Соблазненные луной. - Страница 3 - Форум
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 3 из 4
  • «
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • »
Форум » Изба Читальня (чтение в режиме он-лайн) » Серия Мередит Джентри » Соблазненные луной. (3 книга)
Соблазненные луной.
Дата: Суббота, 04.12.2010, 15:59 | Сообщение # 41

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Глава 24

Я споткнулась на бегу, Гален подхватил меня на руки и втащил в средний из ожидавших лимузинов. Назавтра появятся фотографии: я с окровавленным лицом, очень маленькая и хрупкая на руках у Галена. А значит, какой-то храбрый придурок-репортер, вместо того чтобы забраться куда подальше, когда на сцену вышли пистолеты и колдовство, помчался за нами в расчете на новые снимки. Ну, Пулитцеровскую премию не заработаешь, сидя в тепле и уюте.

Только в машине, на коленях у Галена, среди набившихся в лимузин стражей, я сообразила, что это не личный экипаж моей тетушки. Просто обычный длинный лимузин. Даже просторней, чем Черная Карета, но далеко не такой жуткий.

Дверца захлопнулась, кто-то дважды шлепнул по крыше, и мы поехали. Дойл прошелся у всех по ногам и заставил Галена подвинуться, чтобы сесть рядом с нами, у второй дверцы. С ним никто не спорил. Рис и Китто уселись наискосок от нас, Баринтус – на откидном сиденье лицом к нам. Рядом с его сиденьем оставался довольно широкий проход для тех, кто захочет воспользоваться местами в следующем ряду – в глубине машины. Лимузин не просто так называют длинным, он длинный и есть.

Шалфей и Никка устроились на еще двух откидных сиденьях возле прохода, чтобы было где разместить крылья. Поодаль по-турецки уселся Усна. Он пытался выжать воду из пятнистых волос, на лице написано омерзение. Может, ко всей ситуации, а может, он просто не любил мокнуть.

До меня дошло, что штаны у Галена тоже мокрые, и трусики у меня уже пропитываются водой. Я вскочила на ноги и встала почти в полный рост – вот преимущество быть недоростком.

– Ты меня вымочил!

– Все здесь мокрые, кроме тебя и Баринтуса, – пробурчал Усна.

Гален поймал меня за руку, потрогал лицо – там, где подсыхала и уже липла к пальцам кровь.

– Твоя здесь тоже есть?

– Нет.

– Я видел кровь на плече у Холода уже после того, как вы вымокли, – сказал Баринтус. – Должно быть, свежую, раз она не смылась водой.

– Я тоже заметил. – Дойл наклонился вперед через Галена, лицо в свете потолочной лампы блестело от воды. – Ты сильно ранен?

Холод качнул головой:

– Нет.

Я прикоснулась к темному пятну у него на левом плече:

– Сними пиджак.

Он отвел мою руку.

– Рана не серьезная.

– Я хочу сама убедиться.

Он посмотрел на меня потемневшими глазами, темнее, чем я когда-либо видела, как грозовые тучи. Он был зол, но вряд ли он злился на меня, скорее на все сразу.

– Пожалуйста, Холод...

Он сдернул пиджак слишком резко и поморщился от боли. Темными грозовыми глазами посмотрел на Дойла:

– Непростительно, что мы дали выстрелить этому смертному.

Я забралась на сиденье Холода, чтобы разглядеть рану.

– Рубашка мешает.

Он ухватил рукав и оторвал его по шву.

– Если бы я выстрелил первым, полицейские могли заявить, что он и не собирался стрелять.

– То есть ты нарочно дал ему выстрелить? – Холод не верил своим ушам.

Удивился не он один. Мне объяснение тоже показалось странным. Наверное, я слишком сильно сжала руку Холода, он зашипел сквозь зубы. Я пробормотала "Прости" и занялась раной. Пуля прошла навылет. Рана казалась чистой, и кровотечение уже замедлилось, почти прекратилось.

– Пулями нас не убьешь, а Мерри ты надежно прикрыл. Ее он не достал бы.

– И ты дал ему подстрелить Холода, – заключила я. Вот теперь у меня кожа похолодела. Словно страх наконец меня догнал. Будто дожидался, пока я окажусь в относительной безопасности.

Дойл секунду подумал и кивнул:

– Да, я позволил ему один раз выстрелить прицельно.

– Пуля прошла навылет через мое плечо и засела в стене, Дойл! Если бы он взял чуть ниже, он бы ранил Мерри.

Дойл нахмурился:

– Теперь мне и самому мои соображения кажутся неубедительными.

Баринтус наклонился и провел рукой вдоль тела Дойла. Выпрямившись, он потер пальцами, словно потрогал что-то неприятное.

– Чары безволия. Почти незаметные, но липнут к тебе как паутина.

Дойл кивнул:

– Теперь чувствую.

Он прикрыл глаза на миг, и я ощутила вспышку магии – он сжег остатки чар. Медленно, неровно выдохнув, он открыл глаза.

– Мало кто может со мной такое сделать.

– Как там плечо Холода? – спросил Баринтус.

– Я не целитель, но рана кажется чистой.

– Целителя среди нас нет, – вздохнул Баринтус, – и этот недосмотр в другой раз может стоить кому-нибудь жизни. Я попрошу королеву приставить к тебе целителя.

Лимузин повернул за угол, и я едва не упала.

– Сядь, – сказал Гален. – Если боишься промокнуть, сядь на колени Баринтусу.

– Неудачный совет, – возразил Баринтус с какой-то совершенно новой для меня интонацией.

– Почему? – не понял Гален.

Баринтус развел полы кожаного плаща: в паху на его светло-голубых брюках красовалось темное пятно.

– Не могу сказать, что я совершенно сух.

Настало неловкое молчание, но Гален всегда найдет что сказать:

– Это то, что я думаю?

Баринтус запахнул плащ.

– Да.

– Что ты скажешь королеве? – спросил Дойл.

Я опустилась на колени между креслом Баринтуса и подлокотником сиденья, занятого Китто и Рисом.

– Королева ни в чем не сможет его обвинить.

– Королева может сделать все, что ей заблагорассудится, – сказал Баринтус.

– Подожди, она ведь послала мне стражей как потенциальных любовников, так?

Ко мне повернулись серьезные лица.

– Ну вот мы и занялись сексом. Слегка метафизическим, но разве не ее слова, что все, на кого среагирует кольцо, все, кого она ко мне пошлет, получают право на секс?

Напряжение ушло осязаемо, как вода, что капала с волос им на лица. Волосы у всех липли к головам, даже кудри Риса и Галена. Чтобы распрямить кудри, воды нужно немало. Мокрые пятна на одежде виднелись у всех, кто носил не черное. Сколько же воды выплеснулось с последней волной магии?

– Так я теперь один из твоих мужчин? – почти забавляясь, спросил Баринтус.

– Если это спасет тебя от смертного приговора – конечно.

– Только по этой причине? – Он слишком серьезно на меня смотрел. Я отвела взгляд.

Я думала о Баринтусе как об отцовском друге, о советнике – о ком-то вроде дядюшки. Кольцо признало его несколько месяцев назад, но даже тогда я не могла представить Баринтуса в роли любовника. И он на эту тему не заговаривал.

– Королева разгневается по-королевски, – заметил Усна. – Она с тобой неделями обсуждала, кого из стражей отправить к принцессе, кого узнает кольцо.

Он бросил попытки просушить волосы и принялся расстегивать пуговицы на рубашке, хотя, по логике, сперва ему следовало бы снять наплечную кобуру.

– Как это ты сумел не сказать ей, что кольцо тебя узнало?

– А откуда тебе известно, что я не впервые к нему прикоснулся?

Усна глянул на него саркастически:

– Ой, Баринтус... Королева послала тебя с другими стражами испытать кольцо еще в первый визит принцессы ко двору. Ты о результате промолчал, и все решили, что кольцо тебя не признало. – Усна выпутался из плечевого ремня, бросив его болтаться на поясе, и отодрал от себя мокрую рубашку. Рыжие и черные пятна, как всем стало видно, шли у него и по телу. – Но сегодня кольцо тебя узнало без всяких сомнений.

– Я никому не лгал, – сказал Баринтус.

– Конечно, мы же никогда не лжем, – усмехнулся Усна. – Зато недоговариваем столько, что честнее было бы просто соврать.

Он бросил рубашку на пол и взялся расстегивать ремень.

– Ты серьезно собираешься раздеться прямо здесь? – спросила я.

– Я мокрый насквозь, принцесса. Разденусь – высохну быстрее. Одежда дольше сохнет, чем моя шкура.

– Кольцо и вправду сверкнуло для меня, когда Мередит вернулась ко двору, но я подумал, что буду полезней ей, если останусь ее союзником при дворе. Как ни грустно, я до сих пор так думаю.

– Королева не оставит тебе выбора, – хмыкнул Усна. – Разве что предложит вместо постели принцессы посетить Зал Смертности. Это всегда пожалуйста.

Я посмотрела на Баринтуса. Мне хотелось спросить, объявит ли он свое истинное имя двору или хотя бы королеве. Но спросить, не упоминая о других тайнах, я не могла. А это была его тайна, не моя.

Если он и разгадал мой взгляд, то не подал виду.

– Когда я коснулся кольца впервые, ничего подобного сегодняшнему не было. Совершенно ничего.

– Кольцо приобретает силу, – сказал Дойл.

– Возможно, сейчас дело не в нем, – заметил Рис.

Мы повернулись к нему.

Он распахнул насквозь мокрый плащ и достал чашу. Мы, знавшие о ее возвращении, были потрясены. Состояние Баринтуса, который ничего не знал, даже потрясением не назовешь.

– Где ты ее взял? – сумел он наконец прошептать.

– Подобрал на подиуме, когда она покатилась. Ее прикрыло полой твоего плаща, и думаю, под объективы она не попала. Когда Баринтус встал, я ее спрятал в руках, насколько смог.

– Мы же ее заперли в шкатулку с косметикой и завернули хорошенько! – воскликнула я.

Никка поднял шкатулку с пола:

– Я взял шкатулку с собой, как велел Дойл. До пресс-конференции ее нес кто-то другой, так что я не заметил, что она стала легче.

– Как чаша выбралась из шкатулки?

Дойл махнул рукой, и Никка открыл ящичек. Черная шелковая наволочка пустая лежала на дне. Я взяла ее, чтобы завернуть чашу и снова положить в шкатулку, но Дойл вмешался:

– Нет-нет, Мерри. Не прикоснись одновременно к ней и к кому-нибудь из нас. Мы не сумеем сейчас выстроить круг силы. И не уверен к тому же, что он подействует внутри металлической машины и на ходу.

– Как думаешь, нам все удалось сдержать? – спросил Рис.

– Не знаю, – ответил Дойл.

– Я не о том спрашивал, – сказал Баринтус. – Не о том, откуда вы вынули ее сейчас. Я спрашивал, где вы вообще ее раздобыли?

– Она мне приснилась, а когда я проснулась, она лежала у меня под боком.

 
Дата: Суббота, 04.12.2010, 15:59 | Сообщение # 42

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
– А я думал, это держат в тайне, – протянул Шалфей.

– Баринтусу надо об этом знать, – возразил Рис, – а кошки обожают хранить секреты.

– Принцесса и Мрак тоже так думают? – спросил Шалфей.

Мы с Дойлом переглянулись и дружно кивнули:

– Да.

Усна тем временем успел освободиться от одежды. Он пополз к нам на четвереньках: кобура хлопала по голому плечу, а ножны с мечом он волок в руке, и все это ему странно шло. Правое плечо и половина руки выше локтя у него были черные, а спина, насколько я помнила, рыже-черная. Рыжее пятно красовалось на правом бедре и еще одно – на левой икре.

