаил дыхание: Шолто говорил то, что знали все. Много лет Кел отдавал приказания; его лизоблюдов наказывали, если они попадались, но его – никогда.
– Это мое дело, – сказала Андаис, но в ее голосе слышалась нотка неуверенного страха.
– Кто велел мне сказать, что ваше величество желает отправить слуа в западные земли и убить там принцессу Мередит? – спросил Шолто.
– Не надо, – сказала королева, но голос ее был слаб, как будто они пыталась сама себя уговорить, что это всего лишь кошмарный сон.
– Чего не надо, ваше величество? – спросил Шолто.
– Кто мог достать Слезы Бранвэйн и отдать их смертным, чтобы они ими ловили других фейри? – произнес Дойл.
Густая тишина наполнилась танцующими призраками, вертевшимися все быстрее и быстрее. Лица обернулись к помосту – бледные от страха, горящие интересом, испуганные, – все они ждали. Ждали, что сделает королева.
Но заговорил Кел. Он наклонился ко мне и прошипел:
– А теперь твоя очередь, кузина?
Голос его сочился невероятной ненавистью.
Я поняла: он думает, что я видела его в Лос Анджелесе, но, как Шолто, просто ждала подходящего момента его разоблачить. Я набрала воздуху, но Андаис схватила меня за плечо, наклонилась и прошептала:
– Не говори о секте.
Она знала. Она знала, что Кел позволил людям себе поклоняться. Я лишилась дара речи. Несказанным осталось между нами, что она, чтобы защитить своего сына, подвергла риску нас всех. Потому что, если в человеческом суде будет доказано, что кто то из сидхе разрешил поклоняться себе на американской земле, нас изгонят. И не только сидхе, а всех фейри.
Я глядела в ее трехцветно серые глаза и видела не Королеву Воздуха и Тьмы, но мать, боящуюся за свое единственное дитя. Она всегда слишком любила Кела.
Я шепнула в ответ:
– Секте надо положить конец.
– Ее больше нет, даю тебе в том свое слово.
– Он должен быть наказан.
– Но не за это, – шепнула она.
Я подумала секунду, пока ее рука сжимала пропитанную кровью ткань моего рукава.
– Тогда он должен быть наказан за то, что отдал Слезы смертному.
Она сжала руку так, что мне стало больно. Если бы в ее глазах не было такого страха, я бы решила, что она мне угрожает.
– Я накажу его за покушение на твою жизнь.
Я отрицательно покачала головой.
– Нет, я хочу, чтобы он был наказан за передачу смертному Слез Бранвэйн.
– Это же смертный приговор, – прошептала она.
– Есть два возможных наказания, моя королева. Я согласна, чтобы ему сохранили жизнь, но я хочу, чтобы он полностью испытал на себе пытку.
Она отшатнулась, побледнев, глаза ее расширились. За это преступление полагалась совершенно особая казнь. Виновного раздевали догола, приковывали в темной комнате и вымазывали целиком Слезами. Тело наполняется жгучим желанием, магической похотью – и никто его не коснется, не тронет, не облегчит. Говорили, что сидхе может сойти от этого с ума. Но это было лучшее – или худшее, – что я могла сделать.
– Шесть месяцев – это слишком долго, – сказала она. – Его разум не выдержит.
Впервые я от нее услышала признание, что Кел слаб или по крайней мере не силен.
Мы стали торговаться, почти как недавно с Курагом, и сговорились на трех месяцах.
– Пусть будет три месяца, моя королева, но если мне или моим будет нанесен за это время любой вред, Кел распрощается с жизнью.
Она отвернулась, посмотрела на своего сына, который разглядывал нас пристально, гадая, о чем мы говорим. Потом она повернулась ко мне:
– Согласна.
Андаис медленно выпрямилась, почти так, как если бы вдруг сказался возраст. Тело ее никогда не постареет, но на душевном состоянии годы сказываются. Отчетливым и холодным голосом она объявила о преступлении Кела и наказании за него.
Он вскочил:
– Я этому не подчинюсь!
Она резко повернулась к нему, хлестнув магией, отбросила его в кресло, уперлась в грудь невидимыми руками силы, да так, что он не мог даже вздохнуть.
Сиобхан шевельнулась – и Дойл с Холодом встали между ней и королевой.
– Ты дурак, Кел, – сказала Андаис. – Сегодня я спасла твою жизнь. Не заставляй меня об этом пожалеть.
Она отпустила его внезапно, и он сполз на пол рядом с Кеелин.
Андаис снова обратилась к своему Двору:
– Мередит сегодня возьмет с собой в отель кого пожелает. Она – моя наследница. Наша земля приветствовала сегодня ее возвращение. Кольцо у нее на руке снова живет и полно магии. Вы видели розы, видели, как они ожили сегодня впервые за много десятков лет. Видели все эти чудеса – и позволяете себе ставить под сомнение мой выбор? Смотрите, как бы сомнения не привели вас к смерти.
С этими словами она села и жестом велела всем тоже сесть. Все сели.
Белые дамы стали вносить отдельные столики, расставляя их перед тронами. Блюда поплыли в призрачных руках.
Гален снова встал с нами у края помоста. Конри уже терпел свое наказание и на пиру отсутствовал, но не Кел. Ему и его присным было позволено насладиться пиром перед исполнением приговора. Такое право имеет принц по этикету Неблагого Двора.
Королева начала есть, и все остальные тоже. Королева сделала первый глоток вина – все приложились к бокалам.
Когда подали суп, королева, остановив в руке ложку, посмотрела на меня. Это не был гневный взгляд – скорее озадаченный, – но уж точно не довольный. Наклонившись ко мне поближе, так, что ее волосы щекотали мне ухо, она шепнула:
– Дай кому то из них сегодня, Мередит, иначе займешь место рядом с Кел ом.
Я отодвинулась, чтобы видеть ее лицо. Она все это время знала, что мы с Галеном в машине ничего не сделали. Но она помогла мне спасти его от вызова Конри, и за это я была ей благодарна. И все равно Андаис ничего без мотива не делает, так что я ломала голову: откуда вдруг такой акт милосердия? Мне бы очень хотелось спросить ее, но милость королевы – штука непрочная, как мыльный пузырь. Если в него слишком сильно тыкать, он просто лопнет, и его не будет. Я не стану протыкать этот кусочек доброты, я его просто приму.
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 20:09 | Сообщение # 106

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Глава 33

Мы снова сидели в Черной Карете. Темнота все еще царила на небе, но уже ощущался в воздухе рассвет, почти как вкус соли возле моря. Его не видно, но все равно знаешь, что оно близко. Приближался рассвет, и я лично была этому рада. При Неблагом Дворе есть создания, которые не могут показаться при свете дня, те твари, которых Кел мог пустить по моему следу, хотя Дойл сомневался, что принц в эту ночь на что нибудь подобное решится. Но фактически наказание Кела не начнется раньше вечера, так что и три месяца пока не начались. А это значило, что, когда ребята пошли собирать вещи, они взяли все свое оружие. Холод просто звякал на ходу. Остальные собрались несколько приличнее, но именно несколько.
Огромный меч Холода по имени Геамдрадх По'г – "Поцелуй Зимы" – засунули между ним и дверцей машины. Иначе бы он не влез, даже пристегнутый за спиной. Этот меч не был смертельным оружием, как Смертный Ужас, но он мог украсть у фейри страсть, оставив жертву холодной и пустой, как зимний снег. Бывали времена, когда перспектива стать бесстрастным, утратить свою искру, пугала больше, чем смерть.
Дойл вел машину, а Рис ехал впереди, с ним. Дойл приказал Рису ехать позади со всеми нами, но Холод настоял, чтобы сзади разрешили сесть ему. Это было... непонятно.
Теперь он забился в дальний угол сиденья, привалился к двери, выпрямив спину, и его серебряные волосы блестели в полумраке. Гален сидел с другой стороны. Почти все его раны уже зажили, а те, что еще не закрылись, не были видны под переодетыми джинсами. Под рубашку он надел белый топ. Рубашку он заправил в джинсы, но оставил расстегнутой, так что была видна рубчатая ткань топа. Единственное, что осталось на нем из придворной одежды, это были сапоги до колен из очень мягкой кожи цвета темной лесной зелени. Кисточки, украшавшие голенища сапог, висели двумя заплетенными косичками, очень напоминающими об американских индейцах. Коричневый кожаный пиджак, который Гален носил годами, лежал сложенным на коленях.
На сиденье было место и для Китто, но он свернулся в уголке на полу, подобрав колени поближе к груди. Гален ему одолжил рубашку с длинными рукавами, чтобы прикрыть серебряные трусики. Рубашка была велика, и рукава болтались ниже кистей. От него видны были только босые ножки, высовывающиеся из под подола. Свернувшись в темноте на полу, он выглядел восьмилетним мальчишкой.
На вопросы вроде "Все ли с тобой в порядке?" и "Ты уверен?" он отвечал только "Да, госпожа". Кажется, он так отвечал вообще на все, но видно было, что по какой то причине он несчастен. Я бросила попытки что нибудь из него вытянуть. Я устала, лодыжка болела. Даже не лодыжка, а вся нога снизу и до колена. Рис и Гален по очереди прикладывали к ноге лед во время веселья после пира. Танец, который должен был мне помочь выбрать среди мужчин, пролетел впустую, потому что танцевать я не могла. Даже если бы не нога, я все равно до смерти устала и плохо себя чувствовала.
Я прислонилась к плечу Галена, почти задремывая. Он поднял руку обнять меня за плечи, но скривился и не стал:
– Ой!
– Укусы все еще болят? – спросила я.
Он кивнул и медленно опустил руку:
– Ага.
– А я не ранен.
Мы повернулись на голос Холода.
– Что? – спросила я.
– Я не ранен, – повторил он.
Я уставилась на него. Его лицо было обычным надменным совершенством, от невероятно широких скул и до сильной челюсти с намеком на ямочку. Это было лицо, которому пошла бы прямая и тонкая линия губ. А вместо этого губы оказывались полными и чувственными. Ямочка и рот спасали его лицо от излишней суровости. Сейчас его лицо было исполнено в самых резких чертах, какие я только на нем видела, спина прямая, словно аршин проглотил, рука стискивает ручку двери так, что пальцы побелели. Он до этого смотрел на меня, чтобы сделать предложение, но сейчас повернулся в профиль.
Глядя на него, я поняла, что Убийственный Холод сейчас нервничает. Нервничает из за меня. Что то уязвимое было в его манере, будто ему дорогого стоило подставить мне плечо для опоры.
Я оглянулась снова на Галена. Он приподнял брови, попытался пожать плечами, но не смог довести жест до конца. Пришлось ему только покачать головой. Приятно знать, что Гален тоже не в курсе, что происходит.
Мне не было особенно удобно приткнуть голову на плечо Холоду, но... он ведь мог броситься тогда в дверь, спастись, когда напали шипы, и он этого не сделал. Он остался с нами, со мной. У меня не было особых иллюзий, что Холод давно и втайне лелеял в глубине души великую любовь ко мне. Это просто было бы неправдой. Но сейчас оковы сняты, и если я скажу "да", то для Холода впервые за долгое время станет возможен секс. Он настоял на том, чтобы ехать рядом со мной, и сейчас предложил мне плечо для опоры. Холод по своему пытался за мной ухаживать.
Это было как то неуклюже мило. Но Холод не вел себя мило. Он был надменен и полон гордости. И даже такая небольшая увертюра должна была для него стоить дорого. Если я отвергну предложение, станет ли он еще когда нибудь рисковать собой ради меня? Предложит ли мне себя даже в такой малости когда нибудь снова?
Я не могла так его разочаровать, и в тот момент, когда я это подумала, я уже знала, как ненавистно было бы ему, что причиной, по которой я подвинулась к нему по сиденью, не были мое вожделение или его красота, но нечто, слишком близкое к жалости.
Я подвинулась к нему, и он поднял руку, так что я смогла под нее подлезть. Он был чуть повыше Галена, так что на самом деле я не на плечо его положила голову, а на выпуклость груди.
Ткань рубашки царапала мне щеку, и я не могла устроиться уютно. Я никогда не была так близка к Холоду, и было это... неловко. Как будто нам не устроиться. Он тоже это ощутил, потому что мы стали оба как то искать положение. Он перенес руку с моей спины на талию. Я попыталась поднять голову выше по его груди, опустить ниже. Попыталась приткнуться к нему поближе, отодвинуться дальше. Ничего не получалось.
Наконец я рассмеялась. Он замер, рука у меня на спине напряглась. Я услышала, как он сглотнул слюну. Видит Богиня, он нервничал.
Я попыталась встать на колени рядом с ним, но вспомнила про больную ногу и смогла только одну ногу подобрать под себя – осторожно, чтобы каблуки не порвали остатки чулок или атлас трусиков.
Холод снова повернулся ко мне только профилем. Я взяла его за подбородок и повернула к себе. Так близко я даже в темноте разглядела в его глазах обиду. Кто то когда то сделал ему больно. И эта боль сейчас была в нем – обнаженная и кровоточащая.
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 20:09 | Сообщение # 107