Обращался он ко всем, но смотрел только на меня.

– Что приснилось, говорите? – Непринужденно-любопытный голос никак не соотносился с эмоциями во взгляде.

– Это, – показал Рис.

Когда до Усны дошло, что именно держит Рис, он вскочил на колени и длинно и замысловато выругался по-гэльски.

– Чаша, та самая чаша?!

– Видимо, да, – сказал Баринтус.

Усна оказался практически рядом со мной, когда встал на колени. Может, я слишком долго живу среди людей, но мне показалось странно, что он голый стоит так близко и не возбужден. В глубине души это меня даже задело. Ребячество? Наверное. Но мне до жути захотелось взять его в руку и заставить вспомнить о себе. Наверное, я даже шевельнулась, потому что Баринтус тронул меня за плечо, не дав закончить движение.

– Тебе кажется, что ты должна до него дотронуться?

Я задумалась.

– Что-то в этом роде.

– Не нужно, пока чаша так близко. Как напомнил Дойл, мы на дороге, в автомобиле. Той воды, что вылилась на пресс-конференции, хватило бы, чтобы затопить этот салон.

Я выпрямилась и села на пятки. Поза не очень удобная с этими каблуками. Лаковая кожа гнется хуже, чем обычная.

– Ты прав, – сказала я и отползла подальше от Усны и от чаши. Остановилась, только наткнувшись на мокрые ноги Галена и собравшуюся под сиденьем лужу. В луже я и осталась. Белье, чулки и юбка у меня черные. Сидеть в воде не слишком приятно, но никто не заметит, что я промокла. Мне сейчас важнее было убраться подальше от чаши. Длинный лимузин или не длинный, а сбежать в нем особенно некуда.

– А что случится, если принцесса до меня дотронется? – поинтересовался Усна.

– Может быть, ничего, – ответил Баринтус, – а может, многое.

Он повернулся к Дойлу:

– Чаша всегда поступала по собственному разумению. Это не изменилось?

Дойл качнул головой:

– Напротив, еще усилилось.

– Помоги нам Консорт, – прошептал Баринтус.

Из интеркома донесся голос шофера:

– Мост перекрыт и везде полицейские мигалки.

Дойл нажал кнопку:

– Что там случилось?

Пауза, потом опять голос водителя:

– Река залила мост. Такой высокой воды я не видел с наводнения девяносто четвертого года. Странно, дождей-то не было.

В повисшем молчании мы смотрели друг на друга.

– Похоже, нам не удалось полностью сдержать выброс энергии от возвращения Баринтусу божественности, – заключил Дойл.

Я припомнила землетрясение, последовавшее за инициацией Китто. И подумала по аналогии:

– А в Калифорнии после нашего отъезда землетрясений не было?

Баринтус покачал головой.

– Я смотрел сводку погоды, узнавал, не задержат ли ваш рейс. Землетрясений не было. – Он вдруг задумался. – Был сильный ураган, едва ли не торнадо, что для тех мест нехарактерно, но далеко от аэропорта.

Все, кто был в курсе, переглянулись.

– Что такое? – спросил Баринтус.

– Когда я инициировала Китто, позже ночью случилось землетрясение.

– А при чем тут этот ураган?

– Крылья у Никки появились как раз когда... – Я мотнула головой. – Шалфей, покажись.

Шалфей повернулся к Баринтусу и во все глаза глядящему Усне. Эльф ухмылялся, довольный как черт. Потом приподнял очки и посмотрел на них трехцветными глазами.

Усна зашипел вслух.

– Богиня, он сидхе!

Баринтус взял Шалфея за подбородок, повернул к свету его новые глаза.

– Он сидхе не был ни одной каплей крови. – Он отпустил Шалфея и уставился на меня. – Это ты сотворила?

Я кивнула.

– Как?

– Во время секса.

Баринтус нахмурился.

– Ты сказала, что крылья у Никки появились тогда же.

– Ага, – кивнула я.

Он задумался на секунду.

– Ты занималась сексом с ними одновременно.

Фейри не видят ничего странного в сексе с несколькими партнерами, с его стороны было бестактно заострять на этом внимание.

– И что с того? – пришел мне на защиту Дойл.

– Королева убеждена, что Мерри нужно быть с несколькими любовниками одновременно, чтобы зачать.

– Почему? – спросила я.

Он пожал плечами.

– Не знаю наверняка, но ее намерения на этот счет вполне отчетливы.

По тому, как он построил фразу, становилось ясно, что в других отношениях намерения королевы туманны.

– Я уже не раз бывала с несколькими любовниками одновременно.

– С кем?

Рис ответил, на миг отвлекшись от упаковывания чаши обратно в шкатулку:

– Со мной и с Никкой.

Никка закрыл крышку шкатулки и тщательно проверил замок, хотя все мы, наверное, знали, что не в замке дело.

– Королева захвачена мыслью, что Мередит должна иметь несколько любовников за раз. Если она узнает, что это не принесло плода... – Он покачал головой и взглянул на меня. – Королева в последнее время стала спокойнее, Мередит, но как будто упорнее и целеустремленней. Выработав план действий, она от него уже не отклоняется, даже если подсунуть ей какого-нибудь красавчика или повод для пытки. Она словно потеряла интерес к прежним увлечениям.

Мне всегда казалось, что как раз увлечение моей тети пытками и сексом не дает нормально иметь с ней дело. Но из слов Баринтуса выходило другое.

– Хочешь сказать, что ты сексом и болью все эти годы нарочно ее отвлекал?

Он кивнул.

– Все равно что дать ребенку леденец. Он хватает конфетку и забывает обиды. Но в последние несколько недель, сколько кровавых конфеток ей ни предложи, она не сворачивала с пути. Возьмет угощение, насладится и возвращается точно в ту же точку, с которой ты хотел ее увести. – Баринтус нахмурился. – С одной стороны, приятно было видеть, что она начала думать головой, а не другим местом. И в то же время мы привыкли уже иметь дело с другим местом. Ее голову отвлечь не так легко.

– Но если она думает головой, а не чем еще, то почему она так зациклилась на идее группового секса с моим участием?

– Кажется, она решила, что для тебя это единственный способ забеременеть. И еще она все время подбирает тебе божеств растительности и земледелия. Два этих пункта для нее равно важны.

– А ты не знаешь почему? – спросил Дойл.

Баринтус покачал головой.

– Предпосылка явно была. Она пытала Конри, и пытала его лично.

– Но я думала, что его осудили на пытку за покушение на меня. Разве не так?

– Это он уже отбыл и с тех пор ни в чем не провинился. Он как будто понимал не больше нас, когда она его взяла. Потом она выставила его изломанное тело в парадном зале и заставила всех пройти и посмотреть, во что он превратился, но во рту у него торчал кляп и говорить он не мог. А сейчас он лежит запертый в темнице, и навещает его только Ффлур, королевская целительница.

– Конри – один из самых преданных сторонников Кела среди стражей, – сказал Дойл.

Баринтус кивнул:

– Верно, и слышал бы ты, какой поднялся переполох среди людей Кела, откровенно выражавших мысли о том, что Мерри недостойна трона. Они просто пресмыкались, пытаясь снова завоевать расположение королевы.

– Она пытала одного Конри? – спросила я.

– Пока да, но союзники Кела все перепуганы.

– Ты отметил, что Конри не дали говорить, – сказал Дойл. – Ты думаешь, он что-то королеве рассказал? Что-то, что она хочет сохранить в тайне?

– Да, – кивнул Баринтус.

– Можешь предположить, что это?

– Именно после пытки Конри королева обрела идею свести Мередит с несколькими мужчинами за раз, причем желательно с богами растительности и земледелия. – Он пожал плечами. – Теперь вы знаете то же, что и я. Если вам это о чем-то говорит, очень хотелось бы услышать.

Дойл качнул головой.

– Мне надо подумать.

– Мы все подумаем, – поправил Рис.

Все согласно кивнули.

Водитель сказал в интерком:

– Машины только что начали пропускать. Река вернулась в русло. Чудеса какие-то.

Кто-то нервно хихикнул.

– Ну, могло быть хуже, – сказала я.

Все уставились на меня.

– Мы едва не заставили разлиться все ручьи и реки в Сент-Луисе, – сказал Дойл. – Что может быть хуже?

– Когда-то на месте Сент-Луиса находилось громадное внутреннее море. Миллион лет назад плюс-минус пару тысячелетий, – тихо пояснила я.

Тишина в машине вдруг стала тяжелей и плотнее, наполненная общим ужасом.

– Китто вызвал землетрясение. Никка и Шалфей – ураган, – задумчиво сказал Гален. – Как-то мне не кажется, что возвращение Баринтусу божественного статуса могло бы затопить полконтинента.

Я теперь точно могла сказать, кто из нас знал, что Баринтус – это Мананнан Мак Лир. По быстро брошенному и тут же отведенному взгляду. Гален не знал. Зато я знала, и от мысли, что мы подняли такую силу без ритуального защитного круга, мне стало зябко. Впрочем, может, повлияла еще и холодная лужа у меня под задом.

 
Дата: Суббота, 04.12.2010, 15:59 | Сообщение # 43

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Глава 25

От парковки до входа в холмы идти было долго и холодно. Снег был мне по колено, и я, несчастная смертная, не прошла бы по нему в мини-юбке и на четырехдюймовых шпильках. Или ноги переломала бы, или обморозилась. Так что меня нужно было нести, а только Баринтус не промок насквозь. У всех остальных одежда застыла на ледяном ветру, и те, кто не был магически защищен от холода, дрожмя дрожали.

Баринтус нес меня с легкостью. С его ростом он и не замечал сугробов, в которых я бы увязла напрочь. Я всегда помнила, что он на два фута выше меня, но сейчас, прижатая к его широченной груди, как никогда прочувствовала его физическую мощь.

Чувство это было и приятно, и беспокойно. Свернувшись у него в руках калачиком, я чувствовала себя совершенным ребенком. Когда я и правда была ребенком, он не раз носил меня на руках, но недавние воспоминания не давали мне теперь испытывать к нему дочерние чувства. Прижимаясь к его сильному телу, я не чувствовала смущения, но и спокойствия тоже не было.

Я выглянула из уютного гнезда, которое он сотворил для меня из своего плаща. Непонятно было, не мерзнет ли он без плаща. Он смотрел прямо перед собой, а на меня не обращал внимания, словно и правда нес ребенка. Может, он и считал меня ребенком. Может, случившееся на пресс-конференции не слишком поменяло его отношение ко мне. Магия для него значила много, но что до остального – как знать, может, я так и осталась для него только дочерью старого друга. Он всегда был мне настоящим дядей – он, а не кровные родственники.

Если бы кто угодно – или почти кто угодно – из стражей только что пережил бы со мной столь интимный момент и тут же перестал замечать, я бы что-нибудь предприняла, чтобы напомнить ему о своем существовании. Но это был не кто угодно, а Баринтус, и приставать к нему казалось мне недостойно ни его, ни меня.

Наверное, я вздохнула сильнее, чем собиралась, потому что изо рта у меня вырвалось облачко пара.

– Ты не замерзла, принцесса?

Как только он спросил, я поняла, что вообще-то должна мерзнуть. Ноги у меня были практически голые, да и сверху не слишком много надето.

– Нет, мне тепло, только почему? – Обращение тоже меня удивило. – Ты назвал меня "принцесса". Ты никогда не называл меня по титулу.

Он посмотрел на меня, прозрачное веко мигнуло и снова спряталось.

– Тебе не нравится, что тебе тепло?

– Это уход от ответа, а не ответ, друг мой.

Баринтус коротко хохотнул, что сходило у него за смех. Он так крепко прижимал меня к груди, что этот звук отдался у меня по всему телу, лаская в местах, где только магия могла меня касаться.