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Мимические мышцы у меня на лице расслабились, смех затих.
– Я потому смеялась, – начала я, – что...
– Я знаю, почему ты смеялась, – сказал он и отодвинулся. Он прижался поближе к двери машины, хотя сидел так же прямо и чопорно. Чем то напоминало, как Китто свернулся на полу.
Я осторожно тронула его за плечо. Тонкий занавес его волос падал на плечи, он был похож на шелк на ощупь. Цвет волос был таким резко металлическим, что не ожидаешь мягкости. А они были еще мягче, чем у Галена. Совершенно иной текстуры.
Он смотрел, как я глажу его волосы.
Я подняла на него глаза:
– Дело в том, что мы просто оказались на неуклюжей стадии первых свиданий. Мы никогда не держались с тобой за ручки, не целовались и не знаем, как нам устроиться друг с другом поуютнее. А с Галеном мы все эти подготовительные этапы давно прошли.
Он от меня отвернулся, высвобождая волосы из моих руку, хотя, я думаю, последнее не было намеренно. Он упорно смотрел в окно, хотя оно было как черное зеркало и лишь показывало мне его отражение, напоминавшее белых дам при Дворе.
– И как же преодолевается эта неловкость?
– Наверняка ты когда нибудь с кем нибудь встречался, – сказала я.
Он покачал головой:
– Это было более восьмисот лет назад, Мередит.
– Восемьсот, – повторила я. – Я думала, что запреты наложены уже тысячу лет как.
Он кивнул, не оборачиваясь, глядя на свое отражение в стекле.
– Восемьсот лет назад меня избрали консортом. Я служил ей три раза по девять лет, потом она выбрала другого.
Последние слова он произнес с едва заметным колебанием.
– Я не знала, – сказала я.
– И я не знал, – отозвался Гален.
Холод только смотрел в окно, будто завороженный отражением своих серых глаз.
– Первые двести лет я был как Гален, заигрывал с женщинами при Дворе. Потом она меня выбрала, а когда она отбросила меня в сторону, воздержание стало куда труднее. Память о ее теле, о том, что мы... – Голос его дрогнул. – Так что я ничего не делаю. Ни к кому не прикасаюсь. Более восьмисот лет я не знаю ничьего прикосновения. Никого не целовал. Никого не держал за руку. – Он прижался лбом к стеклу. – Я не знаю, как это прекратить.
Я встала на колено – так, что мое лицо оказалось рядом с его лицом в окне. Я положила подбородок ему на плечо, руки поставила по обе стороны от него.
– Ты хочешь сказать, что не знаешь, как начать.
Он поднял лицо и взглянул на мое отражение.
– Да, – прошептал он.
Я обняла его за плечи, прижала к себе. Я хотела сказать, что сочувствую ему, что она с ним так поступила. Хотела выразить свою жалость, но знала, что стоит ему унюхать запах этого чувства, как все будет кончено. Никогда он уже больше мне не откроется.
Я потерлась щекой о невозможную мягкость его волос.
– Все хорошо, Холод. Все будет хорошо.
Он прислонился головой к моей щеке. Я обняла его, взявшись одной рукой за запястье другой. Медленно, осторожно он накрыл мои руки своими, и когда я не шевельнулась и не напряглась, он взял мои руки и прижал к своей груди.
У него ладони взмокли – о, только чуть чуть. Сердце его билось так сильно, что колотилось почти у меня в руках. Я коснулась губами его щеки – так легко, что это даже трудно было назвать поцелуем.
Он выдохнул – шумно и с облегчением, и грудь его взлетела и опала под моими ладонями. Он повернулся ко мне, и наши лица оказались рядом, совсем близко. Я заглянула ему в глаза, лаская взглядом его лицо, будто запоминая его, и в каком то смысле это я и делала. Это была первая ласка, первый поцелуй. И никогда этого больше не будет, не будет этой новизны.
Холод мог бы сам придвинуть губы на это ничтожное расстояние, но он так не поступил. Он изучал меня глазами, как я его, но не сделал никакого движения к следующей фазе. Это я наклонилась к нему, это я сократила дистанцию между нашими губами. Я его поцеловала – нежно. Губы его были совершенно неподвижны под моими, и только полуоткрытый рот и лихорадочное биение сердца говорили, как он этого хочет. Я стала отодвигаться, и его рука скользнула по моей вверх, потом дальше, к затылку. Он вцепился мне в волосы, сжав пальцы, ощупывая густоту волос, как раньше я ощупывала его серебристую вуаль. Глаза его расширились самую чуточку, показывая белки. Он приблизил мое лицо к себе, и мы поцеловались – на этот раз он отвечал на поцелуй. Его губы прижимались ко мне.
Я открыла рот, прижалась к его губам и лизнула языком – быстрое влажное прикосновение. Он раскрыл губы мне навстречу, и поцелуй стал сильнее. Рука его осталась у меня в волосах, но другая обернулась вокруг талии и притянула меня к нему на колени. Он меня целовал так, будто хотел проглотить от губ и дальше. Мышцы его шеи ходили у меня под пальцами, пока он целовал меня губами, языком, как будто во рту у него были такие детали анатомии, которых я никогда не ощущала раньше. Я повернулась у него в руках, села на колени поудобнее. Он тихо застонал, и его руки подняли меня, так что ноги упали по обе стороны от него, и вдруг я оказалась на коленях, расставив ноги над ним, и поцелуй влажной горячей лентой тянулся, не прерываясь. Больной ногой я задела сиденье, и мне пришлось оторваться, чтобы вздохнуть полной грудью.
Холод прижался лицом к моей груди, дыша резко и прерывисто. Я прижимала к себе его лицо, обнимала за плечи. И моргала, как будто спросонья.
У Галена чуть челюсть не отвисла. Я боялась, что он будет ревновать, но он слишком был поражен для этого. То есть удивленных у нас было уже двое. Я едва могла поверить, что это Холода держу я в своих объятиях, что это рот Холода оставил у меня на коже воспоминание горячее, как ожог.
Китто глядел на меня огромными синими глазами, и на лице его выражалось не удивление, а жар. Я вспомнила: он же еще не знает, что в эту ночь настоящего секса не получит.
Первым оправился Гален. Он зааплодировал и сказал с чуть нервозным смешком:
– По десятибалльной шкале я бы поставил двенадцать, а ведь я всего лишь смотрел.
Холод прижал меня к себе, все еще тяжело дыша, как после долгого бега. Он заговорил с едва заметным придыханием, будто еще не пришел в себя:
– Я думал, я уже забыл, как это делается.
Тут я засмеялась – тем глубоким, низким, сочным смехом, от которого мужчины теряют голову, но я не притворялась. Тело мое еще пульсировало от избытка крови, избытка жара. Я прижимала к себе Холода. Тяжесть его лица на моей груди, его рот, склоненный ко мне так, что жар дыхания будто прожигал ткань кофточки, и я более чем наполовину хотела, чтобы этот рот опустился ниже, стал целовать мне груди.
Я смогла обрести голос:
– Поверь мне, Холод, ты ничего не забыл. – И я снова рассмеялась. – И если ты когда нибудь целовался лучше, чем сейчас, мне бы такого поцелуя не пережить.
– Я бы хотел ревновать, – сказал Гален. – Черт побери, я был настроен ревновать, но скажи мне, Холод, ты не мог бы просто меня научить, как это делается?
Холод поднял голову, чтобы видеть меня, и его лицо было полно сияющей радости, на дне которой едва угадывалось что то темное и удовлетворенное. От этого лицо изменилось, стало более... человеческим, но менее идеальным.
Тихо, интимно он произнес:
– И ведь это было только касание плоти. Без силы, без магии.
Я посмотрела в его глаза – и сглотнула слюну. Вдруг теперь занервничала я.
– Это само по себе магия, Холод, – сказала я, и слова прозвучали с придыханием.
Он покраснел – залился розовым от горла до лба. Это было прекрасно. Я поцеловала его в лоб и позволила помочь мне водрузить мою раненую ногу опять ему на колено. Потом я села на сиденье, а он продолжал обнимать меня за плечи. Тело мое устроилось под его рукой так, будто всегда там было.
– Видишь, теперь как уютно, – сказала я.
– Да, – подтвердил он, и даже это одно слово несло такой жар, от которого у меня под ложечкой засосало, и пониже – тоже.
– Тебе следует положить ногу повыше, – сказал Гален. – Я готов предложить собственные колени.
Я вытянула ноги, и он положил их к себе на колени. Но это было неудобно, когда я опиралась спиной на Холода.
– У меня спина в эту сторону не гнется, – сказала я.
– Если не поднять лодыжку повыше, она распухнет, – сказал Гален. – Держи ногу у меня на коленях и ложись. Я уверен, Холод не возразит, чтобы ты положила голову к нему на колени.
В последних словах слышалась приличная доля язвительности.
– Нет, – ответил Холод, – не возражу.
Если он и заметил язвительность, то не подал виду.
Я легла, держа руку на подоле юбки, чтобы она не задралась. Подняв ноги на колени к Галену, я была очень рада, что юбка длинная, отчего вид у меня получался более скромный. Я настолько устала, что ничего сейчас не имела против скромности.
Голову я положила Холоду на бедро, висок лег ему на живот. Рука его скользнула вдоль моего живота, пальцы нащупали мою руку, и мы держались за ручки, глядя в лицо друг другу. Это было почти что слишком интимно. Я сдвинула голову в сторону, полностью прижавшись щекой к его бедру. Свободная рука его играла с моими волосами, тихо их подергивая.
– Могу я снять с тебя туфлю? – спросил Гален.
Я посмотрела на него вдоль всего своего тела:
– Зачем?
Он чуть приподнял бедра, и я ощутила, что острый каблук упирается в часть тела слишком мягкую, чтобы это было бедро. Он прижимался к острому каблуку, взгляд его ощущался у меня на лице как тяжесть.
– Несколько островат каблук, – сказал он.
– Тогда перестань к нему прижиматься, – ответила я.
– Мне еще довольно трудно двигаться, Мерри.
– Ой, прости, Гален! Конечно, можешь снять с меня туфлю.
Вспыхнула его улыбка. Он снял туфлю с моей ноги, поднял ее, посмотрел, покачал головой.
– Мне нравится, как ты смотришься на каблуках, но плоские платформы могли бы спасти тебя от растяжения.
– Ей повезло, что она отделалась растяжением, – сказал Холод. – Заклинание было мощное, хотя и плохо построенное.
Я кивнула, моя голова качнулась у его ноги.
– Да, вроде как стрелять по белкам картечью. Убить ты их убьешь, но мало что останется от добычи.
– Сила у Кела есть, но управлять он ею почти не умеет, – заметил Холод.
– А мы уверены, что это Кел? – спросил Гален.
Мы оба посмотрели на него:
– А ты нет? – спросила я.
– Я просто говорю, что не надо все валить на Кела. Он твой враг, но он может быть не единственным. Я не хочу, чтобы мы так пристально смотрели в его сторону, что просмотрели бы угрозу с другой стороны.
– Хорошо сказано, – одобрил Холод.
– Послушай, Гален, ты почти умную вещь сказал! – поразилась я.
Гален легонько шлепнул меня по стопе.
– Эти комплименты тебя и близко к моему телу не подведут.
Я подумала было, что стоило бы ткнуть ногой ему в пах и потоптаться – доказать, что я уже достаточно близко к его телу, но я не стала. Он был ранен, и это значило бы причинять боль без цели.
Китто следил за нами внимательным взглядом синих глаз. Что то было в этом лице, в том, как он внимательно себя держал, что я готова была ручаться: он может описать все, что мы делали, повторить все, что мы говорили. Будет ли он докладывать Курагу? Насколько этот малыш "мой"?
Он увидел, что я на него смотрю, и встретил мой взгляд. Он глядел не испуганно – дерзко, с ожиданием. Кажется, ему стало спокойнее, когда я поцеловала Холода, хотя я и не понимала почему.
Кажется, от моего взгляда он еще осмелел. Он подполз вперед, ко мне. Глаза его стрельнули на Галена, на Холода, но он встал на колени, оседлав бугор посередине пола.
И заговорил, очень тщательно выговаривая слова, стараясь не показывать ни клыков, ни раздвоенного языка.
– Ты сегодня трахалась с зеленоволосым сидхе.
Я стала было возражать, но Гален тронул меня за ногу, слегка сжал. Он был прав – мы не знали, насколько можно доверять этому гоблину.
– Ты целоваласссь... – У него получился свистящий звук, и он запнулся, потом начал снова: – Ты сегодня целовалась с серебряноволосым сидхе. Я просил бы позволения поддержать в этом деле честь гоблинов. Пока мы не разделим с тобой плоть, договор между тобой и моим царем не утвержден окончательно.
– Придержи язык, гоблин! – одернул его Холод.
– Нет, – остановила я его, – все в порядке, Холод. Китто еще очень вежлив для гоблина. В их культуре принята полная откровенность во всем, что касается секса. Кроме того, он прав. Если с Китто что нибудь случится до того, как мы объединим плоть, гоблины не будут связаны договором.
Китто поклонился так, что коснулся лбом сиденья, зацепив волосами руку Холода, которой он все еще держал мою. Он потерся лбом о сиденье вдоль моего тела, как кошка.
Я потрепала его по голове:
– Не мечтай насчет сделать это в машине. Я групповым сексом не занимаюсь.
Он медленно выпрямился, бездонные синие глаза уставились на меня.
– Когда приедем в отель? – предположил он.
– У нее нога вывихнута, – сказал Гален. – Я думаю, это может подождать.
– Нет, – сказала я. – Нам нужны гоблины.
Рука Галена, лежащая на моей ноге, выдала его напряжение.
– Мне это не нравится.
– Пусть не нравится, Гален, важно только понимать, насколько это необходимо.
– И мне не нравится, что этот гоблин тебя коснется, – произнес Холод, – но убить гоблина было бы просто. Их проще убивать, чем сидхе, если пользоваться магией.
Я посмотрела на хрупкое тело Китто. Я знала, что он может помахаться кулаками почти с кем угодно и потом ухромать прочь живым, но магия... Это не сильная сторона у гоблинов.
Я устала, очень устала. Но мне больших трудов стоил альянс с гоблинами. Лишаться его из за брезгливости я не собиралась. Вопрос был только в том, какую часть своего тела я готова подставить под его клыки? Фунт мяса я отдавать не хотела, но укус – на него Китто имел право. Куда прикажете вас укусить?
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 20:12 | Сообщение # 108

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Глава 34

Идти я не могла из за ноги, и в вестибюль отеля меня внес Дойл. Китто держался ко мне поближе. Рис отпускал по этому поводу сердитые комментарии. Если Рис так и будет катить бочку на всех гоблинов, то будет еще труднее, чем сейчас. А мне это не надо было. Мне надо было что нибудь, от чего стало бы легче.
А тот, кто ждал в вестибюле, задачу мне никак не облегчал.
Гриффин сидел в мягком кресле, вытянув длинные ноги и откинув голову на спинку. Глаза его были закрыты, когда мы вошли, будто он спал. Густые волнистые волосы цвета меди рассыпались по плечам. Я помнила времена, когда они доходили до земли, и мне было горько, когда он их обрезал. Сегодня я смогла не искать его в толпе – одного взгляда было достаточно, чтобы увидеть отсутствие этой рыжей, почти красной шевелюры. Зачем он здесь? Почему его не было на пиру?
Я смотрела на него, на черную полосу ресниц закрытых глаз на бледных веках. Он тратил зря гламор, пытаясь сойти за человека. Но даже приглушив себя магией, он сиял. Одет он был в джинсы и ковбойские сапоги, белую рубашку, застегнутую на все пуговицы, и джинсовую куртку с кожаными накладками на плечах и рукавах. Я ждала, что у меня стеснится в груди, захватит дыхание при виде его. Потому что он не спал – он принял позу, в которой сразу был виден весь эффект. Но в груди у меня не стеснилось, и с дыханием тоже было все в порядке.
Дойл остановился, держа меня на руках, перед самым краем поддельного азиатского ковра, на котором стояло кресло. Я смотрела на Гриффина сверху, с рук Дойла, и ничего не чувствовала. Семь лет моей жизни – и вот я могу смотреть на него и не ощущать ничего, кроме ноющей пустоты. И задумчивой печали, что все это время, всю эту энергию я потратила на вот этого. Я боялась увидеть его снова, боялась, что все старые чувства нахлынут снова или что я взбешусь, когда его увижу. Но ничего этого не было. У меня навсегда останутся сладкие воспоминания о его теле, куда менее сладкие воспоминания о его измене, но мужчина, который сидел передо мной в тщательно продуманной позе, уже не был моей любовью. Это понимание принесло и глубокое облегчение, и тяжелую печаль.
Он медленно открыл глаза, потом губы его изогнулись в улыбке. Вот от этой улыбки у меня в груди кольнуло, потому что когда то я верила, что она предназначается только для меня. И взгляд медово карих глаз тоже был мне знаком. Слишком знаком. Он смотрел так, будто я никогда никуда и не девалась. Он смотрел на меня с той же уверенностью, что раньше Гален. Глаза его наполнились знанием моего тела и обещанием, что скоро он это знание освежит.
От этого даже гипотетические остатки моей нежности к нему благополучно испарились.
Молчание затянулось слишком долго, но я не видела нужды его прерывать. Я знала, что, если я ничего не скажу, первым заговорит Гриффин. Он всегда обожал звук собственного голоса.
Он встал одним текучим движением, чуть сутулясь, и потому казался слегка ниже своих шести футов трех дюймов. Улыбнулся мне во весь рот, и глаза его заискрились, на щеках показались ямочки.
Я смотрела на него с неподвижным лицом. Тут помогло, что я смертельно устала и едва могла шевелить мозгами, но дело было не только в этом. Я была изнутри пуста и позволила себе выразить это на лице. Я давала ему видеть, что он для меня ничего не значит, хотя, зная Гриффина, не думаю, что он в это поверил.
Он шагнул вперед, протягивая руку, будто собираясь обменяться со мной рукопожатием. Я посмотрела на него в упор, пока его рука не опустилась, и впервые я увидела, что он не в своей тарелке.
Обведя взглядом всех нас, он снова повернулся ко мне.
– Королева настояла, чтобы меня сегодня там не было. Она думала, что это может тебя расстроить. – Уверенность уходила из его глаз, оставляя тревогу. – Что я сегодня пропустил?
– Что ты здесь делаешь, Гриффин?
Мой голос был так же пуст, как и сердце.
Он переступил с ноги на ногу. Явно сцена счастливого воссоединения развивалась не по его сценарию.
– Королева сказала, что сняла запрет со стражи для тебя лично.
Он покосился на Дойла, на остальных. Нахмурился, увидев гоблина. Все это ему не нравилось. И не нравилось, что я у кого то на руках. Во мне шевельнулось некоторое чувство удовлетворения. Да, мелочно, но так было.
– Какое отношение имеет снятие запрета к ответу на мой вопрос, Гриффин?
Он нахмурился, не понимая.
– Что ты здесь делаешь? – повторила я вопрос.
– Королева сказала, что пошлет с тобой одного из стражей по ее собственному выбору. – Он снова попытался улыбнуться, но улыбка под моим взглядом растаяла.
– Ты пытаешься мне сказать, что королева послала тебя в качестве шпиона?
Он поднял голову, выставив подбородок. Признак, что он не слишком доволен.
– Я думал, тебе будет приятно, Мерри. Есть много стражей, с которыми куда хуже делить постель.
Я покачала головой, снова прислонилась лицом к плечу Дойла.
– Я слишком устала для таких разговоров.
– Что прикажешь нам сделать, Мередит? – спросил Дойл.
Глаза Гриффина похолодели, и я поняла, что Дойл назвал меня по имени, без титула – нарочно. От этого я улыбнулась.
– Отнесите меня в номер и свяжитесь с королевой. С этим меня никто не заставит лечь в одну постель, ни по какой причине.
Гриффин шагнул к нам, продолжая гладить мои волосы. Дойл повернулся, отводя меня от руки Гриффина.
– Она была моей спутницей семь лет, – произнес Гриффин, и в его голосе слышалась злость.
– Тогда надо было ее ценить как драгоценный дар, каковым она и является.
Гриффин встал перед Дойлом, перекрывая нам путь к лифтам.
– Мерри, Мерри, неужели ты ничего...
– Не чувствую? – договорила я. – Чувствую. Чувствую желание убраться отсюда, пока толпа не собралась.
Он глянул в сторону конторки портье. Ночная дежурная смотрела на нас во все глаза. К ней подошел мужчина и тоже стал смотреть, будто они опасались скандала.
– Я здесь по воле королевы. Только она может отослать меня прочь, но не ты.
Глядя в его злобные глаза, я засмеялась.
– Отлично, отлично. Пойдемте в номер всей гурьбой и позвоним ей оттуда.
– Ты твердо решила? – спросил Дойл. – Если ты хочешь, чтобы он остался в вестибюле, мы это можем организовать.
Некоторый оттенок в его голосе подсказывал, что Дойл хочет Гриффину дать как следует, ищет лишь повода его наказать. Не думаю, чтобы это было из за меня. Скорее дело в том, что Гриффин имел то, что все они хотели – доступ к женщине, которая его обожает, – и он это выбросил на помойку у них на глазах.
Холод встал за спиной у Дойла. Китто присоединился к нему. Рис пододвинулся с другой стороны, а Гален начал обходить Гриффина с тыла.
Гриффин внезапно напрягся, рука его поползла к поясу брюк и стала уходить под пиджак.
– Если твоя рука скроется из виду, – предупредил его Дойл, – я сочту, что ты задумал недоброе. Тебе не понравится, если я так сочту, Гриффин.
Гриффин пытался держать всех в поле зрения, но он уже дал обойти себя с флангов и тыла. Держать под обзором полный круг невозможно. Это было настолько неосторожно, что нельзя выразить словами, а Гриффин уж каким каким, но неосторожным не бывал никогда. Впервые я подумала, действительно ли он так был огорчен нашим разрывом, что стал беспечным, настолько огорчен, что это может стоить ему серьезных повреждений и даже смерти.
Идея эта была даже заманчива с каким то социопатическим оттенком, но я не хотела его смерти. Я только хотела, чтобы он убрался.
– Как ни заманчиво было бы посмотреть, как вы будете друг из друга пыль выбивать, давайте этого делать не будем, а сделаем вид, что это уже сделано.
– Какие будут твои приказания? – спросил Дойл.
– Все поднимемся наверх, свяжемся с королевой, малость почистимся, а там посмотрим.
– Как прикажешь, принцесса, – сказал Дойл.
Он понес меня к лифтам. Остальные шли следом, образовав полукруглую сеть, чтобы отвести Гриффина в сторону от нас. Не ожидая приказа, Рис и Гален заняли в лифте места по обе стороны Гриффина.
Дойл встал сбоку, спиной к зеркальной стене, так что он видел сразу и Гриффина, и закрытую дверь. Холод точно так же встал с другой стороны двери. Китто ел глазами Гриффина, будто впервые его видел.
Гриффин прислонился к стене, сложив руки на груди, скрестил ноги – картина полной расслабленности. Но глаза его не были расслаблены. И напряжение плеч тоже не удавалось скрыть никаким притворством.
Я посмотрела на него, стоящего между Галеном и Рисом. Он был на три дюйма выше Галена и еще намного выше Риса.
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 20:14 | Сообщение # 109

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Поймав мой взгляд, он сбросил с себя гламор, медленно, как в стриптизе. Сколько раз я видела, как он делает это голым, – не сосчитать. Как будто видишь свет, расходящийся у него из под кожи. Всегда сперва стопы, потом мышечная гряда икр, до сильных бедер, вверх, вверх, пока каждый дюйм кожи не начинал светиться полированным алебастром, в котором горит свеча, и так ярко, что будто даже тени ложились от предметов.
Память о его теле, нагом и сияющем, выжжена была в моем сознании, и то, что я закрыла глаза, не помогло. Слишком долго это воспоминание было мне дорого. Я открыла глаза и увидела, как медно красные волосы начинают светиться, будто сквозь них проведен тоненький металлический провод. Густые толстые волны волос потрескивали и шевелились от силы. Глаза перестали быть медово карими, они стали трехцветными: карими возле зрачка, потом расплавленное золото и старая бронза. От вида сияющего Гриффина у меня дыхание стеснилось в груди. Он всегда был красив, и никакая ненависть не могла этого изменить.
Но одной красоты недостаточно, даже наполовину недостаточно.
Никто ни слова не говорил, пока лифт не остановился. Тут Гален поймал Гриффина за руку, а Рис проверил коридор перед тем, как Дойл меня вынес.
– Зачем такие предосторожности? – спросил Гриффин. – Что сегодня случилось?
Рис проверил дверь, потом взял у меня карту с ключом и открыл дверь. Он проверил номер, пока мы все ждали в холле. Если у Дойла и устали руки меня держать, это не было заметно.
– Номер чист, – сказал Рис.
Он взял Гриффина за другую руку, и они ввели его в номер. Мы вошли за ними.
Дойл положил меня на кровать, прислонил к ее спинке. Достав из под одеяла подушку, Дойл подложил ее мне под ногу. Потом снял плащ и положил его в ногах кровати. На голой груди у него была все та же система кожаных ремней с металлическими шипами, в ушах блестели все те же серебряные кольца, и павлиньи перья все так же задевали плечи. Мне впервые пришло в голову, что я никогда не видела Дойла в другом уборе. Не только в одежде, но я даже не знаю, использует ли он гламор. Дойл никогда не старался быть не тем, что он есть.
Я посмотрела на Гриффина, все еще сияющего, все еще прекрасного. Гален и Рис усадили его в кресло. Гален облокотился на столик возле кресла. Рис привалился к стенке. Никто из них не светился, но я знала, что Гален по крайней мере не пытался сойти за человека.
Китто взобрался на кровать и свернулся подле меня, закинув одну руку мне на талию, опасно близко к тому, что пониже. Но он не пытался использовать это положение. Уткнувшись лицом мне в бедро, он казался довольным, будто собирался уснуть.
Холод сел в дальнем конце кровати, оставив ноги на полу, но не допуская, чтобы на постели оказался только гоблин. Он скрестил руки на груди под следами крови. Так он и сидел – высокий, прямой и щемяще красивый, но не светился, как Гриффин.
Вдруг меня осенило: Гриффин не убирал гламор, он его добавлял. Всегда, когда я думала, что он убирает обман, он укутывал себя самым большим обманом. Почти никто из сидхе не умеет использовать гламор, чтобы улучшить свой вид в глазах других сидхе. Попытаться можно, но это будет зряшная работа. Даже я теперь, когда пришла в силу, видела, что его сияние – обман.
Я закрыла глаза, оперлась головой о стену.
– Убери гламор, Гриффин. Сиди как хороший мальчик.
Я сама слышала, каким усталым голосом говорю.
– У него отлично получается, – сказал Дойл. – Лучше я вряд ли у кого видел.
Я открыла глаза и посмотрела на Дойла.
– Приятно слышать, что представление предназначалось не мне одной. А то я чувствовала себя полной дурой.
Дойл оглядел комнату.
– Джентльмены? – спросил он.
– Он светится, – сказал Гален.
– Как светляк в июне, – подтвердил Рис.
Холод кивнул.
Я тронула Китто за волосы:
– Ты его видишь?
Китто приподнял голову, глаза его были полузакрыты.
– Для меня все сидхе красивы.
Он снова ткнулся в меня лицом, чуть ниже по бедру, чем был раньше.
Я посмотрела на Гриффина, все еще сияющего и такого красивого, что хотелось заслонить глаза рукой, как от солнца. Мне хотелось на него заорать, крикнуть, что я думаю о его лжи и обмане, но я не стала. Гнев укрепил бы его в уверенности, будто он что то еще для меня значит. А это было не так – то есть я чувствовала совсем не то, что ему хотелось бы. Я чувствовала себя обманутой дурой и злилась.
– Свяжись с королевой, Дойл, – попросила я.
Туалетный столик стоял перед кроватью, большим зеркалом обращенный ко мне. Дойл встал в середине зеркала. Я все еще видела в стекле себя. Разглядывая свое отражение, я думала, почему я так мало изменилась. Конечно, волосы надо бы причесать, макияж освежить, помада совсем стерлась, но лицо оставалось тем же. Невинность исчезла из него много лет назад, и очень мало осталось способности удивляться. Испытывала я только жуткое оцепенение.
Дойл приложил руки над стеклом. Я ощутила, как поползла по комнате магия, будто мурашки по коже. Китто поднял голову посмотреть, положил щеку мне на бедро.
Сила выросла до давления – такого, что хотелось продуть уши, чтобы его выровнять, но единственное на самом деле, чем можно было снять это давление, – использовать его. Дойл погладил зеркало, и оно заколебалось, как вода в сосуде. Его пальцы были как камешки, брошенные в пруд, и от них пошли круги. Дойл слегка шевельнул руками, запястьем и пальцами, и зеркало перестало быть прозрачным. Поверхность стала молочно белой, как туман.
Туман прояснился, и показалась королева, сидящая на краю кровати, и глядела она на нас будто сквозь зеркало в рост у себя в покоях. Она сняла уже перчатки, но остальной наряд был на ней. Она ждала нашего вызова – я готова была ручаться любой частью тела. Сбоку от нее виднелось голое плечо Эймона, он лежал на боку, будто спал. Мальчик блондинчик стоял возле нее на коленях, приподнявшись на локтях. Он тоже был голый, но не под одеялами. Тело у него было сильное, но худое – мальчишеское тело с мускулатурой мужчины. Я снова подумала, есть ли ему уже восемнадцать.
Дойл отошел в сторону, чтобы королева первой увидела меня.
– Привет, Мередит!
Ее глаза оглядели всю сцену: полуодетого гоблина и Холода со мной на кровати. Она улыбнулась, и это была улыбка удовольствия. Я поняла, что декорации у нее и у меня одинаковы. У нее двое мужчин в кровати, и у меня тоже. Я только надеялась, что она больше наслаждается этой ситуацией. А может быть, и не надеялась.
– Здравствуй, тетя Андаис.
– Я думала, ты уже залезла в постель с одним или несколькими из своих мальчиков. Ты меня разочаровала.
Она погладила мальчишку по голой спине, провела рукой по овалу ягодиц. Ленивый жест, как собаку по спине потрепать.
Я заговорила самым нейтральным, тщательно лишенным эмоций голосом:
– Когда мы приехали, здесь был Гриффин. Он сказал, что послала его ты.
– Так и есть, – ответила она. – Ты согласилась спать с моим шпионом.
– Я не соглашалась спать с Гриффином. Я думала, что после нашего разговора ты поняла, какие у меня к нему чувства.
– Нет, – ответила Андаис. – Нет, я этого совсем не поняла. На самом деле я не думаю, что ты сама это понимаешь.
– Никаких, – ответила я. – Единственное, чего я от него хочу, – это чтобы он не показывался мне на глаза, и спать я с ним не собираюсь ни при каких обстоятельствах. – Не успела я это сказать, как до меня дошло, что она может теперь на этом настаивать просто ради упрямства. И я быстро добавила: – Я хочу знать, что на него снова наложен целибат. Он был освобожден десять лет назад, чтобы иметь возможность спать со мной, но он злоупотребил этой свободой, чтобы трахать всех, кто соглашается. Я хочу, чтобы он знал: я сплю с другими стражами, им разрешено иметь секс, а ему – нет. И если я не соглашусь с ним лечь, то он обречен жить без секса до конца своей ох какой долгой жизни.
Я улыбнулась, говоря эти слова, и поняла, что говорю правду. Прости меня Богиня, это мстительно, но это действительно то, что я чувствовала.
Андаис снова засмеялась:
– Ох, Мередит, ты куда больше одной крови со мной, чем я смела надеяться. Да будет по твоей воле. Отправь его обратно на его одинокое ложе.
– Ты слышал, – обратилась я к нему. – Убирайся.
– Если не я, – сказал Гриффин, – то будет кто то другой. Может быть, тебе стоит ее спросить, кого она пришлет мне на замену.
Я глянула на тетушку:
– Кого ты пришлешь ко мне вместо Гриффина?
Она протянула руку, и на свет выступил мужчина, который будто терпеливо ждал этого зова. Кожа у него была цвета весенней сирени, а волосы до колен – цвета розовой травки пасхального яичка. И глаза как озера жидкого золота. Это был Паско, брат близнец Розенвин.
Я смотрела на него, он на меня. Никогда мы с ним не были друзьями. На самом деле раз или два я думала, что мы враги.
Гриффин рассмеялся:
– Мерри, это несерьезно. Ты предпочтешь трахаться с Паско, а не со мной?
Я посмотрела на Гриффина. Он перестал светиться и выглядел почти обычно. И был зол, так зол, что даже руки у него мелко дрожали, когда он показывал на зеркало.
– Гриффин, лапушка, – сказала я, – есть чертова уйма мужчин, которых я предпочла бы тебе в своей постели.
Королева засмеялась, потянула Паско за руку и усадила его к себе на колени – как Санта Клаус на рождественской распродаже сажает на колени ребенка. Она смотрела на меня, поглаживая сахарную вату волос Паско.
– Ты согласна принять Паско как моего соглядатая?
– Согласна.
У Паско чуть выкатились глаза, будто он ожидал хоть каких то с моей стороны возражений. Но я сегодня уже не была на них способна.
Андаис погладила Паско по спине.
– Кажется, ты его удивила. Он говорил, что ты никогда не согласишься делить с ним ложе.
Я пожала плечами:
– Это нельзя назвать судьбой, которая хуже смерти.
– Весьма верно, племянница моя. – Наши глаза встретились сквозь отсутствующее зеркало. Она кивнула и подтолкнула мужчину, сидящего у ее ног, заставив встать. Потом шлепнула его по ягодицам, и он вышел из кадра. – Скоро он у тебя будет.
– Отлично, – сказала я. – Теперь, Гриффин, исчезни.
Гриффин замялся, потом вошел в кадр зеркала. Посмотрел на королеву, на меня. Открыл рот, будто хотел что то сказать, потом закрыл – и это было самое умное, что он мог сделать.
Он поклонился и произнес:
– Повинуюсь, моя королева. – И повернулся ко мне: – Еще увидимся, Мерри.
Я покачала головой:
– Зачем?
– Ты меня когда то любила, – произнес он почти вопросительно, почти с мольбой.
Я могла бы солгать – на мне не было чар, – но не стала.
– Да, Гриффин, я любила тебя когда то.
Он посмотрел на меня, перевел глаза на кровать с ее шведским столом мужчин.
– Мне очень жаль, Мерри, что так вышло.
Слова прозвучали искренне.
– Жаль, что ты потерял меня, жаль, что убил мою любовь к тебе, или жаль, что больше меня не трахнешь?
– Все вместе, – ответил он. – Все вместе.
– Умный мальчик. А теперь уходи, – сказала я.
Что то мелькнуло на его лице, похожее на страдание, и я впервые подумала, что, может быть – только может быть, – он понял, что поступил неправильно.
Он открыл дверь, шагнул наружу, и когда дверь за ним закрылась, я поняла, что он ушел. Не просто ушел в том смысле, что его не будет рядом. Он перестал быть для меня моим милым, перестал отличаться от других.
Я вздохнула и снова привалилась к стенке. Китто подвинулся ближе, подсунул под меня босую ногу. Я подумала, будет ли, черт побери, мне этой ночью хоть минутка побыть одной.
Я снова посмотрела в зеркало:
– Ты же знала, что я не приму Гриффина как твоего соглядатая, не приму, если это значит иметь с ним секс.
Она кивнула:
– Мне нужно было знать твои истинные чувства к нему, Мередит. Нужно было проверить окончательно, не влюблена ли ты все еще в него.
– Зачем? – спросила я.
– Потому что любовь может помешать вожделению. Теперь я знаю, что ты изгнала его из своего сердца. И я этим довольна.
– Я просто без ума от радости, что ты довольна.
– Осторожнее, Мередит. Мне не нравится язвительность в мой адрес.
– А мне не нравится, когда мне вырезают сердце ради развлечения.
Я еще не успела это сказать, когда поняла, что говорить не надо было.
Ее глаза сузились.
– Когда я вырежу тебе сердце, Мередит, ты об этом узнаешь.
Зеркало заволокло туманом, и вдруг снова явилась отражающая поверхность. Я таращилась в зеркало на свое отражение, и сердце стучало у меня в глотке.
– Когда мне вырезают сердце, – повторил Гален. – Не удачный, очень неудачный выбор слов.
– Я знаю.
– На будущее, – заметил Дойл, – сдерживайся. Андаис не нуждается ни в каких подсказках насчет идей подобного рода.
Я отпихнула Китто от себя. Потом осторожно спустила ногу с кровати и начала вставать, опираясь на ночной столик.
– Что ты делаешь? – спросил Дойл.
– Собираюсь смыть с себя сколько получится этой крови и грязи и лечь в постель. – Я оглядела собравшихся мужчин. – Кто мне поможет принять ванну?
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 20:15 | Сообщение # 110