Я вздрогнула от неожиданной ласки.

– Прошу прощения, принцесса. Я уже очень давно не ощущал такой силы. Уйдет немало времени, пока я снова научусь владеть ею как прежде.

– Ты не даешь мне мерзнуть.

– Да, – подтвердил он. – Ты не чувствуешь?

Мысленные щиты, которые я носила день и ночь, охраняли меня, не давали погрузиться в мир чудес и волшебства. Многие фейри просто живут в сырой магии, одевающей все сущее, но мне еще ребенком это казалось слишком пугающим, сводило с ума. Отец научил меня ставить барьер от шума повседневной магии. Но чары, творимые у меня над головой, я не могла не ощутить. Даже сквозь щиты.

Я не стала убирать щиты – слишком уж близко мы подошли к границе волшебной страны. Не знаю, то ли дело в смертной крови, то ли просто я слабовата в магии, но без щитов воздействие волшебной страны мне трудно было выносить. Впрочем, если бы дело было в этом, то смертные вообще не смогли бы долго жить среди нас. Мэдлин Фелпс, к примеру, не имеет ни магических, ни парапсихических талантов. Как же она живет? Как удается ей не сойти с ума под пение ситхена?

Я высунула из-за щитов тоненький магический щуп. Некоторым сидхе пришлось бы сбрасывать щиты полностью, но им зато не нужна была бы такая плотная защита. Что-то теряем, что-то находим – так всегда.

Теперь я чувствовала покров магии Баринтуса над нашими головами словно невидимую тяжесть. Мы двигались в ореоле его магии. "На ощупь" эта магия казалась теплой и как будто жидкой. Я закрыла глаза и попыталась мысленно увидеть его щиты. Возник образ воды и волн – бирюзовых и притягательных, теплых как кровь волн у дальних берегов, где не знают зимы.

Я могла бы добиться сходного эффекта, призвав солнечное тепло или память о теплых телах под одеялом, но удерживать чары на ходу мне было бы нелегко. Стоя на месте, такие щиты я создавала без труда, но при движении возникали сложности.

– Какая теплая вода, – заметила я.

– Да, – сказал он, не глядя на меня.

Гален догнал нас и пошел рядом, дрожа в мокрой одежде. Короткие волосы звенели льдинками, а на щеке красовался свежий порез. Замерзшие прядки как раз доставали до щеки.

– А если я тебе на спину запрыгну, ты и меня согреешь?

– Сидхе неподвластны холоду, – бросил Баринтус.

– Не надо обобщений, – сказал Гален, стуча зубами.

Никка брел с другой стороны от нас и тоже дрожал.

– Я никогда еще так не мерз. – Плотно сжатые крылья подернулись инеем и походили на заснеженный витраж.

– Это из-за крыльев, – крикнул откуда-то сзади Шалфей. Эльфа нес на спине Рис, на вид совершенно не страдавший от холода. Но Шалфей весь скукожился, и я удивилась, почему Рис не поможет ему справиться с холодом, как Баринтус помог мне. – Мы, бабочки, для снежных зим не приспособлены.

– Я сидхе, – возразил Никка.

– Да и я теперь вроде бы, только у меня вот-вот яйца отвалятся.

Гален расхохотался и чуть не упал.

Дойл крикнул, обернувшись к нашей маленькой компании:

– Заканчивайте болтовню. Быстрее доберемся до холма – быстрее согреемся.

– Почему это ты не мерзнешь? – спросил Гален.

Ответил ему Аматеон, шагавший справа у края дороги. Он весь дрожал, а заиндевевшие подстриженные пряди резали ему щеки каждый раз, когда ветер задувал их на лицо.

– Мрак не мерзнет.

– Холоду тоже холодно не бывает, – крикнул Онилвин с левого фланга. Он тоже трясся, но у него хотя бы волосы были достаточно длинные, чтобы держаться в прическе и не ранить лицо.

При имени Холода я невольно глянула назад – он шел последним. Не потому, что не мог идти быстрей – мог, конечно же, холод был ему нипочем, но Дойл приказал ему охранять тыл. Одно покушение на мою жизнь уже состоялось, нельзя было рисковать.

Одного из своих мужчин я недосчиталась. Пришлось приподняться, чтобы разглядеть Китто, ковыляющего в хвосте процессии. Наверное, я попросила бы ему помочь, но тут Холод выудил его из сугроба и усадил себе на плечи. Без всякой просьбы, без единого намека.

Китто не сказал "Спасибо": они с Холодом оба стары, а старейшие среди нас высказанную вслух благодарность считают оскорблением. Современные любезности принимаются без проблем только теми, кто младше трехсот лет. А значит, только мы с Галеном могли бы обрадоваться, услышав "спасибо". Все прочие были староваты.

Я вернулась в теплое гнездо из магии и рук Баринтуса.

– Так почему я вдруг стала для тебя "принцесса", Баринтус? Ты с самого моего детства звал меня Мередит или малышка Мерри.

– Ты уже не ребенок. – Он упорно смотрел вперед, словно на пути следовало ждать неприятностей. И вряд ли он опасался сугробов.

– Ты хочешь установить между нами дистанцию?

– Нет. – После секундной паузы на губах у него появилась улыбка. – Ну, может быть, но я не это имел в виду.

– Тогда в чем же дело?

Он посмотрел на меня, и прозрачное веко опять мигнуло.

– Ты принцесса и наследница трона. У меня слишком много врагов, чтобы мне позволили остаться в твоей постели.

– Но когда узнают, что к тебе вернулась сила бога...

– Ох нет, Мередит. Если только об этом узнают, меня постараются убить раньше, чем сила вернется ко мне полностью.

Я хотела сказать: "Они не посмеют", но вовремя поняла свою глупость.

– Очень было опасно оставаться при дворе и обеспечивать поддержку моих притязаний на трон?

Он опять отвел глаза:

– Не очень.

– Баринтус, – сказала я с укором, – только правду.

– Я не лгу, принцесса. Не очень – правдивый ответ.

– И полный?

Он невольно улыбнулся:

– Нет.

– А полный ответ ты мне дашь?

– Нет.

– Но почему?

– Потому что не хочу, чтобы ты волновалась, когда снова уедешь.

– Всех других, кого узнало кольцо, тетя отправила в Лос-Анджелес со мной.

– Ты же слышала, как меня называют за спиной?

– Делатель королей, – сказала я.

– Теперь чаще – делатель королев. – Он качнул головой, и порыв ветра плащом взметнул синие волосы. – Уже тысячу лет все подозревают меня в тайном влиянии на трон. И ты думаешь, никто не возразит, когда я стану твоим консортом, а в перспективе – королем? – Он опять покачал головой. – Нет, Мередит, даже королева это осознает. Потому она и не послала меня с тобой в Лос-Анджелес. У меня слишком много силы и слишком много врагов, чтобы подпустить меня так близко к трону.

– А если я от тебя забеременею?

Он уставился в пустоту.

– У нас уже все было, Мередит. Большего королева нам не позволит.

– В машине ты говорил по-другому, ты не возразил Усне.

– Там было слишком много ушей, и не все принадлежали друзьям.

– Баринтус...

Он предостерегающе качнул головой. Я оглянулась: Аматеон и Онилвин оказались ближе к нам, чем прежде. Может, достаточно близко, чтобы слышать наш разговор. Я практически была уверена, что они шпионят для Андаис, вопрос был только, для кого еще они шпионят? Верит ли сама Андаис, что все тайны они откроют ей одной? Нет, вряд ли она рассчитывает на их преданность – только на страх. А что все сидхе боятся ее больше кого бы то ни было, Андаис могла не сомневаться.

И все же кто-то попытался меня убить. Отважился вызвать гнев королевы. То ли ее стали меньше бояться, то ли нельзя править одним страхом. Меня ее власть Королевы Воздуха и Тьмы пугала до чертиков, но я никогда не верила, что одного только страха хватит, чтобы править сидхе. Мой отец, правда, тоже так считал, и его мягкосердечие привело его к гибели. Если я все же доживу до восшествия на престол, я не смогу стать такой, как Андаис, – духа не хватит. Но и вести себя как отец я не могу – сидхе и так считают меня слабой. Если я буду относиться к другим с пониманием, как отец, – это станет моим концом. А если нельзя править ни страхом, ни любовью, то что остается? Ответа у меня не было. А когда в зимнем сумраке перед нами выросли холмы волшебной страны, я подумала, что не там искала ответа. Два слова всплыли у меня в голове, словно кто-то их шепнул: "безжалостно" и "справедливо".

Можно ли быть одновременно справедливой и безжалостной? Разве безжалостность не несправедлива? Я всегда считала так, и этому учил меня отец, но может быть, есть какой-то средний путь? А если есть, смогу ли я его нащупать? И хватит ли у меня силы, хватит ли поддержки двора, чтобы идти по этому пути? Вот на этот вопрос ответа у меня не было точно. Потому что весь мой опыт в политике говорил, что никто не знает своей истинной силы, не знает, насколько верны друзья и сильны союзники, – пока не дойдет до дела, а тогда остается только победить или проиграть, выжить или умереть.

 
Дата: Суббота, 04.12.2010, 16:00 | Сообщение # 44

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Глава 26

Ситхен казался всего лишь заснеженным холмом, и таким он и был – если не знать, как пройти внутрь. Но конечно, как и все в стране фейри, ситхен был не совсем таким, каким казался.

Чтобы войти в ситхен, нужно было, во-первых, найти дверь, а во-вторых, суметь ее открыть. Если ситхен находился в игривом настроении, дверь постоянно перемещалась. Можно было часами за ней гоняться по периметру холма. А может, он только со мной так забавлялся, потому что стоило Кэрроу положить руку на снег, и послышалась мелодия. Ее не удавалось запомнить, и даже не понять было, то ли это пение, то ли звучание музыкального инструмента, – и все же мелодия была прекрасна. Она заменяла дверной звонок, хотя не столько сообщала хозяевам о вашем прибытии, сколько давала знать вам, что вы отыскали дверь. Если музыки не слышно – значит не в том месте вы ее ищете. Кэрроу послал требуемый магический импульс, и дверь возникла из ниоткуда. Точнее, проем – потому что двери как таковой не было. Просто отверстие, достаточно большое, чтобы мы вошли по четверо в ряд. Дверь как будто всегда знала, как широко нужно раскрыться – чтобы танк проехал или чтобы бабочка пролетела.

Сумерки сгустились почти до полной темноты, и бледный свет из двери показался ярче, чем на самом деле. Баринтус внес меня под свет. Мы оказались в коридоре из серого камня, достаточно широком, чтобы упомянутый танк спокойно продолжал движение по крайней мере до первого поворота. Ширина коридора не менялась в отличие от размера двери. Это было одно из немногих постоянных мест в ситхене – все прочее менялось по капризу ситхена или королевы. Словно каменный игрушечный домик, где можно хоть целые этажи переставлять с места на место. Трудно было угадать, куда тебя выведет знакомая дверь. Это то раздражало, то восхищало, а чаще и то, и другое сразу.

Вход закрылся, как только шедший последним Холод переступил порог. Остался только серый камень стены – дверь изнутри было найти не проще, чем снаружи. Белый свет лился ниоткуда и отовсюду, ровнее, чем свет факелов, но мягче электрического. Я когда-то спросила, что это за свет, и мне ответили – свет ситхена. На мое возмущенное: "Но это же не объяснение!" я услышала: "Больше знать и не нужно". Порочная логика во всей ее неприглядности, но наверное, другого ответа попросту не было. Вряд ли кто-то из еще живущих помнит, откуда взялся этот свет.

– Так и понесешь принцессу прямо к королеве, Баринтус?