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Вдруг повисла очень плотная тишина. Мужчины переглядывались, будто не зная, что делать и что говорить. Гален шагнул вперед, протянул мне руку, чтобы помочь встать. Руку я приняла, но покачала головой.
– Гален, ты со мной сегодня быть не можешь. Нужен кто то, кто сможет закончить то, что мы начинаем.
Он на миг опустил глаза к полу, потом поднял их.
– А!
Он помог мне снова сесть на кровать, потом подошел к креслу, где бросил свою куртку.
– Я пойду попрошу портье дать мне соседний номер с этим, а потом пойду пройдусь. Кто со мной?
Все они переглянулись. Кажется, никто не знал, как тут себя вести.
– И как королева выбирала между вами всеми? – спросила я.
– Она просто указывала стража – или стражей, – которых желала на этот вечер, – ответил Дойл.
– Разве у тебя нет предпочтений? – спросил Холод, и что то почти обиженное было в его тоне.
– Ты говоришь так, будто здесь есть плохой вариант. Плохого варианта нет, вы все прекрасны.
– Я уже получил от Мередит разрядку, – сказал Дойл, – так что на сегодня я откланяюсь.
Тут все обратили взгляды к нему, и Дойлу пришлось очень кратко объяснить, что он имел в виду. Холод и Рис снова переглянулись, и вдруг в комнате повисло напряжение, которого только что не было.
– В чем дело? – спросила я.
– Ты должна выбрать, Мередит, – сказал Холод.
– Почему это? – удивилась я.
Ответил Гален:
– Если ты предоставишь такой выбор всего двоим, очень велика опасность дуэли.
– А их не двое, а трое, – сказала я.
Они все посмотрели на меня, потом медленно перевели взгляды на кровать, где все еще оставался гоблин. Он был так же удивлен, как и они, таращился огромными глазами. И был почти напуган.
– Я бы никогда не стал соревноваться с сидхе.
– Китто пойдет в ванную, независимо от того, кто еще там будет, – сообщила я.
Все глаза устремились на меня.
– Что ты сказала? – спросил Дойл.
– Ты слышал. Я хочу заключить союз с гоблинами, а это значит, что я должна поделиться плотью с Китто. Именно это я и собираюсь сделать.
Гален пошел к дверям:
– Я позже зайду.
– Подожди меня, – окликнул его Рис.
– Ты уходишь? – спросила я.
– Как бы я ни хотел тебя, Мерри, с гоблинами я не якшаюсь.
Он вышел вместе с Галеном. Дверь за ними закрылась, Дойл ее запер.
– Это значит, что ты остаешься? – удивилась я.
– Я буду сторожить наружную дверь, – ответил он.
– А если нам понадобится кровать? – спросил Холод.
Дойл задумался, потом пожал плечами:
– Если вам понадобится кровать, я могу подождать за дверью номера.
Еще какое то время шли переговоры и уточнения. Холод хотел четко оговорить, что ему не придется притрагиваться к гоблину. Я согласилась. Холод поднял меня на руки и понес в ванную. Китто уже был там, напускал воду в ванну. Когда мы вошли, он поднял глаза. Рубашку Галена он уже снял и остался в своей серебряной перевязи. Нам он ничего не сказал, только смотрел огромными синими глазами, одной рукой размешивая льющуюся из под крана воду.
Холод оглядел тесноватое помещение, потом посадил меня на столик возле раковины. Он стоял передо мной, и вдруг как то стало неловко. Поцелуй в машине – это было чудесно, но это было первое наше с Холодом прикосновение. А теперь нам предстоял секс – да еще и на публике.
– Правда неловко? – спросила я.
Он кивнул. От этого движения занавес его серебряных волос скользнул по телу.
Холод медленно, осторожно протянул руку к моему жакету. Он сдвинул бархат у меня с плеч, медленно спустил его вниз по рукам. Я стала помогать ему вынуть мои руки из рукавов, но он сказал:
– Нет, дай я.
Я снова опустила руки, и он стянул один рукав, потом другой и бросил жакет на пол. Кончиками пальцев он погладил мне голую кожу плеч. От этого у меня мурашки побежали до самых пальцев.
– Распусти волосы, – попросила я.
Он снял первую костяную заколку, потом вторую, и волосы упали вокруг сияющей новогодней канителью. Я протянула руку, зачерпнула их в горсть. На вид они были как серебряная проволока, но на ощупь мягче атласа и с текстурой витого шелка.
Он шагнул ближе, наши ноги соприкоснулись. Холод погладил меня ладонями по голой спине. Он касался меня так осторожно, будто боялся гладить.
– Если ты согласишься наклониться, я расстегну молнию.
Я наклонилась, уперлась головой ему в грудь. Ткань рубашки слегка царапалась, но руки, которые расстегивали мне платье, действовали медленно и ласково. Пальцы скользнули в раскрывшееся платье, кружа по гладкой коже спины.
Я попыталась вытащить его рубашку из брюк, но она не вылезала.
– Рубашка не вытаскивается, – пожаловалась я.
– Она пристегнута, чтобы лежала гладко, – объяснил он.
– Пристегнута?
– Мне придется сначала снять штаны, чтобы снять рубашку, – сказал он и покраснел – чудесный цвет бледно красной розы.
– Что с тобой, Холод?
Шум воды прекратился. Китто объявил:
– Ванна готова, госпожа.
– Спасибо, Китто. – Я поглядела на Холода. – Ответь, пожалуйста.
Он опустил глаза под занавесом блестящих волос. Потом отвернулся от меня к дальней стене, так что даже гоблин не видел его лица.
– Холод, пожалуйста, не заставляй меня спрыгивать со стола, чтобы заставить на себя смотреть. Я не хочу вывихнуть вторую лодыжку.
Он ответил, не поворачиваясь:
– Я себе не доверяю, когда я с тобой.
– В чем именно?
– В том, что может сделать мужчина с женщиной.
Я так и не поняла.
– Все равно не понимаю, Холод.
Он резко обернулся ко мне, в серых глазах клубилась буря гнева.
– Я хочу на тебя наброситься, как бешеный зверь. Не хочу быть ласковым. Я просто – хочу.
– То есть ты боишься, что не сдержишься, и меня... – я поискала слово, но нашла только такое, – ...изнасилуешь?
Он кивнул.
Я засмеялась – ничего не могла поделать. Я знала, что ему это не понравится, но не могла с собой справиться.
Он снова сделал надменное и далекое лицо, глаза его похолодели, хотя остались сердитыми.
– Чего ты хочешь от меня, Мередит?
– Извини меня, Холод, но невозможно изнасиловать желающую.
Он нахмурился, будто не понял фразы.
– Я хочу сегодня с тобой заниматься сексом. Таков наш план. Какое же тут может быть изнасилование?
Он покачал головой, волосы колыхнулись искрящейся волной.
– Ты не понимаешь. Я боюсь, что не смогу себя сдерживать.
– В каком смысле?
– В любом!
Он отвернулся, обхватив себя руками.
Наконец то до меня начало доходить, что он хочет сказать.
– Тебя беспокоит, что ты не сможешь достаточно долго продержаться, чтобы я получила удовольствие?
– Это, и еще...
– Что, Холод, что?
– Он тебя хочет трахнуть, – сказал Китто.
Мы оба повернулись к гоблину, стоящему на коленях возле ванны.
– Я это знаю, – ответила я ему.
Китто покачал головой:
– Не секс, а просто трах. Он так давно без этого, что просто хочет это сделать.
Я посмотрела на Холода – он отвел глаза.
– Это и есть то, чего ты хочешь?
Он повесил голову, скрылся за водопадом волос.
– Я хочу содрать с тебя трусы, посадить на раковину и засунуть. У меня не ласковое сегодня состояние, Мередит, а полубезумное.
– Так давай, – сказала я.
Он повернулся и уставился на меня:
– Как ты сказала?
– Давай делай как тебе хочется. Восемьсот лет – можно себе позволить небольшую фантазию.
Он нахмурился:
– Но тебе это не будет в радость.
– Это уж предоставь мне. Ты забыл, что я происхожу от богов плодородия. Сколько бы раз ты в меня ни вошел, я смогу снова пробудить в тебе желание одним прикосновением руки, использованием толики силы. И то, что мы начинаем ночь здесь, не означает, что здесь мы ее и закончим.
– Ты мне позволишь это сделать?
Я посмотрела на него с его широкими плечами, рельефной грудью, видной под завесой волос, узкой талией, неширокими бедрами, заключенными в невероятно обтягивающие штаны. Я подумала о том, как он сбросит эти штаны, как я впервые увижу его голым, как он будет проталкиваться в меня, жадно, столь полный желания, что ничего он не будет замечать, ничего иного не делать, как запихиваться в меня. Мне пришлось перевести дыхание, перед тем как ответить:
– Да.
Он двумя шагами оказался рядом со мной, поднял меня со столика и опустил на пол. Мне пришлось балансировать на больной ноге, но он не дал мне времени возразить. Одним резким движением он сорвал платье с моих рук – мне пришлось ухватиться за край столика, чтобы не упасть. Он сдернул платье, дал ему сползти на пол вокруг моих ног. Потом схватился за черный атлас трусиков и потянул их туда же, вниз.
В затуманенном зеркале я видела Китто – он смотрел во все свои огромные глаза, не проронив ни звука, будто боялся разрушить чары.
Холоду пришлось развязывать штаны, и это заняло время. Когда он сумел их развязать и содрать с себя, он уже тихо постанывал. Рубашка была застегнута в паху, и он просто разорвал ее. И был он длинный, твердый и более чем готовый. Я еще увидела его мельком через плечо, но тут его руки схватили меня за пояс и повернули лицом к запотевшему зеркалу.
На миг я ощутила, как он в меня входит, и вот он уже был во мне. Он впихивался через зажатое тело, проталкивался силой. Я ему дала разрешение, я хотела его, но без прелюдии это была боль вместе с наслаждением. Давление, оставлявшее синяки и ссадины, заставило меня ахнуть и от боли, и от желания. Когда он залез в меня как только мог далеко, он шепнул:
– Ты тугая... не готова еще... но ты влажная.
Я ответила с придыханием:
– Я знаю.
Он выдвинулся назад – частично, потом снова внутрь, и потом не было ничего, кроме его тела внутри меня. Голод его был огромен и свиреп, и таков же был он. Он вбивался в меня сильно и резко, как только мог. От этого у меня стоны вылетали из горла, от самой этой силы, и от ощущения, когда он двигался во мне, через меня, сквозь меня. Мое тело открылось ему – уже не тугое, только влажное.
Он руками спустил меня по столику, потом приподнял так, что почти все мое тело оказалось на столике. Я уже не касалась ногами земли. Он колотился в меня так, будто пробивал себе дорогу не просто внутрь, а насквозь и наружу. Плоть в плоть, так сильно и быстро, что я плясала на тонкой грани боли и наслаждения. Я все ожидала, что он завершит свой голод одним долгим отчаянным взрывом, но этого не происходило. Он приостановился, чуть подвинул меня сильными руками на столике – небольшое изменение, будто он подыскивал нужное место, – и снова ворвался в меня одним длинным сильным движением, и я закричала. Он нашел эту точку в моем теле, и колотил в нее, в нее, в нее, так же сильно и быстро, как раньше, но теперь уже постанывала я. Натяжение стало расти, разбухать, как будто во мне росло что то теплое, росло больше и больше, растекаясь по коже тысячей ласкающих перышек, и я визжала, извивалась, дергалась, испускала звуки бессловесные, бессмысленные, бесформенные. Это была песнь плоти – не любви, не желания даже, а чего то еще проще, еще примитивнее.
Глянув в зеркало, я увидала, что у меня светится кожа и глаза горят зелено золотым огнем. И Холод был виден в этом зеркале. Он был вырезан из алебастра и слоновой кости, сверкающая, сияющая игра белого света плясала у него на коже, будто из него выплескивалась сила. Он перехватил мой взгляд в зеркале, и эти сверкающие серые глаза – как облака, подсвеченные луной, – стали сердитыми. Он прикрыл мне глаза ладонью, отвернул мне лицо, чтобы я его не видела, и руку не убирал, зажав меня в ладонях, и тело его прижало меня. Я не могла двинуться, не могла освободиться, не могла остановить его. Я этого и не хотела, но осознавала. Для него было важно, чтобы он был хозяином положения, чтобы он говорил, когда и как, и даже то, что я на него посмотрела, было вмешательством. Этот миг принадлежал ему – я была лишь плотью, в которую он себя загонял. От меня требовалось быть ничем и никем, кроме того, что удовлетворяло его нужду.
Я услышала, как он дышит чаще, как начинает вдвигаться сильнее, дальше, резче, и я закричала, и он все равно не остановился. Я ощутила изменение ритма тел, по нему прошла дрожь, и меня не стало. Разбухающее тепло залило меня всю, прошло насквозь, забилось глубоко внутри, заставило выгнуться в судороге, задергаться, не в силах овладеть собой, и только его руки держали еще меня, не давали развалиться на части. Но раз мое тело не могло шевельнуться, наслаждению пришлось искать другой выход: оно хлынуло изо рта воплями, горловыми душераздирающими воплями, снова и снова, и я едва успевала переводить дыхание.
Холод надо мной тоже вскрикнул, наклонился над столиком, упираясь руками по сторонам от меня и опустив голову. Волосы его разлились по мне теплым молоком. Я лежала совершенно пассивно, все еще зажатая под его телом, и пыталась снова научиться дышать.
Он первым обрел голос и произнес прерывистым шепотом:
– Спасибо.
Хватило бы мне дыхания, я бы рассмеялась. В горле так пересохло, что голос получился хриплым:
– Поверь мне, Холод, это мне было в радость.
Он наклонился и поцеловал меня в щеку.
– В следующий раз я попробую сделать лучше.
Он убрал руки, давая мне двигаться, но не выходил из меня, будто ему не хотелось вылезать.
Я посмотрела на него, думая, что он шутит, но он был абсолютно серьезен.
– Лучше, чем сейчас? – спросила я.
– О да, – ответил он торжественно.
– Королева была дурой, – сказала я тихо.
Тогда он улыбнулся:
– Я всегда так думал.
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 20:20 | Сообщение # 111