Мечи вылетели из ножен с тихим металлическим шипением – так шипят капли дождя, падая на раскаленную землю. Пистолет появляется из кобуры много тише. И пистолеты, и мечи направились на звук голоса, а часть, на всякий случай, – в обратную сторону, к невидимой теперь двери. Мы с Баринтусом мгновенно оказались в центре отлично защищенного круга.

Говоривший улыбался. Стоящий рядом с ним – нет. Улыбка Иви была откровенно издевательская. Впрочем, чаще всего издевался он над самим собой. Он был высок, не ниже Дойла и Холода, но тонок как тростинка и изящен, как танцующие на ветру тростниковые стебли. Я бы предпочла, чтобы плечи у него были пошире, но из-за худобы он казался еще выше и еще изящней. Тонкие прямые волосы доходили ему до пят. Волосы составляли самую примечательную черту его внешности: зеленые, скорее даже темно-зеленые, и будто прочерченные белыми прожилками. Только когда Иви подходил поближе, становилось видно, что на волосах будто нарисованы листья плюща[5 - "Ivy" в переводе с английского – "плющ".]. Иви шагнул к нам, и листья словно взметнулись под ветром и улеглись опять, когда напарник схватил его за руку и дернул назад. Иви, наверное, так и полез бы на все эти клинки и пистолеты с улыбкой на губах и злой иронией в глазах. Когда-то я считала его легкомысленным, но постепенно я научилась видеть его печаль, начала понимать, что не легкомыслие это было, а отчаяние. Что бы ни соблазнило его вступить в ряды Воронов королевы, вряд ли сделка оправдала его ожидания.

Удержавшая его рука принадлежала Готорну. Его черные густые локоны спадали ниже колен, роскошную массу волос удерживал серебряный обруч. Свет играл зеленью в черных локонах, когда он поворачивал голову. С широких плеч до самых ног Готорн был укутан плащом цвета сосновой хвои – густо-зеленого роскошного цвета, – заколотым у плеча серебряной фибулой.

– В чем дело, Мрак? – спросил он. – Мы ничем вам не угрожали.

– Что вам здесь нужно? – спросил Дойл в ответ.

– Королева послала нас навстречу принцессе.

– Почему только двоих?

Готорн моргнул, и даже на таком расстоянии мне был виден странный розовый оттенок внутреннего кольца его радужек. Темно-розовый, зеленый и красный – такими были цвета его глаз.

– А почему должно быть больше? Что случилось?

– Они еще не знают, – тихо сказал Баринтус.

– Сколько вы здесь уже простояли на карауле? – спросил Дойл. Поза у него, впрочем, уже стала менее напряженной, ствол пистолета опустился к полу.

– Целую вечность, – сказал Иви, помахивая полой светло-зеленого плаща словно в танце.

Готорн кивнул:

– Часа два или больше. Время в ситхене течет по-разному.

Дойл спрятал пистолет, и словно по сигналу клинки вернулись в ножны и пистолеты в кобуры, и все встали "вольно" – или настолько "вольно", насколько у них получилось.

– Повторяю вопрос, Мрак: что случилось? – Но объяснять не пришлось, потому что стражи чуть расступились по ходу разговора, и Готорн увидел меня. Я и забыла, что на лице у меня кровь. Что-то я стерла о чью-то мокрую одежду, но не все. Все можно смыть только с мылом. – Да спасут нас Господь и Госпожа, она ранена!

– Это не ее кровь, – успокоил Дойл.

– А чья?

– Моя, – сказал Холод, выступая из толпы стражей, и опять, как по сигналу, все двинулись по коридору навстречу двоим ожидавшим.

Иви спросил, забыв ухмыльнуться:

– Что же случилось?

Дойл коротко описал им покушение, не упомянув о Баринтусе и кольце.

Иви качал головой:

– Кто же посмел? Принцесса Мередит несет знак королевы. Поднять на нее руку – значит отдаться на милость королевы. Из Воронов я таких смельчаков не знаю.

В словах не было ни следа обычного для Иви ехидства. Словно известие о покушении на меня так его перепугало, что все шуточки вылетели из головы.

Трехцветные глаза Готорна широко раскрылись.

– И правда, кто посмел?

Баринтус все так же держал меня на руках, но ни снег, ни мороз мне уже не грозили. Я тронула его за плечо:

– Я пойду сама.

Он посмотрел на меня так, словно позабыл, что я сижу у него на руках. Может, и правда забыл. Он согнулся почти вдвое, чтобы осторожно поставить меня на пол. Я одернула юбку, пригладила руками и пожалела, что складки позади не привести в порядок без утюга. Оставалось надеяться, что известие о том, что меня едва не убили, отвлечет королеву от несовершенства моего наряда. Только с Андаис никогда не угадаешь – временами она бушевала по поводу мелочей, если не могла ничего сделать с настоящими неприятностями.

Иви опустился передо мной на колено, и плащ завернулся, обнажив плечо, бедро и бок. Под плащом он был голый.

– Принцесса Мередит, королева Андаис шлет тебе приветствия. Мы – ее дар тебе. – В голосе снова слышалась издевка.

Готорн тоже встал на колени, и то, как тщательно он придерживал плащ, заставило меня подумать, надето ли на нем хоть немного больше, чем на Иви?

– Мы – ее дар тебе, буде кольцо нас признает, – дополнил Готорн тоном, ясно говорившим – он был бы зол, если бы посмел злиться.

– С этим наверняка можно подождать, – сказал Онилвин. – Если королева еще не знает о случившемся, ей нужно как можно скорее доложить.

Ответил ему Усна:

– Если ты так торопишься сообщить королеве дурные новости – вперед! Лично я не хотел бы первым ей все рассказать.

Усна так и не соизволил одеться, ножны с мечом он нес в руке.

Королева славилась обыкновением винить вестника в дурных вестях.

Онилвин слегка спал с лица.

– В этом есть резон.

– В твоих словах тоже, – возразил Баринтус. – Королеве нужно сообщить. Не пойму, как вышло, что никто с ней еще не связался.

– Три часа назад она еще ничего не знала, – сказал Готорн.

– Если бы знала, она прислала бы людей побольше, – заметил Дойл, и все признали его правоту.

– Она развлекается, – сказал Иви полным самоиронии голосом; у него вечно каждое слово будто имело двойной смысл, – и заявила, что отвлечется единственно ради прибытия принцессы.

– Но, конечно, ради такого известия следовало прервать ее забавы, – сказал Баринтус.

Готорн посмотрел на него косо:

– Ты один из нас, лорд Баринтус, но к тебе она относится не так, как к другим. Она уважает твою силу. Нам, прочим, не так повезло. Если мы прервем ее забаву, мы займем место ее игрушки. – Он отвел взгляд и вздрогнул. – Я бы не стал ей мешать известием о покушении на принцессу.

– А если бы оно удалось – ей все же сказали бы? – поинтересовалась я тоном, больше подходящим для Иви.

– Ты забрала к себе всех, у кого хватит сил дразнить зверя в его логове, принцесса, – сказал Готорн.

– Мрак, Холод, Баринтус – все учительские любимчики у тебя, – продолжил Иви.

– Мистраль остался, – сказал Дойл.

Готорн качнул головой:

– Он ее боится, Мрак, как и мы все.

– В последнее время с ней говорить стало легче, – сказал Баринтус.

– Для тебя – возможно, лорд Баринтус, – не согласился Готорн.

– Дайте нам закончить, – сказал Иви. – А потом можете бросить жребий, кто из вас пойдет к королеве с такими новостями.

– Можно подумать, ты жребий бросать не будешь, – хмыкнул Рис.

– Мы не будем, – сказал Иви.

 
Дата: Суббота, 04.12.2010, 16:01 | Сообщение # 45

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:

– Готорн, объясни, – потребовал Дойл.

– Мы подарены принцессе, если кольцо нас признает.

– Это ты уже говорил, – сказал Рис.

Дойл сердито на него глянул, и Рис пожал плечами:

– Говорил же.

– А если кольцо вас признает?.. – спросил Холод.

– То мы должны предложить принцессе разделить с нами постель. – Готорн упорно не отводил глаз от Дойла, словно меня тут вообще не было.

Иви хмыкнул, будто стараясь сдержать смех.

– И что смешного? – глянул на него Дойл.

– Королева выразилась иначе.

– Я точно передал смысл ее слов, – заявил Готорн тоном оскорбленного достоинства.

Иви расхохотался.

– Так что же сказала королева, Иви? – устало спросил Дойл, словно слышать он не хотел, но понимал, что выбора нет.

– Если кольцо вас признает... – тут он так точно сымитировал голос королевы, что у меня волосы на затылке дыбом встали, – ...то трахните Мередит прямо на месте. Если она заартачится, уведите в ее комнаты или к себе. Плевать, лишь бы дело было сделано.

– Ну, – протянул Гален. – Это уж...

– Не слишком романтично даже для королевы, – закончил Рис.

– Н-да. – Гален был несколько шокирован.

– А я слово имею? – спросила я.

Готорн склонился так низко, что едва не задел лбом каменный пол:

– Прости меня, принцесса.

– Готорн тебе вот чего не сказал, – пояснил Иви. – Он спросил, что нам делать, если принцесса Мередит не пожелает отправляться с нами в постель, едва переступив порог.

Он подражал интонациям Готорна.

– И что ответила моя тетя?

Иви усмехнулся мне в лицо, и темно-зеленые глаза вспыхнули непонятной мне злой радостью.

Ответил Готорн, не поднимая головы, голосом таким же несчастным, насколько тон Иви был ироничным:

– "Вы неблагие сидхе или кто? Убедите ее".

Иви смотрел на меня с той же мрачной усмешкой:

– Он спросил, а если мы ее не убедим? – Он опять так точно воспроизвел голос королевы, что у меня мурашки побежали. – "Убедите, или возьмите так, или передайте, что я сказала, и пусть это ее убедит. Если Мередит откажется от предлагаемого ей удовольствия, может, она предпочтет взамен страдания? Потому что мы, неблагие, щедры что на одно, что на другое. Напомните ей об этом, если ее чувства слишком тонки для траха".

– Я бы сделал все что мог, только бы что-то изменить, – сказал Готорн, падая на пол ничком.

Я повернулась от насмешливой улыбочки Иви к Баринтусу:

– Ты, кажется, сказал, что в последнее время с ней стало полегче?

– Так и есть... было, – поправился он и имел совесть смутиться.

– Ну же, принцесса, – поторопил Иви. – Протяни нам прелестную ручку, и посмотрим, что будет. Если кольцо нас не признает, мы все вздохнем свободно.

– Он прав, – сказал Дойл. – Пусть коснутся кольца, и если оно останется холодным, пойдем к королеве с докладом.

– А если не останется? – спросил Холод.

– Будем трахаться прямо у стенки, – хихикнул Иви.

– Через мой труп, – заявил Гален.

– Ну, если пожелаешь, – не унимался Иви.

– Мальчики... – позвала я.

Гален повернулся ко мне, Иви по-прежнему смотрел на Галена.

– Никто здесь никого не убьет, пока я не прикажу.

Тут Иви соизволил повернуться ко мне, в злости появился оттенок удивления:

– Что это значит?

– Это значит, что если ты меня достанешь, Иви, то у меня под рукой полдюжины лучших воинов, какие были за всю историю сидхе, и если я мило попрошу, они нарежут тебя на кусочки.

– Ах, но этим ты нарушишь повеление королевы.

Я чуть-чуть нагнулась – поближе к его лицу, – чувствуя, как расползается на губах мерзкая ухмылка.

– Нет-нет. В момент смерти частенько случается оргазм. Королева велела не показываться ей на глаза, пока твое семя не попадет мне на тело. Она ведь не уточняла, каким образом это должно произойти?