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Глава 35


Я проснулась под разливом серебряных волос, протянувшихся по моему лицу сверкающей паутиной. Слегка повернула только голову, оставив эти волосы у себя на лице. Холод лежал на животе, отвернувшись от меня. Простыня закрутилась у него вокруг талии, оставив верхнюю часть тела обнаженной. Волосы протянулись сбоку от него, лежа как его второе тело между нами и наполовину на мне.
Правда, в кровати действительно было второе тело, точнее, третье. Китто лежал с другой стороны от меня. Он свернулся в калачик на боку, отвернувшись от меня, и сжался так, будто во сне от чего то прятался. А может быть, он просто замерз, потому что лежал голый. Тело у него было бледное, как фарфоровая статуэтка. Я никогда не была так близко к мужчине, при виде которого на ум приходят слова вроде "миниатюрный". Плечо у меня болело там, где он оставил свою метку: четкий отпечаток зубов на коже. Вокруг нее вздулся синяк, красновато лиловый, почти горячий на ощупь. Это не был яд, просто по настоящему глубокий укус. От него останется шрам, и для этого все и делалось.
В какой то момент во время третьего или четвертого раза с Холодом я позвала к нам Китто. При этом я подождала, пока Холод доведет меня до состояния, в котором боль и удовольствие сливаются, и дала Китто выбрать свой кусочек мяса. Когда он это сделал, больно не было, что уже говорит о том, как я далеко зашла этой ночью. Стало чуть чуть болеть, когда мы наконец забылись сном, сейчас, утром, болело сильнее. И болел не только укус. Болело все тело, что говорило мне, что я им злоупотребила. Точнее, дала злоупотребить Холоду.
Наслаждаясь этой небольшой болью, я потянулась, проверяя, что именно болит. Боль напоминала крепатуру после хороших упражнений с тяжестями и бегом, только болело в других местах. Не могу припомнить, когда я в последний раз просыпалась с ощущением секса, поющего во всем теле как шелковый кровоподтек. Давно, наверное.
Китто счел за честь, что я позволила ему себя отметить, чтобы все теперь знали, что он был моим любовником. Не знаю, понял ли он, что сношение со мной ему никогда не светит, но этого он сегодня ночью и не просил. На самом деле он был абсолютно покорен, делал, что его просили или приглашали делать, никогда не выходя за эти пределы. Идеальная аудитория, потому что, пока его не звали, его просто не было, а когда звали, он выполнял указания лучше любого мужчины, с которым мне приходилось бывать.
Я села, и волосы Холода соскользнули с меня, погладив как живые. Я запустила пальцы в свои позорно короткие волосы. Сейчас, когда я вновь открылась как принцесса Мередит, я могу их отрастить снова. От прикосновения к волосам заныли запястья, и это к сексу отношения не имело. Бинты на руках не пережили ванны, и надо было бы сначала снова перевязать запястья, но сегодня утром следы колючек уже почти стерлись, зажили, как будто были недельной или большей давности, а не были нанесены меньше суток назад. Я потрогала заживающие раны. Так быстро у меня никогда порезы не проходили. Китто, наверное, укусил меня после четвертого раза, иначе укус зажил бы уже сильнее. Забавно, что меня исцеляет именно секс. Впрочем, мы пока этого еще не знаем наверное.
Мне остался уголок простыни, но все остальное было намотано на Холода. Он из тех, кто тянет одеяло на себя, а в комнате было прохладно. Я потянула простыню и за все свои труды была вознаграждена лишь сонным мычанием протеста. Поглядев на гладь его спины, я додумалась, как можно отобрать у него одеяла.
Я лизнула его вдоль спины вниз – он тихо застонал. Я наклонилась над ним и стала проводить языком влажную черту вдоль его позвоночника.
Холод медленно поднял голову с подушки, как разбуженный от глубокого и темного сна. Глаза его еще не навелись на резкость, но когда он на меня посмотрел, медленная и довольная улыбка заиграла у него на губах.
– Тебе еще не хватило?
Я припала к нему всем телом, хотя ниже талии нам мешали соприкоснуться простыни.
– Никогда не хватит.
Он засмеялся – тихим, приятным горловым смешком – и перекатился на бок, подпершись локтем. И при этом освободил простыню. Я вытащила ее из под него, чтобы накрыть Китто, который вроде бы крепко спал.
Рука Холода обняла меня за талию, увлекая обратно на кровать. Я опустилась спиной на подушки, и он наклонился тихо поцеловать меня в губы. Я завела руки ему за плечи, за спину, привлекая его к себе.
Он положил колено мне на ноги, между ними, сделал первое движение, чтобы оказаться сверху, как вдруг застыл, и выражение его лица резко изменилось на внимательное, почти испуганное.
– В чем дело, Холод?
– Тихо.
Я затихла. Он – телохранитель. Что там – люди Кела? Сегодня последний день, когда Кел может меня убить, не расплатившись за это жизнью. Холод скатился с кровати, подхватил с пола свой меч, Поцелуй Зимы, и метнулся к окну размытой серебряной молнией.
Я вытащила из под подушки пистолет. Китто проснулся и дико оглядывался по сторонам.
Холод отдернул от окна шторы, и меч его не успел дойти до стекла, как он снова застыл. На той стороне окна был человек с фотоаппаратом. На миг я увидела, как он вскинул удивленное лицо, но тут кулак Холода пробил окно и схватил репортера за шиворот.
– Холод, не убивай его!
Я подбежала к окну, голая, все еще с пистолетом в руке. С грохотом распахнулась за спиной дверь, и я обернулась, уже сняв пистолет с предохранителя и наставляя его на дверь.
В дверях стоял Дойл с мечом в руке. На миг мы застыли, глядя друг другу в глаза (Дойл успел заметить пистолет), потом я опустила ствол к полу, и Дойл, захлопнув ногой дверь, шагнул в комнату. Он не стал вкладывать меч в ножны, а бросил его на кровать, направляясь к Холоду.
Лицо репортера приняло тот багрово синий оттенок, который ясно говорил, что дышать он не может. Лицо Холода нельзя было узнать – так оно перекосилось яростью и гневом.
– Холод, ты его задушишь!
Дойл уже стоял рядом с ним.
– Холод, если ты убьешь этого репортера, королева накажет тебя за это.
Холод ни меня, ни его не слышал, будто был где то далеко, где не было ничего, кроме его руки на горле этого человека.
Дойл зашел сзади и ногой пнул его в поясницу. Удар был такой, что Холод наполовину влетел головой в окно, разбивая остаток стекла, но репортера выпустил.
Он повернулся с окровавленной рукой, и глаза его стали дикими.
Дойл встал в боевую стойку, без оружия. Холод бросил меч на пол и тоже принял стойку. Китто свернулся посередине кровати и смотрел вытаращенными глазами.
Я подошла к шторам, чтобы их закрыть, и увидела, что к нам стаей гончих несутся репортеры – некоторые на ходу щелкали фотоаппаратами, другие вопили:
– Принцесса! Принцесса Мередит!
Я закрыла шторы, чтобы между ними не осталось щели, но это долго не протянется. Надо быстро убираться в соседний номер, где спали Гален и Рис. На деревянной спинке кровати лежал мой пистолет. Я пошла к нему, Китто меня увидел и нырнул под кровать с другой стороны.
Выстрелила я только один раз, и эхо загремело в комнате. Эти двое повернулись ко мне, сверкая белками диких глаз. Я направила ствол в потолок.
– Там репортеров штук сто, и сейчас они на нас навалятся. Надо бежать в другой номер, и быстро!
Никто со мной не стал спорить. Мы с Холодом и Китто похватали простыни и одежду и успели в соседний номер раньше, чем в открытое окно стали лезть репортеры. Дойл шел в арьергарде с оружием. Потом он, Гален и Рис вернулись за багажом. Я вызвала полицию и сообщила, что в наш номер вломились репортеры.
Мы, трое голых, оделись в ванной по очереди – не ради приличий, но потому что там не было окон.
Когда я появилась из ванной с охапкой туалетных принадлежностей, Дойл и Гален сидели в единственных двух креслах в номере. Больше никого не было. Они оба сидели с типичными физиономиями охранников – непроницаемыми и ничего не выражающими. Но что то было в их манере держаться, что то непривычное.
– Что случилось? – спросила я.
Я ходила нормально – забыла, что лодыжка у меня вроде бы вывихнута или растянута, пока Гален не напомнил. Эти оба промолчали, и я занервничала.
Они переглянулись. Дойл встал. Он сегодня был в черных джинсах и черных ботинках. Их можно было бы даже принять за туфли, если не знать точно, на что смотришь. Рубашка черная, с длинными рукавами, шелковая и с виду похожая на шелк, переливающаяся на фоне черной кожи Дойла. Чернота наплечной кобуры отлично сливалась с этим фоном. Даже пистолет у него был черный – десятимиллиметровая "беретта", старая модель.
Волосы казались очень короткими, подстриженными почти до кожи, но на самом деле это была его обычная тугая косичка, свисающая сзади и теряющаяся на фоне джинсов. Остроконечные уши блестели серебряными кольцами. Они да еще серебряная пряжка пояса только и нарушали полную черноту. Правда, сейчас у него на одном ухе висела серебряная цепочка с рубином.
– У нас проблема, – объявил Дойл.
– Да, репортеры щелкнули меня с Холодом вдвоем в кровати. Это, можно сказать, действительно проблема.
– Там не просто один репортер, – сказал Холод.
– Я их видела – как стая акул на запах крови. – Я стала запихивать свои вещи в чемодан, лежащий на кровати. – Мне случалось быть предметом внимания СМИ, но не столь интенсивного.
Холод положил ногу на ногу, показав светлые туфли – но не носки. Холод никогда не носит брюк столь коротких, чтобы видны были носки, – это не комильфо. Сшитый на заказ пиджак точно соответствовал брюкам, из кармана выглядывал платочек. Белую рубашку удерживал у ворота серый галстук с серебряной булавкой. Волосы Холод убрал в тугой пучок, открыв чистые и сильные черты лица. Он был ослепительно красив, когда волосы не отвлекали внимание зрителя. Вид у него был уверенный, спокойный – куда девался тот самец, который чуть не раздавил меня ночью в ванной? Но я знала, что этот другой Холод присутствует под надетой маской и ждет разрешения выйти.
Я запихнула последние предметы туалета в чемодан, закрыла его и стала застегивать молнию. Потом посмотрела на ребят:
– Мальчики, у вас вид такой, будто случилось что то очень, очень плохое. И я еще об этом не знаю. Где все?
Ответил Холод:
– Они охраняют дверь и окно. Пытаются сдержать репортеров, но проигрывают битву, Мередит.
Дойл оперся руками на ночной столик, опустил голову. Толстая коса волос шевельнулась у ног, как верная собака.
– Вы меня пугаете. Говорите, что случилось.
Холод показал на газету, лежащую рядом на столике. Ленивым таким движением, но...
– Это "Сент Луис пост диспетч"? – спросила я.
Дойл бросил быстрый взгляд на Холода, который поднял руки, показывая, что они пусты.
– Она должна знать.
– Да, это она, – ответил Дойл сдавленным голосом.
– Я вчера говорила с Барни Дженкинсом. Он сказал, что разоблачит меня как принцессу фейри. Насколько я понимаю, у него слово с делом не расходятся.
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 20:21 | Сообщение # 112