Злорадство исчезло в никуда, и издевка поблекла под моим взглядом – в зеленых глазах остался один страх. Не то чтобы мне доставил большое удовольствие его испуг, но какую-то компенсацию я точно получила.

Он облизнул внезапно пересохшие губы.

– Ты точно родня своей тетки.

– Да, Иви, да, и лучше не забывай об этом. – Я наклонилась к самым его губам. – Ни-ко-гда. – Я нежно поцеловала его в губы, и он вздрогнул всем телом.

Я потянулась рукой к его лицу, но Баринтус перехватил мое запястье и отвел в сторону.

– Возможно, королеве следует узнать обо всем случившемся прежде, чем мы снова воспользуемся кольцом.

Мы все переглянулись. Готорн спросил:

– Что еще стряслось?

– Скажем так, кольцо прибавило в силе, – объяснил Баринтус. – Я не знаю теперь, что случится, если принцесса дотронется им до кого бы то ни было.

Иви мрачно рассмеялся.

– Вижу, что случилось с тобой, лорд Баринтус! – Он смотрел на пах Баринтуса с отчетливым темным пятном на штанах.

Аблойк протолкался вперед и присел на колени рядом с Иви. Я еще не видела у него такой твердой походки – холод его протрезвил, наверное.

– Я промок, замерз до костей и протрезвел. Ни одно, ни другое, ни третье мне не нравится. Давайте вы все заткнетесь и пойдем к королеве. – Он обвел нас взглядом. – Когда она услышит про наводнение, она предпочтет обеспечить принцессе должную защиту, прежде чем опять испытывать кольцо.

– Наводнение? – переспросил Готорн.

– Разлились все окрестные реки и речушки, – кивнул Аблойк.

Готорн посмотрел на Баринтуса.

– Вы утверждаете, что прикосновение лорда Баринтуса к кольцу затопило всю округу?

Дойл с Баринтусом в один голос сказали:

– Видимо, да.

Гален и Рис, тоже в унисон, сказали:

– Ага.

Усна, злой и голый, растолкал всех:

– Пошли к королеве. Мне нужно согреться наконец.

– Рискнешь жизнью ради комфорта? – спросил Холод.

Усна ответил широкой ухмылкой.

– А ради чего еще стоит сейчас рисковать жизнью? Ты разве не слышал, Убийственный Холод, что времена легенд и волшебства прошли? Времена, когда было за что сражаться. – С последними словами он взглянул на Баринтуса, потом серые глаза скользнули ко мне и задержались надолго. Взгляд этот не был ни голодным, ни сексуальным, ничего такого, что я ждала бы от Усны. Взгляд был задумчивый. Полный догадок, чертовски близко находящихся к правде.

Но один только миг – и все прошло, в глазах светилась только добрая усмешка. Он шлепнул Аблойка по плечу:

– Ну, пошли подразним королеву в ее логове беззакония.

Аблойк поднялся, нахмурясь.

– Ты понесешь ей такие вести, зная, на что она способна?

– Она разозлится из-за покушения и на ком-нибудь злость сорвет, но остальное... – Усна обнял его за плечи. – Другие новости ей понравятся.

Он подтолкнул Аблойка вперед, и все потянулись за ними. Усна оглянулся на меня через плечо:

– На твоем месте, принцесса, я бы опасался, что она запрет тебя в магическом круге, как зверя в клетке, и станет посылать нас одного за другим, чтобы узнать, скольким ты сможешь вернуть... – Он приложил к губам рукоять меча, как прикладывают палец, говоря: "Ш-ш". – А, это тоже прибережем для ушей королевы.

Усна скользнул вперед, прижимая к себе Аблойка за талию, и его пятнистая спина нам всем указывала путь.

 
Дата: Суббота, 04.12.2010, 16:01 | Сообщение # 46

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Глава 27

В покои моей тетушки вели черные двери – единственные черные двери во всем ситхене. Сделанные из блестящего, невероятно черного камня, выше самого высокого из стражей и шире того танка, что мог бы проехать по входному коридору.

Двери выглядели как обычно – весьма зловеще, а вот двое мужчин на страже у дверей обычными не казались. Во-первых, стражи редко оставались по эту сторону дверей. Королеве нравились зрители, особенно когда зрители не могли превратиться в участников, как бы им того ни хотелось. Иногда стражи ждали снаружи окончания аудиенции, чтобы потом проводить визитеров, – но я почему-то была уверена, что сейчас дело в другом. Считайте это догадкой, но я поклялась бы, что стражи здесь по мою душу. Что дало мне повод так думать? Да то, что они были голые, если не считать сапог до колен и кожаных перевязей для мечей и кинжалов.

– Мотив прослеживается, – заметил Рис.

Я согласилась. Они не только были еще менее одеты, чем Готорн и Иви, но оба были к тому же божествами растительности. Адайр по-прежнему носил свое истинное имя: "адайр" означает "дубовая роща". Кожа у него была золотистая, как пробивающийся сквозь листья солнечный свет, – такая кожа у нас называется "поцелованная солнцем" и у благих встречается чаще, чем у неблагих. Каштановые волосы, раньше доходившие до пят, оказались коротко острижены, короче, чем у Аматеона, почти на полфута. Кто-то так его обкорнал, что и не догадаться было, какая красота еще недавно обрамляла золотистое тело.

Аматеон сказал, будто отвечая на мой вопрос:

– Не я один отказался, принцесса. Она начала свой... урок с Адайра.

Глаза у Адайра были тремя кольцами желтого и золотого, словно на солнце глядишь. Эти глаза смотрели на нас без всякого выражения. Когда-то Адайра изгнали из Благого Двора за слишком нелицеприятные высказывания о короле, и он предпочел Неблагой Двор изгнанию из волшебной страны. Но обычаи темного двора он душой так и не принял. Он жил среди нас, стараясь оставаться невидимкой.

Я проговорила тихонько:

– Я знаю, почему ты не хотел оказаться в моей постели, но с Адайром мы не ссорились.

– Он хочет оставаться в стороне, принцесса. Не ввязываться в этот спор.

– Нейтральна в этом мире только Швейцария.

– Он это уяснил.

Второго стража одевал плащ светло-золотистых волос. Завеса волос открывала серовато-белую кожу, не лунно-белую, как у меня, а мягкого пепельного оттенка. Глубоко посаженные глаза мерцали с узкого лица – глаза цвета темной зелени со светло-зеленой звездочкой у зрачка, как в звездчатом самоцвете. Губы у него были самые яркие, самые сочные, самые красивые, какие можно найти при обоих дворах – на мой вкус. Форме и цвету его губ позавидовала бы любая женщина, только самая яркая и алая помада могла дать похожий оттенок. Его звали Бриак, хотя сам он предпочитал зваться Бри. Бриак – всего лишь вариант имени Брайан, никаких указаний на растения или земледелие в нем нет. Я знала, что Бри – кто-то из богов растительности, хотя бы в прошлом, но имя никаких его тайн не выдавало.

Бри улыбнулся, когда мы подошли ближе, – невероятно красными губами, отвлекающими от самоцветов-глаз, от занавеса волос, даже от длинной его наготы. Его тело среагировало на мой взгляд, словно одного моего появления хватило, чтобы его возбудить.

Тело Адайра осталось так же немо, как и его глаза. Повезло ему, что я – не моя тетушка, потому что она нередко расценивала отсутствие невольной реакции как личное оскорбление. Я так не посчитала. Потеря волос как минимум глубоко ранила гордость Адайра; и не знаю, через что еще заставила его пройти моя тетушка, чтобы он пожелал встать здесь в таком виде, ожидая меня. Точно могу сказать, что он был зол. Злость и смущение – не такие уж хорошие афродизиаки. Тетушка никогда этого толком не осознавала.

Бри по-птичьи склонил голову к плечу, улыбка померкла.

– Вы не выполнили свою обязанность при принцессе?

– Принцессу пытались убить, – сказал Дойл.

Улыбка пропала совсем.

– Кровь...

– А ты думал, откуда она взялась? – холодно спросила я.

Он пожал плечами и улыбнулся, извиняясь.

– Чужая кровь на лице королевы обычно значит, что она прекрасно провела время. Виноват, я то же подумал о тебе.

Он поклонился – волосы плащом свесились вперед – и снова выпрямился, улыбаясь, с совершенно мужским огоньком в глазах. Огонек этот ясно говорил, что по крайней мере Бри выполнение обязанностей доставит удовольствие, несмотря на все побочные неприятности.

Адайр стоял столбом, лицо как у истукана. Он даже не взглянул в мою сторону.

– Нам нужно сообщить королеве о покушении. – Дойл потянулся к ручке двери.

Адайр первым преградил ему путь, но Бри тут же последовал его примеру, их руки скрестились перед дверями.

– У нас очень точный приказ, – сказал Адайр, пытаясь придать голосу ту же невыразительность, что и лицу. Ему не удалось, в короткой фразе слышна была бритвенно-острая ярость. Настолько острая, что по коридору лучом метнулась магия, обжигая нам кожу. Он очень, очень старался справиться с собой.

Я потерла руку в месте, где меня обожгла его магия, и прокляла в душе свою тетушку. Она добилась, что Адайр подчинится ее приказу и ляжет ко мне в постель, – но добилась и того, что ни один из нас не получит от этого удовольствия.

– И каков этот приказ? – спросил Дойл голосом ниже обычного – его звук будто полз по позвоночнику, нацеливаясь на жизненно важные органы.

Ему ответил Бри – умиротворяющим, спокойно-разумным тоном. Я его понимала – совсем не хотела бы оказаться между Дойлом и Адайром, когда опускаются забрала.

– Если кольцо признает и Готорна, и Иви, они должны безотлагательно предложить свои услуги принцессе. Если кольцо кого-то из них не признает, то один из нас должен заступить место отвергнутого. – Бри улыбнулся Дойлу, стремясь понизить уровень напряжения. Впустую.

– Уйди с дороги, Бри. Нам много нужно рассказать королеве, и сведения наши не только опасны, но и не предназначены для чужих ушей. Не стоит обсуждать их в коридоре.

Бри и правда отступил, но Адайр – нет. Я почему-то была уверена, что он не отступит.

– Королева страстно желала убедиться, что я выполню ее приказания. Я сделаю, как она велела, и выполню ее... распоряжения до последней буквы. Я не дам ей нового повода меня наказать. – Его злость вроде поутихла, нас не жалило огнем, но Дойл передернулся, как конь от укуса слепня. Может, весь жалящий гнев достался на этот раз ему одному.

– Капитан стражи я, а не ты, Адайр.

– Рад твоему возвращению, капитан, – почетное звание прозвучало у него насмешкой, – но королева стоит чуточку повыше тебя. Она наша госпожа, а не ты. Она очень, очень хорошо мне это объяснила.

Мужчины едва не нос к носу теперь стояли, слишком близко, чертовски близко – близко к драке.

– Ты отказываешься выполнить мой прямой приказ?

– Я отказываюсь не выполнить приказ королевы.

– Последний раз спрашиваю, ты уйдешь с нашего пути?

– Нет, Мрак, не уйду.

По коридору дохнула магия. Первый жаркий вздох, как напряжение мышц перед ударом. Я была уверена в Дойле. Он Мрак королевы, он победит. Но казалось страшно глупо тратить время и силы на ссоры между собой, когда есть настоящий враг. Я еще не знала, кто этот враг, но меня уже попытались убить. Нам стоило приберечь силы на него, а не тратить в бесцельных сварах.

– Успокойся, Дойл, – сказала я тихо, но отчетливо.

Магия сгустилась, словно сам воздух задержал дыхание.

– Я сказала, успокойся, Мрак! – это было уже совсем не тихо.