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Дойл повернулся, оперся на столик ягодицами, сложив руки на животе, так что правая небрежно легла на пистолет. Для него это нервозный жест. Пусть это выглядело угрозой – когда он стоял за спиной королевы, поглаживая пистолет, – и даже было ею, но все равно это был нервозный жест.
Я подошла к столу:
– Парни, а что за важность? Дженкинс – мудило, но врать напрямую он не станет, тем более в "Пост".
– Прочти и скажи потом, что нам не о чем беспокоиться, – предложил Дойл.
На первой полосе – фотография меня и Галена в аэропорту. Но остановила мои глаза газетная шапка:
ПРИНЦЕССА МЕРЕДИТ ПРИЕЗЖАЕТ ДОМОЙ НАЙТИ СЕБЕ МУЖА
И под фотографией – шрифтом помельче:
"Это не он?"
Я повернулась к Дойлу и Холоду.
– Дженкинс мог строить догадки. Мы с Галеном знали, что в аэропорту были фотографы. – Я посмотрела на них, но они оставались все в том же трауре и тревоге. – Да что с вами такое? Нам всем случалось попадать в газеты.
– Не так, – заметил Холод.
– То ли лучше, то ли хуже, – добавил Дойл. – Прочти статью.
Я начала пробегать статью, но споткнулась на первом же абзаце.
– Гриффин дал интервью Дженкинсу! – ахнула я и вынуждена была сесть на край кровати. – Да поможет нам Богиня.
– Вот именно, – сказал Дойл.
– Королева уже говорила с нами. Она проследит, чтобы он понес наказание за злоупотребление твоим доверием. И назначила на сегодня на вечер пресс конференцию, – сообщил Холод.
– Пожалуйста, прочти статью, Мередит, – напомнил Дойл.
Я прочла статью. Прочла дважды. Меня возмутило не то, что Гриффин сообщил личные подробности, но что он это сделал без моего разрешения. Он мою личную жизнь сделал достоянием всех и каждого. У сидхе довольно причудливые правила насчет неприкосновенности частной жизни. Мы не так ценим интимные секреты, как люди, но за нашей личной жизнью следить не принято. За это когда то полагалась смертная казнь. Для Гриффина это "когда то" может оказаться здесь и сейчас. Королева сочтет болтовню с репортерами совсем не комильфо. В общем, я сидела на кровати, уставившись в газету, но не видя ее. Потом подняла глаза на моих спутников.
– Он сообщает детали наших отношений – намеки, очень грязные намеки. Мне еще повезло, что это приличная газета, а не таблоид.
Они переглянулись.
– Ребята, скажите мне, что вы шутите!
Холод полез рукой себе за спину, будто он читал это, когда я выходила из ванной. И протянул газету мне.
Я подождала, пока газета свалится на пол рассыпанной кучей, и взяла у него из рук цветастую скользкую бумагу. Фото на первой полосе изображало нас с Гриффином в постели. Только его руки как то прикрывали мне грудь и ничего больше. Я смеялась. Мы оба смеялись. Я вспомнила фотографии, вспомнила его любовь к фотографиям. Некоторые у меня еще оставались, но не все. Не все.
Я услышала свой голос – он был очень спокоен, хотя шел откуда то издалека.
– Как? Как они смогли так быстро состряпать статью? Я думала, газеты так быстро не выходят.
– Очевидно, это возможно, – сказал Дойл.
– Ребята, скажите мне, что это единственная фотография.
– Мне очень жаль, Мередит, – ответил Дойл.
Холод хотел было погладить меня по руке, но его рука опустилась обратно.
– У меня слов нет, Мередит, как я тебе сочувствую.
Я заглянула в его серые глаза. Действительно, я увидела в них сочувствие, а вот чего не увидела – это злости. Единственное, чего мне сейчас хотелось.
– Королева об этом знает?
– Знает, – ответил Дойл.
Я держала газету в руках, хотела развернуть ее, посмотреть, что там еще за фотографии, и не могла себя заставить. Не могла заставить себя посмотреть.
Я сунула газету в руки Холода:
– Насколько это все... плохо?
Он посмотрел на Дойла, снова на меня. Надменная отстраненная маска слегка приподнялась, и тот Холод, с которым я сегодня проснулась утром, выглянул из серых глаз.
– В таблоиде откровенной наготы нет нигде. Но если не считать этого, то плохо.
Я спрятала лицо в ладони, оперлась локтями на колени.
– О Боже, если Гриффин мог продать их Дженкинсу, таблоидам, то он мог продать их куда угодно. – Я подняла голову, как пловец, выныривающий из глубины. Вдруг стало трудно вдохнуть. – В Европе есть журналы, которые готовы были бы напечатать все фотографии. Мне все равно, что я там голая, но это было личное – только Гриффин и я. Если бы я хотела опубликовать фотографии, я бы их продала "Плейбою" много лет назад. Бог и Богиня, как Гриффин мог?
И тут у меня мелькнула ужасная мысль. Я повернулась к Холоду.
– Скажи, ты же отобрал камеру и пленку у того репортера, которого сегодня чуть не задушил?
Он не отвел глаза, но ему очень хотелось это сделать.
– Прости меня, Мередит. О камере я должен был подумать в первую очередь, но я позволил гневу затмить свой разум. Я готов на что угодно, чтобы исправить эту свою ошибку.
– Холод, они же напечатают фотографии, это ты понимаешь? Фотографии нас с тобой и – черт побери! – вместе с Китто в одной кровати. Их тиснут во всех таблоидах, и те, что с обнаженкой, попадут в Европу.
Мне хотелось ругаться или орать, но я не могла придумать таких слов, от которых мне стало бы легче.
– Гриффин скоро узнает, что сделает с ним за это королева, – сказал Дойл. – И ему еще повезет, если королева не убьет его.
Я кивнула, стараясь дышать ровно, заставляя себя сосредоточиться на вдохах и выдохах. Добивалась спокойствия, но сегодня оно все время ускользало. Я кивнула:
– Он постарается как можно сильнее навредить, пока его не поймают... – Мне пришлось сделать три быстрых вдоха, и голос стал звучать хоть и сдавленно, но не истерично. – Я думаю, он давно уже сбежал.
– Мы его найдем, – сказал Холод. – Не так уж мир велик.
Эти слова вызвали у меня смех, но он тут же сменился слезами. Я рухнула на пол, между рассыпанными страницами "Пост диспетч". Больно ударилась об пол – у меня еще все тело болело после бурной ночи. Боль помогла мне осознать, что все еще не так плохо. Да, ужасно, но у меня все еще есть право на мужчин при Дворе. Меня приняли обратно в мир фейри. Королева дала свое слово – и использовала свою власть, – чтобы оградить меня от бед. Могло быть хуже; по крайней мере я пыталась себя в этом убедить.
Я смогла подчинить себе дыхание, но не гнев.
– Я не хотела ему вреда вчера вечером, но сейчас...
Выхватив таблоид у Холода, я заставила себя заглянуть внутрь. Не частичная обнаженность наших тел резанула меня по сердцу – а счастье на наших лицах, в положении наших тел. Мы были влюблены, и это было видно. Но если он мог так со мной поступить, значит, он меня никогда не любил. Вожделел, желал, хотел мною владеть – может быть, но любовь... любовь на такое не способна.
Я подбросила страницы в воздух и смотрела, как они медленно опускаются к полу.
– За это я хочу его смерти. Только не говорите об этом королеве. Через несколько дней я, может быть, передумаю, и не хочу, чтобы она сразу сделала что нибудь непоправимое.
Мой голос был холоден от злости – той злости, что поселяется в сердце и уже никогда не уходит. Горячая ярость овладевает всем твоим существом, и она – ближайший родственник жаркой страсти, но холодная ярость – это родная сестра ненависти. Я ненавидела Гриффина за то, что он сделал, но не настолько ненавидела.
– Я не хочу, чтобы она прислала мне в корзине его голову или сердце. Не хочу.
– Она, быть может, и без того решила его убить.
– Пусть так, но тогда его кровь на ней, а не на мне. Я не буду просить его смерти. Пусть она сама это сделает.
Холод присел рядом со мной, глядя на меня глазами цвета серой бури. Взял меня за руку. Его руки были теплы на ощупь, значит, у меня руки похолодели. Может быть, я была расстроена и потрясена сильнее, чем я думала.
– Я уверен, что наша королева уже решила его судьбу, – сказал он.
– Нет, – ответила я и встала, оторвавшись от его рук, от его глаз. Я обняла себя руками, потому что не доверяла им; и я начинала сомневаться и во всех других. – Нет, если она поймает его прямо сейчас, то может его убить. Но чем дольше он будет избегать поимки, тем изобретательнее станет королева.
Холод, оставаясь на полу, глядел на меня.
– Я бы на его месте предпочел, чтобы меня поймали сразу, пока еще возможна быстрая смерть.
– Он будет бежать, – сказала я. – Будет бежать так далеко и так быстро, как только сможет. Будет тянуть время и надеяться на чудо, которое его спасет.
– Ты так хорошо его знаешь? – спросил Холод.
Я посмотрела на его лицо и засмеялась – несколько диким смехом.
– Думала, что знаю. Может быть, я никогда его не знала вообще. Может быть, все это было ложью.
Я глядела на Холода и думала, как хорошо, что я его не люблю, как хорошо, что это всего лишь плоть. Сейчас я верила похоти больше, чем любви.
Дойл встал, бережно взял меня за локти.
– Не позволяй Гриффину вызвать у тебя сомнения в себе, Мередит. Не позволяй ему заставить тебя сомневаться в нас.
Я посмотрела в его темное лицо:
– Почему ты решил, что я сейчас думаю об этом?
– Потому что я на твоем месте думал бы именно так.
– Нет, ты на моем месте думал бы, как его убить.
Дойл обнял меня, прижал к себе, прижал лицом к своим волосам. Я напряглась, но не отодвинулась.
– Скажи, что ты хочешь его смерти, и она наступит. Назови любую часть его тела, и я тебе ее принесу.
– Мы тебе ее принесем, – произнес Холод, вставая.
Меня чуть отпустило, и я обняла Дойла одной рукой за талию, прислонилась лицом к шелку его рубашки. Мне было слышно, как бьется его сердце – ровно и чуть поспешно.
В дверь постучали. Дойл кивнул, и Холод пошел к двери. Дойл вынул пистолет, потом сдвинул меня в сторону, не отпуская из своих объятий, так что его тело закрыло меня от двери.
– Открой, это я, Гален.
Холод выглянул в глазок, держа в руке большой сорокачетырехкалиберный с никелированными накладками.
– Там он и Рис.
Дойл кивнул и опустил пистолет, не убирая его, однако. Уровень напряжения был высок, и очень. Я думаю, мы ожидали нового нападения со стороны Кела и компании. Я, во всяком случае, ожидала, а я была параноиком только по необходимости. Стражи были параноиками по профессии.
За двумя стражами вошел Китто. Он был одет в темно синие джинсы, бледно желтую тенниску с маленьким аллигатором на груди и белые кроссовки. Все новенькое, отглаженное и только что распакованное.
Гален глянул на газеты, потом на меня:
– Мерри, мне очень жаль.
Дойл отпустил меня, и я смогла подойти к Галену. Я зарылась лицом ему в грудь, обняла обеими руками и застыла. С Дойлом я ощущала безопасность, с Холодом – страсть, но уют – уют мне мог дать только Гален.
Я хотела вцепиться в него – закрыть глаза и просто за него держаться. Но нас ждала пресс конференция, и королева ждала нас ко Двору, чтобы обсудить ту версию правды, которую мы сообщим прессе. В пресс конференциях мне было привычно участвовать с детства, и никогда среди них не было такой, чтобы мы говорили там правду и всю правду, и да поможет нам Богиня. Не было способа расчистить грязь, которою облил нас Гриффин. Наказать его можно, но статья и фотографии уже вышли, и это ничем не изменишь. Я пока что понятия не имела, какая очищенная версия правды может объяснить фотографию меня с Холодом и Китто в обнаженном виде. Но если кто нибудь и может придумать вранье, отвечающее такой задаче, то только моя тетушка и никто больше. Андаис, Королева Воздуха и Тьмы, может придать любому скандалу такой поворот, от которого у прессы голова пойдет кругом. Репортеры, ослепленные ее обаянием, будут писать то, что она им нашепчет, хотя отмыть начисто такой скандал – это напряжет даже ее способности. Я когда то жила надеждой увидеть, как моя тетка плюхнется в лужу. Сейчас я надеялась, что она выкрутится с блеском. Лицемерие с моей стороны? Может быть. А может быть, всего лишь прагматизм.
 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 20:23 | Сообщение # 113