Нарастающая энергия затрепетала, помедлила. Но Дойл не отвел взгляд от своего противника, только прорычал:

– Он стоит у нас на пути, а нам нужно видеть королеву.

– Мы и увидим, – сказала я, проталкиваясь вперед мимо стражей. Посмотрев на Усну и Аблойка, я спросила: – Вы не отказываетесь от своих слов, вы доложите королеве все, что ей нужно доложить?

– Я совсем забыл, как мерзко быть трезвым, скорей бы от этого состояния избавиться. Я скажу королеве, что видел, от своих слов я не отказываюсь. – Он попытался даже поклониться, но не сумел – похоже, из-за приступа головной боли.

– Усна?

Он улыбнулся в любимой манере – с видом слопавшего канарейку кота – и сказал:

– Разумеется, принцесса, мое слово верное.

– Я никого не пропущу, пока мы не выполним все указания королевы, – отрезал Адайр.

– Ты вправду думаешь, что сможешь сопротивляться мощи стольких Воронов? – спросил Баринтус, не приближаясь, впрочем, к дверям. Наверное, он опасался последствий, если применит свою магию. Я опасалась точно.

Я шагнула из-за спины Холода и успела разглядеть упрямое лицо Адайра, прежде чем Холод снова загородил мне обзор.

– Ты слишком близко подошла, Мередит, – сказал он.

– Нет еще, Холод.

Он нахмурился.

– Не для того я спасал тебя от убийцы-человека, чтобы сейчас тебя ранили собственные стражи.

– Ничего со мной не случится. Сейчас по крайней мере.

Серые глаза посмотрели удивленно, Холод нахмурился сильнее:

– Не понимаю.

Времени объяснять не было. Воздух опять пропитался магией. Я бросила взгляд на Адайра – кожа у него начала светиться.

– Меня не человек пытался убить, Холод. – Я повысила голос, чтобы все услышали. – Человек был под воздействием магии сидхе. Магии сидхе, наложившего заклятие на Дойла, чтобы помешать ему меня защитить. Только сидхе сумел бы заколдовать самого Мрака.

Бри подал как раз ту реплику, которой я ждала:

– Кто же смог зачаровать Мрака, кроме разве самой королевы?

– Есть такие, кто смог бы, но никто из тех, кто стоял тогда со мной рядом. – Дойл рычал, глядя на неярко светящегося Адайра: – Это был кто-то достаточно могущественный, чтобы наслать чары издали и так, что никто из нас не заметил их вовремя.

– Я тебе не верю, – сказал Адайр.

– Да сгложут мои кости слуа, если я лгу! – ответил Дойл все с тем же угрожающим рычанием. Словно настоящее собачье рычание, слишком низкий звук для человеческого горла.

Сияние Адайра слегка померкло по краям, лицо теперь светилось изнутри, будто подсвеченное свечой.

– Пусть даже я вам поверю и соглашусь, что принцесса должна немедленно повидать королеву, все равно я окажусь на милости королевы, если позволю вам пройти невозбранно. – Он потянулся потрогать волосы, но отдернул руку – словно сопротивлялся желанию снова и снова трогать почти обритую голову. – Я уже испытал милость королевы и не хочу повторения.

– Пусти меня, Холод.

Холод подчинился, пусть и нехотя. Я тронула Дойла за руку:

– В третий и последний раз повторяю, Дойл, – успокойся.

Он глянул на меня черными глазами, потом вздохнул так глубоко, что содрогнулся всем телом, как только что проснувшийся пес, и сделал маленький шажок в сторону:

– Как велит принцесса.

Голос у него все еще звучал ниже обычного, и наверное, только я расслышала в его рычании вопросительную нотку.

Но он достаточно доверял мне, чтобы сделать, как я сказала. Достаточно доверял, чтобы уступить мне место возле Адайра.

Я посмотрела на Адайра, не сумев скрыть мгновенное сожаление, когда разглядела вблизи обкромсанные волосы.

Адайр от меня отвернулся – наверное, принял мое сожаление за жалость к себе.

– Я разрешу тебе коснуться кольца, Адайр, как того хочет королева.

Желто-золотой взгляд метнулся ко мне, но голову Адайр так и не повернул.

– Кольцо не узнало Готорна и Иви?

Я не ответила на вопрос, а значит, не соврала. Я смотрела в глаза Адайра, думая об их красоте. Внутреннее кольцо радужки золотое, как расплавленный металл; следующее бледно-желтое, как солнечный свет, а наружное, самое широкое, – почти оранжево-желтое, как лепестки ноготков. Все свое восхищение этим чудом я вложила во взгляд, и Адайр повернулся ко мне, и глаза у него потеплели, только гнев тут же вспыхнул в них опять.

– Думаешь победить соблазном там, где Дойл не справился магией?

– Я полагала, нам обоим предстоит соблазнить друг друга. Разве не этого хочет королева?

 
Дата: Суббота, 04.12.2010, 16:01 | Сообщение # 47

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Адайр ошеломленно нахмурился. Не потому, что был тугодумом, – скорее просто не привык, чтобы с ним сразу соглашались.

– Я... да. Королева хочет, чтобы ты разделила постель с двумя из нас четверых до того, как придешь к ней.

– Так не нужно ли тогда, чтобы кольцо узнало хотя бы двоих из вас? – Я говорила нарочито спокойным тоном, но шагнула к Адайру – так близко, что любой ветерок качнул бы нас друг к другу. Я чувствовала близость его тела – не саму плоть, а пульсирующую его энергию, ощущение тепла в миллиметрах от кожи. Сквозь одежду, сквозь щиты – его и мои – я чувствовала трепет магии. У меня даже дыхание перехватило – чему я очень удивилась. Чтобы сидхе так на меня подействовал, ему надо было, как правило, намеренно применить свою власть. Но тут я вспомнила, что божества растительности очень часто являлись и богами плодородия. Я могла похвастаться – если здесь есть чем хвастаться – пятью разными богами плодородия в собственной родословной, но еще ни разу мне не довелось спать с сидхе, которому когда-то поклонялись как богу плодородия.

Тело Адайра среагировало на силу, что дрожала между нами, – хоть он закрыл глаза, сдерживаясь изо всех сил. Но сила была... ну, как стихия. Среди неблагих очень немного насчитывалось божеств плодородия – действующих или павших, все равно. Плодородие – это прерогатива Благого Двора. Мой отец, принц Эссус, составлял исключение, но даже он воплощал не столько плодородную силу любви и секса, сколько жатвы и урожая.

Я сумела набрать воздуха и заговорить, хоть и вышел у меня только шепот:

– Когда придет наш час, позаботься, чтобы мы не сровняли все вокруг с землей.

Голос Дойла прозвучал из-за спины, сладкий и тягучий как патока:

– Что ты намерена делать?

– Что захочет Адайр.

Адайр посмотрел на меня, и в глазах его была боль, но боль, рожденная желанием. Он хотел высвободить натянутую между нами силу, отпустить, дать ей пролиться между нами, на нас. Он тоже многие годы не чувствовал рядом чужой магии, так полно соответствовавшей его собственной.

Я не была такой дурой, чтобы думать, будто вожделение в его глазах вспыхнуло при виде моей красоты. Дело было в силе, что трепетала и пульсировала меж нами как третье сердце. Когда я оказывалась рядом с Адайром раньше, я ничего подобного не чувствовала – ну, может, один короткий спазм. Сейчас изменилось немногое – два, может, три обстоятельства. Первое – он стоял голый, а он был из тех стражей, что не любили ходить голыми и не заигрывали с дамами. Кажется, он, как прежде Дойл с Холодом, считал, что без перспективы разрядки затевать игру не стоит. Я страстно хотела преодолеть последний остававшийся между нами дюйм и почти боялась это сделать. Магия уже была так сильна! Что же будет, когда я притронусь к его коже, всем телом погружусь в эту силу и в ту силу, что таится в его мышцах?

Я уперлась руками в скользкий черный камень двери по обе стороны от его талии. Но даже касание холодного камня не могло охладить растущую магию. Тело Адайра не могло уже не реагировать на меня.

Я подняла глаза, пока не встретилась взглядом с Адайром. У любого другого с трехцветными глазами в такие моменты каждый цвет по отдельности загорался ярче, но у Адайра под действием льющейся изнутри магии все цвета слились воедино – в золотистый солнечный свет. Словно два маленьких безупречных солнышка вспыхнули на его лице.

Только со второй попытки он выговорил:

– Принцесса...

Магия дышала и переливалась между нами, словно две наши силы были струями воздуха – холодной и горячей, – грозящими бурей, если они встретятся. Я прочнее оперлась на каменную дверь и медленно-медленно склонилась к этому теплу.

Я словно купалась в силе и страшно жалела, что на мне слишком много надето, что я не могу ощутить его всей кожей. Но остановиться я не могла – даже на то, чтобы сбросить одежду. Не могла пожертвовать даже дюймом близости к этому трепещущему жару. За долю секунды до того, как мы соприкоснулись бы, Адайр прошептал:

– Кольцо...

Наши тела соединились, и магия ударила в нас обоих, вырвав из нас вопль, разметав наши щиты и почти лишив способности думать. По всему коридору побежали тени. Кожа у меня сияла как луна в самую яркую ночь; Адайр светился, словно солнце, горевшее в его глазах, полилось сквозь кожу. Не то чтобы он казался сгустком света – нет, как будто свет струился прямо у него под кожей, пламя, покрытое пленкой воды.

Но пламя это не жгло, только согревало. Тем теплом, что спасает зимней ночью. Теплом, что возвращает к жизни поля после долгих морозов. Теплом, что наполняет тело желанием и прогоняет все прочие мысли.

Только это оправдание и было у меня, когда я забыла, что еще не дотрагивалась до него кольцом. Все, что уже случилось, произошло без участия кольца.

Я погладила его по бокам, и кольцо коснулось кожи – только едва коснулось, – и тут же мир покачнулся вокруг нас, словно сам воздух задержал дыхание. Адайр стал заваливаться назад. Он успел схватиться рукой за мою талию, а в другой, когда он упал спиной на стену, уже был обнаженный меч.

Мы полустояли-полупривалились к стене каменного алькова. Адайр передвинул меня за спину, загородив меня от входа в альков высоким телом. Я споткнулась о какую-то выбоину и упала на ветки сухого деревца, занимавшего внутренность алькова. Сияние нашей кожи не потускнело и отбрасывало тени на крошащийся камень стен и забитое каменным мусором углубление, в котором я стояла. Я узнала альков – он находился несколькими этажами ниже, очень далеко от покоев тетушки.

– Не пугайтесь, – прозвучал голос Дойла. – Это не покушение.

– А что тогда? – спросил Адайр.

Дойлу не слишком удалось развеять его опасения.

– Двери в королевские покои перетекли по камню, будто по воде, – объяснил Баринтус, – и за вашими спинами появился альков.

– Вы же помните, что ситхен иногда перестраивается, – сказал Дойл.

– Но не так быстро, – возразил Адайр.

Теперь, когда я знала, что непосредственной опасности нет, я решилась осторожненько выбраться из высохшего бассейна. Когда-то здесь бил источник. По рассказам, над источником росла яблоня. Со стороны она казалась маленькой и как будто привязанной к каменной стене, как к шпалере, – но когда ты склонялся к источнику напиться или совершить жертвоприношение, яблоня словно вырастала у тебя над головой, а за ней угадывались сочные луга. Когда-то под землей располагались целые миры, населенные фейри. В полых холмах скрывались от смертных глаз иные солнца, и луны, и луга, и озера, и пруды. Но все это исчезло задолго до моего рождения. Я видела немало залов с засохшими деревьями и мертвой травой, и все это покрывала вековая пыль.

Я потрогала дерево – его крона распласталась по стене, отстоявшей от меня не больше чем на полметра. Деревце казалось совершенно мертвым на ощупь, но ломкие листья еще сохранились кое-где на ветках, а ствол был слишком мощным для яблони чуть выше моего роста.

Я едва помещалась в нише, обеими ногами стоя на кромке засыпанного галькой бассейна. Адайр спиной перекрыл почти весь проем, только над головой оставался небольшой просвет. Баринтус в эту арку не прошел бы.

Свет Адайра начал меркнуть, постепенно сменяясь красным, словно где-то в районе его ягодиц садилось солнце. Мое белое сияние тоже тускнело, но у меня свет просто слабел и гас. У Адайра же тело окрасилось багрянцем, точно как закатное небо.

Адайр шагнул наружу – всего только шаг сделал. Я все еще могла потрогать его пониже спины. И стоило мне это сделать, как под кожей у него полыхнул ярко-красный свет, Адайр сдавленно вскрикнул. Едва ощутимое прикосновение будто сбило его с ног, он схватился за стену.

Когда он обернулся ко мне, глаза у него снова были трехцветными, ярче, чем поначалу, но уже не похожими на маленькие солнышки. Он с трудом выдавил:

– Что ты сейчас со мной сделала?

Я ощущала его магию на кончиках пальцев, там, где они коснулись его кожи. Чувствовала ее, тяжелую и густую, словно яблоневый сок – но на вид на руке не осталось ничего, только ощущение густой жидкости. Я не знала, что я ему сделала, так что мне было ответить?

Я потянулась уже к Адайру вернуть ему магию, но что-то меня остановило – вдруг стало ясно, что надо делать. Я подошла к высохшему источнику и встала перед ним на колени. Рядом в ворохе сухой листвы лежал треснувший деревянный кубок. Растрескался от старости и от того, что им перестали пользоваться.

– Мередит, нам пора к королеве, – позвал Баринтус.

– Подожди немного, Баринтус, – сказал Дойл.

– Ты открыла дверь, когда я отвлекся, – заявил Адайр. – Ты меня нарочно обманула!

Я взяла треснувший кубок – обеими руками, потому что ручек у него не было, а держать его одной рукой мне было неловко, руки слишком маленькие, – и поднесла его к камню, откуда когда-то била вода. Почему-то я точно знала, где был источник, знала, хоть никогда и не видела. Я дотронулась кубком до камня чуть-чуть ниже отверстия.

– Отсюда не набрать воды, принцесса, – сказал Адайр.

Не обращая на него внимания, я прижала кубок к камню и послала скопившуюся в пальцах силу в темную щель, размазала по трещине, будто невидимое масло – густое, жирное. Тут же я сообразила, что размазывать полагалось иную жидкость, менее метафизическую, но годилась и эта – она тоже была частью существа Адайра. Частью его силы, его мужества. Мужской энергии, которая должна коснуться отверстия в скале, как отверстия женщины. Мужское и женское, чтобы зародилась жизнь.

Я призвала свою силу, кожа у меня заблистала серебряным и белым сиянием, и как только моя магия коснулась магии Адайра там, где она легла на камень, из щели брызнула вода, полилась в треснутый кубок.

Кто-то сказал:

– Королева идет!

Адайр схватил меня за руку:

– Ты меня обманула!

Он вздернул меня на ноги, повернул лицом к себе – и вода выплеснулась из кубка ему в удивленное лицо, на голую грудь, потекла по телу чистыми светящимися струйками. Он отпустил меня, глаза широко распахнулись.

Кубок у меня в руках оказался вырезан из светлого дерева и отполирован до блеска. Дерево покрывали изображения плодов и цветов, и из дивного переплетения лоз и листьев выглядывали мужские лица. Там был не один зеленый бог, а множество – как в детской картинке-загадке. Другую сторону кубка украшало изображение женщины, волосы плащом струились у нее по телу. Рядом с ней бежала собака, а по другую сторону стояло дерево, все в плодах. Она улыбалась мне с резного кубка – мудрой, понимающей улыбкой, как будто она знала все, что только хотела я знать.

Дойл проговорил неуверенно:

– Королева ждет нас в своих покоях, Мередит. Ты готова?

Я снова опустилась на колени и увидела, что вода, чистая и свежая, льется уже в бассейн. Ворох листвы, годами скопившийся мусор делись куда-то. Бассейн оказался круглым углублением, выложенным гладкой речной галькой. Я погрузила кубок в воду, и она забулькала веселее, словно стремясь поскорее наполнить сосуд. Только когда вода потекла через край, прохладными пальчиками пробежала по рукам – только тогда я встала.

Я стояла, держа наполненный под самый край кубок, вода выплескивалась мне на руки, затекала под рукава жакета. Вода была полна силы, тихой, гудящей силы. Внутренним зрением я видела сияние силы в воде, и деревянный кубок светился у меня в голове белой звездой.

– Кому назначен этот кубок? – спросил Дойл.

– Той, кто нуждается в исцелении, хоть сама о том не ведает. – В голосе моем отдавалось сияние, исходившее от кубка.

– Я спрашиваю еще раз, для кого этот кубок?

Я ему не ответила, потому что он сам знал ответ. Все вокруг знали. Кубок предназначался Королеве Воздуха и Тьмы. Он ее очистит, исцелит, изменит. Я знала, что кубок – для нее, но станет ли она из него пить – не знала.

 
Дата: Суббота, 04.12.2010, 16:02 | Сообщение # 48

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Глава 28

Андаис стояла посреди спальни, вся из лунного света и тьмы. Белая кожа королевы светилась, будто внутри ее тела взошла полная луна, разливая вокруг мягкое сияние. Волосы – как водопад чернее ночи; только когда я смотрела краешком глаза, в них вспыхивали светлые звездочки, а когда смотрела прямо – сплошная мерцающая чернота, непроницаемая для любого света, сердце самой глубокой, самой пустынной бездны. Та пустынная темнота, в которой нет ни тепла, ни жизни.

Три серых кольца ее глаз сияли, но приглушенно, словно не собственным, а отраженным светом. Как будто серые грозовые тучи, освещенные дальней зарницей. Широкое наружное кольцо было свинцового цвета небес, готовых вот-вот пролить свой гнев на землю, на всех нас.

Один взгляд ей в глаза заставил меня застыть на пороге. Магия Андаис светилась в них дыханием рока в ожидании жертв, и мне захотелось тут же повернуться и сбежать. Я хранила еще прикосновение оживившей источник магии, магии, которую мы с Адайром пробудили одним прикосновением. Но эти яркие, животворящие чары подернулись пеплом, стоило мне увидеть обезумевшие от силы глаза Андаис. В них и следа разума не осталось.

Я застыла, едва перешагнув порог, – боялась двинуться, боялась привлечь ее внимание. Вся моя новая сила, самоосознание, новооткрытая радость и любовь – все куда-то делось, я снова была ребенком. Испуганным кроликом, съежившимся в траве в надежде, что лиса меня не заметит. Я болезненно сглотнула – страх меня почти душил. Но лиса сейчас не на меня охотилась.

На маленьком подиуме в конце спальни, том, что обычно был занавешен от взгляда, стоял Эймон. Высокий и светлокожий, только черные волосы до пят укрывали его тело. Эймон разделял привычку двора к наготе. Я уже видела его нагим и увижу снова – если он переживет эту ночь. Нет, не красота Эймона заставила чаще биться мое сердце. И даже не орудия пытки, что висели на стене у него за спиной, будто нарочно развешанные – как в коллаже. Все дело было в словах королевы – и в его ответе ей.

– Ты мне препятствуешь, Эймон, мой консорт? – Голос Андаис был спокоен, слишком спокоен. Он не вязался ни с чем в этой спальне и с выражением лица королевы не вязался тоже.

– Нет, не препятствую, любовь моя, моя королева, но прошу. Ты убьешь его, если не остановишься.

Голос из-за спины Эймона взмолился:

– Нет-нет, не останавливайся!

– Он не хочет, чтобы я остановилась, – сказала Андаис и небрежно взмахнула рукой с кнутом. Кнут терялся на фоне ее черного длинного платья – пока она не взмахнула рукой, я его и не видела. Словно хорошо замаскированная змея: ее не видно, пока не нападет. Кнут глухо зашелестел по полу, когда королева шевельнула им вперед-назад. Рассеянный жест, от которого у меня волосы на затылке дыбом поднялись.

– Ты говорила, что ценишь его за то, что он долго выносит боль. Убьешь его сейчас – и ты не поиграешь с ним больше, моя королева.

Я поняла, что Эймон стоит перед стенной нишей, мне не видно было то место, где к стене крепились цепи. Кто бы там ни был прикован, он был ниже ростом, чем Эймон с его шестью футами, и его можно было забить кнутом до смерти. Фейри хоть голову отруби – он зажмет ее под мышкой и бросится на врага. Фейри не так-то легко убить или покалечить. Кого же нужно было так защищать? Ради кого мог рискнуть собой Эймон? Мне никто не приходил на ум.

В спальне были и другие стражи. Все голые. Одежда, доспехи, оружие грудой громоздились в ногах кровати, как будто Андаис разлеглась на мехах и шелках и велела стражам раздеться. Может, так и было. Вид дюжины коленопреклоненных сидхе – головы долу, распущенные волосы покрывают наготу разноцветными плащами – одновременно доставлял удовольствие и тревожил.

Что произошло? Что случилось с тех пор, как Баринтус с пятью стражами уехал из холма встречать меня? Баринтус сказал, что она становится вменяемой, – но это зрелище было хуже всего, что мне приходилось видеть.

Я боялась сказать даже слово, издать малейший звук, только бы ее гнев не обратился на меня. И не я одна не могла решить, что делать, потому что Дойл – на шаг впереди и чуть сбоку от меня – застыл так же неподвижно, как все. Андаис взглянула на нас, когда мы только появились в дверях, но стоило нам остановиться, и она снова повернулась к Эймону. Никто из нас, похоже, не хотел разделить с ним тяжесть ее внимания.

Она выбросила руку с кнутом назад, попав на пустое пространство между стоящими на коленях мужчинами. Создавалось впечатление, что кнут уже не в первый раз за вечер змеился там по полу. Не в первый, не в десятый и не в двадцатый. Стражи замерли без движения, словно прекрасные статуи в странном саду, когда кнут пополз обратно. Королева послала кнут вперед всей рукой, плечом, спиной, всем телом. Так, как отвешивают мощную оплеуху. В последний миг она изогнула запястье, заставив кнут щелкнуть.

Щелчок был скорей похож на раскат грома, и по горькому опыту я знала, что на том месте, куда кнут сейчас попадет, этот звук кажется еще громче, просто парализует – все равно что стоишь на рельсах перед летящим на тебя поездом и не можешь сойти с места. Не потому не можешь, что не хочешь, а потому, что прикован.

Эймон прикован не был, но не ушел. Он остался на месте, защищая сильным высоким телом того, кто был прикован у него за спиной. Пастуший кнут ударил его прямо в грудь, оглушительно щелкнув, – звук удара по живой плоти почти не был слышен за этим щелчком. Была бы плеть поменьше, послышался бы мясистый шлепок. Но это был самый большой кнут королевы, похожий на черную анаконду, такой длинный и толстый, что легко мог отнять жизнь. Я этого кнута боялась – я ведь смертная, а у Эймона, хоть и вспух рубец, даже кровь не пошла. У меня пошла бы.