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Глава 36

К полуночи последние репортеры уже разбрелись, по горло наполненные старым вином, дорогами закусками и лапшой, которую тетушка навешала им на уши. Но сделано это было стильно. Она была одета в строгий деловой костюм, но без блузки, и ложбина на груди виднелась в вырезе жакета – шик девушки по вызову. Она была в восторге, что я решила навестить родной дом. В восхищении, что я наконец согласилась заключить союз с каким нибудь счастливцем из сидхе. Огорчена недостойным поведением Гриффина. Один репортер спросил ее о якобы имевшем место фейрийском афродизиаке, от которого чуть не сошел с ума целый полицейский участок в Лос Анджелесе. Ей об этом ничего не было известно. Андаис никому, кроме себя, не разрешила отвечать на вопросы. Насчет меня, я полагаю, она опасалась, что я скажу что нибудь не то. Мужчины вообще присутствовали только для мебели.
Кел сидел от нее справа, я – слева. Мы обменивались улыбками. Все мы трое позировали для фотографий: он – в своем сшитом на заказ черном костюме, я – в таком же черном, на заказ сшитом, платьице с коротким жакетом, усыпанном настоящими черными жемчужинами, и Андаис в своем деловом костюме девушки по вызову. Вид такой, будто мы собираемся на очень дорогие и очень шикарные похороны. Если я стану когда нибудь королевой, я введу при Дворе новые цвета. Что угодно, только не черное.
Двор в эту ночь был очень тих. Кела увели прочь – готовить к наказанию. Королева увела к себе Дойла и Холода для доклада. Гален прихрамывал к концу пресс конференции, и Ффлур увела его смазать раны для ускорения заживления. Охранять меня остались Рис, Китто и Паско. Паско прошедшей ночью приехал в отель, но провел остаток ее в соседнем номере. Длинные розоватые волосы у него спадали до колен бледным занавесом. Черное ему не идет. От этого цвета кожа у него кажется лиловатой, а волосы почти коричневыми. В подходящих цветах Паско сиял, но не в тех, что сегодня. На Рисе черное смотрелось лучше, но украшала его наряд голубая рубашка под цвет его глаз. Королева ему это позволила.
Рис и Паско шли за моей спиной как отличные телохранители. Китто держался сбоку, как верный пес. Ему не разрешили показываться перед камерами на пресс конференции. Предрассудки насчет гоблинов сильны при обоих Дворах. Китто был единственным, кому было позволено остаться в джинсах и футболке. В эту ночь мы остались при Дворе, потому что другой свободной от репортеров зоны не было на пятьдесят миль вокруг. Никто не выломает окна у королевы и не будет делать снимки через земляной холм.
Я пыталась найти свои прежние комнаты, но посреди холла была дверь – большая дверь из дерева и бронзы. За этой дверью располагалась Бездна Отчаяния. В прошлый раз, когда я видела эту комнату, она была возле Зала Смертности – то есть камеры пыток. Предполагалось, что Бездна действительно бездонна, что было бы невозможно, будь она чисто физической. Но она чисто физической не была. Одним из суровейших наших наказаний было низвержение в Бездну для вечного падения – без старения, без смерти. Свободное падение навсегда.
Я остановилась посередине коридора, давая подойти Рису и Паско. Китто подвинулся в сторону, инстинктивно, подальше от Риса. Рису даже не надо было к нему прикасаться – хватало взгляда. Не знаю, что Китто в этом взгляде видел, но он его боялся.
– В чем дело? – спросил Рис.
– Что эта штука здесь делает?
Он наморщил брови, рассмотрел дверь.
– Это дверь в Бездну.
– Вот именно. Ей полагается быть на три уровня ниже как минимум. Что она делает здесь, на главном уровне?
– Ты так говоришь, будто ситхен повинуется рассудку, – сказал Паско. – Холм решил перенести Бездну на верхний уровень. Иногда он устраивает такие перестановки.
Я посмотрела на Риса – он кивнул.
– Бывает иногда.
– Иногда – это как часто? – спросила я.
– Примерно каждое тысячелетие, – ответил Рис.
– Приятно иметь дело с народом, у которого "иногда" – это раз в тысячу лет, – заметила я.
Паско взялся за большую бронзовую ручку.
– Позволь мне, принцесса.
Дверь открывалась очень медленно, снимая всякие сомнения в том, что она неимоверно тяжела. Паско, как почти любой сидхе, мог бы выжать небольшой дом, если бы нашел, за что ухватиться, но дверь он открывал как имеющую приличный вес.
Расположенная за нею комната была погружена в серые сумерки, будто освещение, действующее в остальных частях ситхена, здесь слабело. Я вошла в полумрак, сопровождаемая Китто, который тут же метнулся вперед, держась подальше от Риса – как собака, которая опасается пинка. Комната была именно такова, какой она мне помнилась, – большое круглое каменное помещение с круглой же дырой в полу посередине. Дыра была ограждена невысокими перилами, сделанными из костей, серебряной проволоки и магии. И эти перила светились собственным гламором. Некоторые говорили, что перила заговорены, чтобы Бездна не хлынула наружу и не стала пожирать мир. На самом деле они были заговорены, чтобы никто не мог перепрыгнуть, то есть совершить самоубийство или упасть туда случайно. Только один был способ перейти эти перила – если тебя перебросят.
Я не стала подходить близко к светящейся груде костей, а Китто прицепился к моей руке как ребенок, который боится сам перейти улицу. В дальнем конце комнаты была еще одна дверь, и мы направились к ней. Каблуки моих туфель гулко клацали по камням пола. Дверь у нас за спиной закрылась с громким лязгом, от которого я вздрогнула. Китто потянул меня за руку – быстрее к дальней двери. Меня не надо было подгонять, но бежать на высоких каблуках я тоже не хотела. Одно растяжение лодыжки я на этой неделе уже вылечила, и пока что хватит.
Одновременно произошли два события: краем глаза я заметила мелькнувшее движение на той стороне Бездны, движение там, где никого не было. И второе – я услышала за спиной тихий звук и обернулась.
Рис стоял на коленях, бессильно опустив руки, и на лице его было недоумение. Паско склонился над ним с окровавленным ножом в руке. Рис медленно свалился вперед лицом, тяжело рухнул, все так же бессильно опустив руки, и только рот у него раскрывался и закрывался, как у рыбы на песке.
Я бросилась к двери, спиной к стене, Китто рядом со мной, но я знала – слишком поздно. Промельк на той стороне пропасти раздвоился, как невидимый занавес, открывая Розенвин и Сиобхан. Они разделились, одна налево, другая направо, обходя меня с флангов: Сиобхан – вся бледная и призрачная, как хэллоуинский ужас, и Розенвин – розовая и голубая, как пасхальная куколка. Одна высокая, другая низенькая, такие противоположные, они двигались как две части одного целого.
Я прислонилась спиной к стене, Китто скорчился рядом, будто стараясь стать поменьше ростом и менее заметным.
– Рис не умер. Его даже удар в сердце не убьет, – сказала я.
– Зато убьет полет в Бездну, – возразил Паско.
– Я так понимаю, что и меня ждет та же судьба.
Мой голос прозвучал до ужаса обыденно. Мысль металась лихорадочно, но голос был абсолютно спокоен.
– Мы тебя сперва убьем, потом сбросим, – сказала мне Сиобхан.
– Тысяча благодарностей, как это трогательно с вашей стороны – сперва меня убить.
– Можем дать тебе умереть от жажды, пока ты будешь падать, – предложила Розенвин. – Тебе выбирать.
– Третьего варианта нет? – спросила я.
– Боюсь, что нет, – ответила Сиобхан, и шипящий звук ее голоса отдался в комнате так, будто ему естественно было здесь прозвучать.
Они обе обогнули перила и заходили на меня с двух сторон. Паско стоял над обеспамятевшим Рисом, который ловил ртом воздух. У меня были два складных ножа, а у них – мечи. При превосходстве противника в вооружении меня еще и обходили с флангов.
– Вы так меня боитесь, что убивать меня собрались втроем? Когда то Розенвин едва не убила меня одна. У меня до сих пор на ребрах ее отметины.
Розенвин покачала головой:
– Нет, Мередит, ты нас не заболтаешь и не добьешься поединка. Нам дан строгай приказ просто тебя убить, без всяких игр, как бы ни были они приятны.
Китто прижался к полу, сбился в комок возле моей ноги.
– А что вы сделаете с Китто?
– Гоблин вместе с Рисом полетит в Бездну, – прошипела Сиобхан.
Я вынула один из ножей, и они расхохотались. Тогда я в другую руку вызвала силу, впервые намеренно вызвала руку плоти. Я ждала, что будет больно, но больно не было. Сила потекла по мне, как тяжелая вода – гладкая, живая, оживляя тело, руку, – как плотное что то, достаточно плотное, чтобы метнуть.
Эти две женщины поняли, что я вызываю магию, потому что переглянулись. Это был лишь момент нерешительности, и они обе двинулись вперед. И были они всего в десяти футах от меня, когда Китто прямо с земли прыгнул на Сиобхан, как леопард. Она встретила его выпадом, и клинок прошел насквозь, но не задел ничего жизненно важного, и Китто налетел на нее, полосуя когтями, кусаясь, дерясь, как хищный зверек.
Розенвин кинулась ко мне, подняв меч, но я ждала этого и нырнула на пол, ощутив ветер от просвистевшего клинка. Я схватила ее за ногу, за лодыжку, и нога ее съежилась. Чтобы сделать то, что я сделала с Нерис, мне надо было бы попасть в середину тела, но Розенвин никогда не дала бы мне такого шанса.
Она упала с визгом, глядя, как ее красивая ножка сжимается, перекатывается волнами кости и мяса. Я загнала лезвие складного ножа ей в горло – не убить, а отвлечь. Выдернула меч из ее вдруг онемевшей руки. Сзади послышался топот – ко мне бежал Паско. Я упала на колени, подавляя желание оглянуться, потому что на это не было времени. Лезвие пронеслось у меня над головой, и я мечом Розенвин ударила назад и вверх, отчаянно ища его тело и находя его. Меч ушел глубоко, и я быстро прошептала молитву, откатываясь в сторону. Тяжесть собственного тела увлекла Паско на пол, и меч вошел по рукоять, пока из горла Паско рвались булькающие звуки. И тут случилось то, чего я не планировала. Паско налетел на поврежденную ногу сестры, и клубящаяся плоть залила ему лицо. У него даже времени не было вскрикнуть, когда она слилась с его кожей, и его тело начало сплавляться с нею. Руки Паско еще колотили по полу, а голову уже поглотил кусок бесформенной плоти, в который превратилась нижняя часть тела сестры.
Розенвин вытащила из горла мой нож. Рана тут же зажила, и женщина завопила:
– Мередит, принцесса, умоляю тебя, не надо!
Я попятилась к стене и только смотрела, потому что прекратить это я не могла. Не знала как. Это вышло случайно. Они были близнецами, жили когда то в одной утробе – может быть, в этом дело. Как бы то ни было, редчайший случай. Если бы я хоть малейшее понятие имела, с чего начать, я бы попыталась прервать процесс. Такого никто не заслуживает.
Я оторвала взгляд от сплавленного ужаса Розенвин и ее брата, становящихся одной плотью, и повернулась к Сиобхан и Китто. Сиобхан была окровавлена, исцарапана и покусана, но без серьезных ранений. Однако она стояла на коленях, а меч лежал на полу перед ней. Она сдавалась мне. Китто лежал рядом с нею, тяжело дыша, и дыра у него в груди уже начинала закрываться. Она вполне могла бы меня убить, пока я наблюдала сплавление Розенвин и Паско, но Сиобхан, ночной кошмар сидхе, с нескрываемым ужасом смотрела, как сплавляются эти двое в багрово розовый ком. Слишком она боялась, чтобы подойти ко мне на расстояние смертельного удара. Боялась меня.
Последним исчезло лицо Розенвин. Она кричала, дергалась, будто пытаясь удержать голову над поверхностью зыбучего песка, но ее поглотила эта трясина, и на полу забилась в пульсации масса плоти и органов. Слышны были голоса – два голоса на этот раз, два пойманных голоса. У меня в ушах застучала кровь, все громче и громче, и наконец все мои ощущения свелись только к ужасу этого зрелища. Не только Сиобхан была испугана.
Рис поднялся на ноги, шатаясь, со своим мечом в руке. Потом он рухнул возле меня на колени, не отрывая глаз от предмета на полу.
– Спаси нас Бог и Богиня!
Я только смогла кивнуть.
Но потом ко мне вернулся голос – низкий и хриплый.
– Разоружи Сиобхан, потом убей вот это, что на полу.
– Как? – спросил он.
– Искромсай, Рис, искромсай, пока не перестанет шевелиться.
Я посмотрела на меч Розенвин у себя в руке. Единственный в своем роде, сделанный под ее руку, с драгоценными изображениями весенних цветов на рукояти. С обнаженным мечом я пошла к ближней двери.
– Куда ты? – спросил Рис.
– Кое кому кое что сказать.
Огромная бронзовая дверь передо мной отворилась, будто открытая рукой великана. Я прошла в нее, и она закрылась за мной. Ситхен вокруг меня пульсировал и шептал. Я шла искать Кела.
Он был гол, прикован к полу в темной комнате. Здесь же был Езекиал, наш палач, в хирургических перчатках и с флаконом Слез Бранвэйн в руке. Пытка еще не началась, следовательно, не начались и три месяца. Я не могла требовать жизни Кела.
Первой меня увидела королева, глаза ее обратились к мечу у меня в руке. С ней были Дойл и Холод – свидетели позора ее сына.
– Что произошло? – спросила королева.
Я положила меч на обнаженную грудь Кела. Он узнал его – видно было по глазам.
– Я бы принесла тебе по уху от Розенвин и Паско, но между ними даже уха не осталось.
– Что ты с ними сделала?
Эти слова она прошептала.
Я подняла левую руку, занесла над Келом.
– Нет, Мередит, не делай этого! – сказала королева.
– Они жили когда то в одной утробе, теперь они живут в одной плоти. Мне следовало бросить их в Бездну, куда ты хотел бросить Риса и Китто? Следовало дать им падать вечно пульсирующим комом мяса?
Он смотрел на меня со страхом, но под страхом ощущалась хитрость.
– Я не знал, что они это хотят сделать. Я не посылал их.
Я встала и жестом подозвала Езекиала:
– Начинай.
Езекиал взглянул на королеву – она кивнула. Он склонился возле Кела и начал покрывать его маслом.
Я повернулась к Андаис.
– За это я требую, чтобы он пробыл здесь в одиночестве полный срок – шесть месяцев.
Андаис попыталась было возразить, но раздался голос Дойла:
– Ваше величество, пора начать обращаться с ним так, как он того заслуживает.
Она кивнула:
– Шесть месяцев. Да будет так.
– Мама, нет! Нет!
– Когда закончишь, Езекиал, запечатай дверь снаружи.
И она ушла, не обращая внимания на крики сына.
Я смотрела, как Езекиал покрывает его маслом, видела, как тело его оживает под прикосновением. Холод и Дойл стояли от меня по обе стороны. Кел все это время смотрел на меня, и по лицу его было видно, что мысли у него совсем не такие, с какими смотрит двоюродный брат на двоюродную сестру.
– Я хотел тебя просто убить, Мередит, но теперь передумал. Когда я отсюда выйду, я буду тебя иметь, трахать, пока ты от меня не понесешь. Я буду королем, даже если путь на трон лежит через твое лилейное тело.
– Если ты еще раз ко мне приблизишься, я убью тебя, Кел.
С этими словами я повернулась и вышла. Дойл и Холод, как дисциплинированные телохранители, шли по обе стороны от меня. Вдоль коридора летел за нами голос Кела. Он выкрикивал мое имя: "Мерри, Мерри!" – и с каждым разом все отчаяннее и отчаяннее.
И долго после того, как эти крики уже нельзя было расслышать, они отдавались у меня в ушах.

 
Дата: Четверг, 03.03.2011, 20:29 | Сообщение # 114

~ღ~_Misguided Angel_~ღ~
Группа: VIP
Сообщений: 5238
загрузка наград ...
Статус:
Глава 37

Смерть Паско означала, что королеве надо было послать со мной в Лос Анджелес нового соглядатая. Она была несколько не уверена в себе после криков Кела, и я смогла надавить, пока мы не договорились на страже, который не был уж совсем ее лизоблюдом. Никка до дрожи боится моей тетки и потому будет ей докладывать, но именно он помог нам после того, как колючки пытались высосать меня досуха. Дойл ему доверяет, а я доверяю Дойлу. Королева говорит, что Никка – не слишком талантливый любовник, но упаковка – вполне. Отец его был из полуфей, летал на крыльях бабочки. Мать – придворная дама, чистокровная сидхе. Королева заставила его снять передо мной рубашку, показать рисунок огромных крыльев на плечах, на руках, уходящих по спине под пояс штанов. Гены попытались дать ему крылья, хотя он размером с человека. Ни один тату художник не смог бы сделать ничего столь прекрасного, как крылья на спине у Никки. Королева готова была раздеть его полностью, чтобы я посмотрела, куда уходит эта конструкция крыльев, но я решила оставить немножко тайны. Никка все это время выглядел испуганным. Он глядел на королеву Андаис как воробей с подбитым крылом смотрит на кошку, гадая, куда придется первый укус страшных клыков. Я увела его от нее, как только вежливость это позволила. Дойл заверяет меня, что Никка – чудесный парень, когда рядом нет королевы. Хотела бы я знать, что именно она с ним сделала такое, что он так боится... а может, и не хотела бы. Чем старше я становлюсь, тем лучше понимаю, что неведение может и не быть благом, но иногда намного лучше альтернативы.
Мы улетели в Лос Анджелес первым же доступным рейсом. Чтобы сдержать репортеров, пришлось вызвать полицию. Мои фотографии с Китто и Холодом уже обошли таблоиды. Мне говорили, что в европейских таблоидах появились обнаженные снимки, на которых ничего не завуалировано. Вопрос, на который все ищут ответа, таков: кто мой новый жених – Холод или Китто? Я отвечаю, что никто, а один сообразительный репортер спросил, не склоняюсь ли я к полиандрии. Я показала на окружающих меня красивых мужчин и спросила: "А вы бы на моем месте не склонялись?" Репортеры засмеялись, и им понравилось. Поскольку деваться нам некуда, мы стали играть в эту игру. Принцесса Мередит выбирает себе мужа. Или двух трех.
Встречать нас в аэропорт Джереми приехал с Утером. Гигант "сердитым взглядом" проложил дорогу среди репортеров. Если у вас тринадцать футов роста, бугры мышц и двойной ряд острых бивней, то даже репортеры отодвинутся. Джереми парировал сыпавшиеся на него вопросы. Да, принцесса действительно работала в детективном агентстве Грея. Мы уже поговорили по телефону, потому что Джереми вполне ждал, что я не стану возвращаться к работе. Но детективом мне живется легче, чем принцессе фей. К тому же мне нужно кормить множество ртов. Ринго вышел из больницы и почти оправился от нападения огра в фургоне. Роан вернулся со своих морских каникул. Мне он подарил раковину – бледную, слегка опалесцирующую, как дорогой фарфор, чуть розовее обычного абелона. Для меня она значит больше любой драгоценности, потому что она столько значит для Роана. Он в качестве любовника откланялся без намеков с моей стороны, хотя я дала ему знать, что если у него от нашего секса появилась тяга к сидхе – то всегда пожалуйста. Но у него вроде бы все в порядке, тюленья шкура, очевидно, вполне исцеляет тоску по сидхе. Я рада, потому что, если честно сказать, мужчин в моей жизни сейчас хватает.
Со мной все время пребывает по крайней мере один телохранитель, хотя Дойл предпочитает, чтобы их было двое. Такой режим должен поддерживаться круглые сутки без выходных, поэтому они сменяют друг друга и составили такой график, что постороннему наблюдателю не понять, кто дежурит, а кто нет. Детали я предоставила Дойлу – это его работа. Когда ребята не хранят мое тело, они пытаются освоиться в новом мире, в который я затащила их. Рис, конечно, захотел работать в детективном агентстве и быть настоящим детективом. Джереми не возражал против присутствия в штате чистокровного воина сидхе. Как только об этом стало известно, все знаменитости в округе хлынули к нам с требованием, чтобы их тела хранил сидхе. Бизнес пошел так хорошо и почти все время так легко, – стоять и отсвечивать как декорация, практически без реальной опасности, – что Гален с Никкой тоже подписались. Дойл сказал, что никого, кроме меня, охранять не будет. Холод вроде бы согласился. Китто просто старается от меня далеко не отходить и почти все свое время сидел бы у меня под столом, если бы я ему позволяла. Он не слишком хорошо перенес первую встречу с двадцатым веком. Бедный гоблин никогда раньше не видал автомобиля или телевизора, а теперь целые дни проводит в небоскребе в одном из самых современных городов мира. Если он не начнет осваиваться, я его отправлю обратно Курагу, что будет означать, что царь гоблинов пришлет замену. Можете назвать это интуицией, но я готова ручаться, что следующий гоблин и близко не будет так мил.
То, что полуфеи сделали с Галеном, оказалось хуже простого ранения, потому что у него в определенном месте раны не заживают так, как должны были бы. Мы вызывали к нему врача и одного из лучших магов города. Никто из них особенно не помог. Раз и наука, и магия нас подвели, придется, наверное, обращаться к самой королеве Нисевин и спрашивать, что за чертовщину они с ним сотворили. Наверное, он потому и взялся охранять другие тела, что быть со мной так близко и не иметь меня, когда всем остальным можно, для него слишком трудно. Для меня тоже. Такой накал страстей, столько лет ожидания, и надо продолжать ждать.
Детективное агентство Грея так завалено высокопрофильной и высокобаксовой работой, что Джереми проводит собеседования с новыми людьми и поговаривает о переезде в офис побольше. Между ним и стражами бывали напряженные моменты, потому что они все неблагие, а Джереми по прежнему таит на них обиду. Гален и Рис повели его однажды выпить. Не знаю, что там было сказано, но на следующий день никаких трений не было. Мужская дружба – великая вещь.
Фрэнсис Нортон, вдова Алистера Нортона, и Наоми Фелпс, его бывшая любовница, процветают. Они переехали в одну квартиру, и, будь это гетеросексуальная пара, я бы сказала, что нас ждет приглашение на свадьбу. Они счастливы, и Алистера никто из них не оплакивает. Полиция выследила поклонников сидхе из секты Алистера. Двое из них погибли при загадочных обстоятельствах незадолго до того, как полиция их нашла. Вряд ли в особенно добром здравии пребывают и остальные члены секты. Королева, или шестерки Кела, или они вместе прибирают разбросанное. Королева меня заверила, что из ее личного запаса пропал только один флакон Слез Бранвэйн, так что опасности для человеческого общества больше нет. Она дала мне в этом клятву, а ни один сидхе своей клятвы не преступит – даже Андаис. Среди сидхе даже нет большего оскорбления, чем слово "клятвопреступник". С тобой никто после этого не будет вести дела, никто с тобой не ляжет, не говоря уже о браке. Андаис сейчас уже в отношениях с сидхе стоит на зыбкой почве, она не станет рисковать. Шепотом расходятся слухи о революции, и я знаю, что за этими слухами стоит Кел. Хотя некоторые полагают, что это дело Баринтуса, что он хочет сделать меня королевой, буду я беременна или нет. Баринтус Делатель Королев – называют его за глаза. Я заставила его дать мне слово, что он ничего такого не делает, но все равно он не хочет ехать в Лос Анджелес, говоря, что нам нужен хотя бы один сильный друг при Дворе, чтобы замолвить слово. Наверное, он прав, но меня начинает интересовать, что именно он говорит при Дворе, не спрашивая меня.
Дойл разделил со мной ложе, но не тело. Мы в буквальном смысле спали вместе, но секса у нас не было. Он говорит, что предвкушение улучшает вкус. Я не знаю, что он задумал, но по взгляду его темных глаз понимаю, что какой то план, какая то цель у него есть. Когда я его об этом спрашиваю, он отвечает так: "Единственное мое желание – хранить твою безопасность, чтобы ты после своей тети стала королевой". Я ему не верю. Нет, я верю, что он хочет уберечь меня от опасностей, и я верю, что он хочет, чтобы я правила после Алдане, но я не верю, что это и все. Когда я начинаю настаивать, он улыбается и качает головой. Мне пора бы понять, что если Мрак королевы хочет что то сохранить в тайне, то бесполезно вынюхивать и выспрашивать, пока он не расскажет сам. Пока мы до конца не вместе, пока я не знаю точно, что он думает, он все еще Мрак королевы и не принадлежит мне до конца. Не отсутствие секса, а избыток тайн мешает мне полностью владеть Дойлом. Если я не владею его сердцем и телом, как я могу ему доверять? Ответ простой; никак.
Я снова в Лос Анджелесе и работаю в том же детективном агентстве, но теперь под своим именем. У меня есть все, чего я хотела, но держится напряжение, никогда не снимаемое до конца. Потому что я знаю, что, как говорится, второй сапог еще не бросили. Кел жив, и его последователи боятся, что я перебью их, если займу трон. Революции случались из за меньшего. Репортеры ходят кругами, как акулы, и только приказы Двора удерживают их на расстоянии. Они гоняются за сексом и романтикой – знали бы они, сколько еще они не знают!
Гриффина не нашли. Может быть, он мертв, и никто мне не сказал. Хотя, зная тетушку, я думаю, что она бы поставила его на полочку в коробке, а мне прислала бы несколько любимых кусочков.
Мне следует радоваться, и я радуюсь, но мира в душе нет. Мы сейчас в затишье перед бурей, и буря будет адской. Мне придется переживать шторм в лодке из костей и мяса – тел моих стражей, и с каждой лаской, с каждым взглядом мне все меньше и меньше хочется жертвовать кем нибудь из них. Я многих теряла в своей жизни, и я постараюсь на этот раз никого больше не терять. Я далеко и давно ушла от религии своей семьи, но сейчас я поставила у себя в комнате алтарь и снова стала молиться. Я молюсь усердно, изо всех сил, но я лучше других знаю, что, когда ты получаешь ответ на свои молитвы, он всегда не тот, которого ты хотела. Я не хочу трона, если придется карабкаться на него по телам моих друзей и возлюбленных. Я не хочу ничего такой ценой – и никогда не хотела. Для меня всегда важнее власти была любовь, но иногда, чтобы охранить любовь, нужна власть. Я молюсь о сохранении тех, кто мне дорог. Может быть, на самом деле я молюсь о власти – власти достаточной, чтобы их защитить. Если так, то пусть так. Все, что нужно для их безопасности, пусть даже стать королевой, если это необходимо. Я не могу стать королевой, пока жив Кел, что бы там ни думала моя тетя. Я молюсь о безопасности тех, кто мне дорог, а на самом деле прошу власти, трона и смерти моего кузена. Потому что именно эти три вещи должны произойти, чтобы никому из нас не грозила опасность. Говорят: поосторожнее с тем, чего ты желаешь. То есть будь осторожнее в своих молитвах. Проверь, много раз проверь, то ли это, чего ты воистину хочешь. Никогда не знаешь, когда божество может дать тебе именно то, о чем ты просишь.

 
Форум » Изба Читальня (чтение в режиме он-лайн) » Серия Мередит Джентри » Поцелуй теней. (1 книга)
  • Страница 6 из 6
  • «
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
Поиск:
Статистика Форума
Последние темы Читаемые темы Лучшие пользователи Новые пользователи
Сентебряшки-первоклашки :) (2)
КАТАЛОГ МУЛЬТФИЛЬМОВ В АЛФАВИТНОМ ПОРЯДКЕ (1)
Сборник короткометражных мультфильмов (28)
Любимые цитаты (36)
Любимый Зомби (2)
Сладкое Искушение (0)
Девушка, Козёл и Зомби (0)
Цитаты (105)
Рецепты фирменных блюд (109)
Ангел для Люцифера (371)
Блондинки VS. Брюнетки (6894)
В погоне за наградой (6246)
Карен Мари Монинг (5681)
БУТЫЛОЧКА (продолжение следует...) (5106)
Слова (4899)
Везунчик! (4895)
Считалочка (4637)
Кресли Коул_ часть 2 (4586)
Ассоциации (4038)

Natti

(10467)

Аллуся

(8014)

AnaRhiYA

(6834)

HITR

(6399)

heart

(6347)

ЗЛЕША

(6344)

atevs279

(6343)

Таля

(6276)

БЕЛЛА

(5383)

Miledy

(5238)

Sesilia5525

(24.11.2024)

Натал

(23.11.2024)

mamann25

(15.11.2024)

me

(10.11.2024)

okami_no_mika

(06.11.2024)

SirenaViva

(03.11.2024)

euemlina

(30.10.2024)

ayolli

(22.10.2024)

Al2sha

(18.10.2024)

LarsZ557

(16.10.2024)

Для добавления необходима авторизация

Вверх