Мне нравилась жесткая игра, но не такая, как любила королева. Андаис перехлестывала через край, и очень далеко перехлестывала. Она заходила туда, куда не хотело идти мое тело, и даже пожелай я туда пойти, оно бы не выдержало. Теперь я поняла, кто был прикован за спиной у Эймона. Не кто конкретно, а вообще. При дворе жили сколько-то людей. Не так, как пресс-атташе Мэдлин Фелпс, не по работе. Их выбрали сотни лет назад и увели в волшебную страну – кто-то сам захотел к нам уйти, кто-то нет. Но сейчас все они оставались здесь добровольно, потому что стоило им шагнуть за пределы холмов, и они мгновенно состарились бы и умерли. Люди-пленники свято нам доверяли. Кто-то из них был взят в услужение, но в большинстве случаев они чем-то привлекли сидхе. Кого-то похитили за красоту или музыкальный дар, а Иезекииль, к примеру, приглянулся королеве искусством палача. Их сочли достаточно ценными, чтобы украсть из смертного мира. Сейчас такое запрещено законом, но когда-то мы сами устанавливали себе законы – и оба двора это себе позволяли. Но по какой бы причине людей ни похитили, считалось преступлением, нарушением договора отнимать у них жизнь. Им обещали вечную жизнь и молодость, так что их можно было мучить, но не убивать. Нельзя было отнимать у них то самое, ради чего они и ушли в волшебную страну.

Едва я поняла, что прикован там человек, как догадалась, и кто это. Ее нынешний смертный любовник – Тайлер. В последний раз, когда я его видела, у него была стрижка под скейтера, белокурые волосы и настоящий загар. Он едва-едва достиг возраста, когда закон позволял такие штуки. По слухам, он был мазохист. Но если ему нравилось то, что с ним вытворяла королева, он не мазохист был, а самоубийца.

Огромный черный кнут прошелестел обратно по каменному полу. Андаис размахнулась им меж безмолвных и бездвижных стражей, и кнут опять с ревом прорезал воздух, молнией упав на тело Эймона. Страж пошатнулся от силы удара, но на коже опять остался всего лишь вспухший рубец.

Королева глухо зарычала от разочарования и выпустила кнут из рук. Он упал на пол, вдруг лишившись жизни, словно сброшенная змеиная кожа.

Андаис подняла белую руку с тщательно накрашенными ногтями и махнула в сторону Эймона. Он покачнулся и невольно схватился за стену ниши – или он упал бы прямо на того, кого хотел защитить. Пальцы у него побелели от усилия, с которым он старался удержаться от падения. Магия королевы затопила комнату, похожая на предгрозовую духоту, когда воздух такой плотный, что его едва вдыхаешь. Давление росло и росло, пока не стало больно дышать, грудь у меня едва преодолевала тяжесть магии королевы. Стоило Андаис захотеть – и она сгустила бы воздух так, что все задохнулись бы, по крайней мере я задохнулась бы. Сидхе так не убьешь.

Андаис резко сжала руку в кулак, и руки у Эймона задрожали в попытке выстоять наперекор ее силе. Он выдавил сквозь стиснутые зубы:

– Не надо, моя королева!

Пальцы у него поехали по стене, он терял опору, и тогда он вонзил пальцы прямо в камень с силой, когда-то позволившей сидхе завоевать чуть не всю Европу. Камень крошился у него под пальцами, но ему удалось пробить дыры, за которые можно было держаться. Дыры немедленно наполнились кровью, кровавые струйки потекли по стене. Он изранил все пальцы, но удержался.

Мне каждый вдох давался таким усилием, словно на груди лежал огромный груз. Я не могла хоть раз вдохнуть нормально. Кубок выпал у меня из рук, и я осталась на ногах только потому, что Гален меня подхватил. Никогда еще я не испытывала на себе магию королевы такой силы. Никогда.

Она медленно пошла к Эймону, посылая перед собой волну магии, словно толкая огромной невидимой рукой. Я знала по опыту, что эта магия тем сильней, чем ближе к тебе находится королева.

Эймон задрожал всем телом, кровь потекла быстрей, собираясь в красные ручейки, стекая в кровавые лужицы. От усилия, с которым он противостоял магии, сердце у него бешено забилось, перегоняя кровь, выталкивая ее из пальцев.

У меня перед глазами поплыли серо-белые звездочки. Кто-то схватил меня за руку – я не видела кто. Коленки у меня подогнулись, мрак застлал глаза, и я повисла на руках у стражей. Воздух стал твердым, я не могла им дышать.

В глазах чуть посветлело, и я судорожно вдохнула и тут же зашлась в приступе кашля, едва не переломившем меня надвое; упала бы, если б меня не держали. Когда кашель прошел, вокруг опять посветлело, и воздух прохладой обдувал лицо. Я дышала. Гален обеими руками держал меня за правый локоть, Адайр за левый и еще за талию, а ноги мои пытались вспомнить, как стоять на земле.

Я решила, что королева куда-то ушла, но ошиблась. Она стояла вплотную к Эймону, всю свою магию направив только на него. Она собирала магию все более узким пучком, пока все помещение от нее не очистилось.

Эймон еще держался за стену. Рот у него широко открылся, но не для глотка воздуха, глотать воздух – это все же дышать, а я сомневаюсь, что ему это удалось бы. Королева могла обрушить на противника сотни атмосфер, она сам воздух превращала в оружие. Я всегда знала, что ее все боятся, но пока я не увидела ее силу в действии, я не понимала, что не одной только безжалостностью она тысячелетиями удерживала власть. Я смотрела в глаза стражей, величайших воинов сидхе, – и видела страх в их глазах.

 
Дата: Суббота, 04.12.2010, 16:02 | Сообщение # 49

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Они ее боялись. Боялись по-настоящему.

Андаис расхохоталась – диким, пугающим смехом, предвестником страданий и смерти.

Пока я была без чувств, она вынула клинок. И теперь она приставила его к груди Эймона и резанула, словно по кусту, росшему у нее на дороге. Я ждала фонтана крови, но воздух настолько сгустился, что кровь не брызнула – она едва сочилась, так что Андаис успела нанести десяток ран, пока первая начала кровоточить.

– Да поможет нам Мать, – совершенно безжизненным голосом проговорил Дойл. Он стоял почти прямо передо мной. Это он заслонил меня от королевы, когда она пошла к Эймону. Дойл вздохнул и оглянулся на стражей с непонятным мне выражением в глазах.

Рис вздохнул в ответ:

– Терпеть это не могу.

– Как и все мы, – откликнулся Холод с другой стороны от меня.

Я оказалась способна заговорить:

– Что вы хотите сделать?

Дойл качнул головой:

– Времени нет объяснять.

Его черные глаза смотрели уже не на меня, а на Эймона и королеву. Грудь и живот Эймона разрисовала кровь, сочившаяся из множества мелких порезов. На груди открытыми ртами зияли глубокие раны. На боку рана была так глубока, что сквозь кровь белым блестели ребра.

– Нет времени, – повторил Дойл и бросился к королеве.

Холод шагнул за ним, и Рис тоже, взглянув на меня на прощание:

– Это только выглядит так страшно. Ты помни, на нас все заживает.

У меня вдруг быстро забилось сердце. Что они хотят сделать? Я шагнула вперед, но Гален с Адайром удержали меня за руки. Только что их поддержка была мне нужна и вдруг стала ловушкой. Они не давали мне упасть, но и пойти мне не давали.

– Пусти меня, Гален!

– Нет, Мерри, нельзя. – Он говорил, не глядя на меня, глаза у него были прикованы к Эймону. Высокий красавец Эймон на глазах превращался в груду мяса. – С ними ничего не случится.

Тон у него был совсем не такой уверенный, как слова. Я повернулась к Адайру:

– Пусти меня.

Адайр покачал головой:

– Нет, принцесса. Ты не должна вмешиваться, я не отпущу.

– Конечно, не отпустишь, – заметил Бри, шагая мимо нас в вихре золотистых волос. – Так тебе не придется идти нам на помощь.

– На помощь в чем? – спросила я, переводя взгляд с тревожного, захваченного происходящим лица Галена на Адайра, не решавшегося ни встретить мой взгляд, ни посмотреть на королеву, на куски нарезающую Эймона.

Дойл уже был на расстоянии вытянутой руки от королевы. Его бас разнесся по залу:

– Мы вернулись, моя королева.

Она его словно не услышала, весь мир сошелся для нее на окровавленном клинке в ладони и на теле, которое она резала.

– Моя королева! – Дойл положил черную ладонь на белое плечо – чуть выше места, докуда белую кожу запятнала кровь.

Она повернулась к нему так быстро, что глаз едва успел уловить движение. Клинок блеснул серебром, из руки Дойла дугой плеснула кровь.

Я выкрикнула его имя, не успев подумать. Королева изумленно оглядела спальню, пытаясь меня найти, но Дойл загородил ей обзор, и она опять его ударила. И еще раз – прежде чем Рис вышел вперед. Я не слышала, что он ей сказал, но цели он достиг. Она ударила его. У него всего лишь плечи чуть согнулись от боли, он не вскрикнул – но дернулся назад, пытаясь уйти от удара. Ей это не понравилось. Она попыталась ударить Риса, бешено размахнувшись, но перед ней вдруг очутился Аматеон. Она пропорола ему руку от плеча до запястья. Он пошатнулся и повернулся, пытаясь прикрыть руку, – она всадила нож ему в спину, и он упал на колени. Глаза у него широко открылись от боли, и еще что-то в них было: смирение.

– Добро пожаловать в мир стражей, принцесса, – сказал Адайр. – Вот так нам удается оставаться в живых. Такого никто не видел, кроме королевы и ее Воронов. Ты в избранном кругу.

Сарказм и горечь его слов резали воздух будто клинком.

Негромкий звук привлек мое внимание к стражам, заполнившим помещение массой обнаженной кожи и шелковых волос. Волос цвета свежего сена, цвета дубовых листьев, цвета стрекозиных крыльев на солнце, цвета пурпурной пасхальной травки; кожи, которая блестела на свету белым металлом, мерцала и искрилась золотой пылью, кожи, будто разрисованной под мех лучшим из мастеров татуировки, кожи красной как пламя и розовой, как жевательная резинка. Даже лишенные одежды и оружия, они все равно все были разные, все – неповторимые. Они были неблагие сидхе, раздеть их не значило что-то у них отнять.

Я не знала, кто издал тот звук, но одна пара глаз глядела на меня в упор сквозь водопад серых волос – не седых, как у стариков, а серых, как тучи перед дождем. Глаза под этими длинными рассыпавшимися волосами были неуловимого зеленого цвета, такого желто-зеленого, почти золотистого – таким кажется мир за миг до того, как сила небес с ревом обрушится на голову. Глаза цвета мира за миг до того, как он утонет в грозе. Потому что передо мной был он – Мистраль, повелитель ветров, буреносец. Глаза у него были изменчивы, как погода, и неуловимый зеленый цвет означал, что он в ярости. Мне говорили, что когда-то давно небо темнело, когда глаза Мистраля приобретали такой цвет.

Он встретился со мной глазами и не отвел взгляда. Всем лицом он сказал мне, что я всего лишь какая-то никчемная принцесска, что я стою здесь в безопасности, под защитой, когда они истекают кровью. А может, моя нечистая совесть мне это все подсказала. Отец воспитал меня в уверенности, что не только король властвует над своим народом, но и народ имеет власть над королем – потому что король должен заботиться о народе. Я намерена стать королевой, властвовать над жизнью и смертью этих людей – но сейчас я прячусь в углу. И перепугана так, что едва могу думать. Хватка Галена и Адайра уже не оскорбляла меня, а дарила надежду. Я хотела, чтобы они меня держали. Хотела иметь оправдание бездействию. Я пряталась за спиной у того самого народа, который должна была защищать. Взгляд Мистраля подействовал на меня как удар. Он стоял на коленях на полу там, где велела стоять ему королева – наверное, угрозой, что если он двинется с места, то и его прикуют к стене. Обычная ее угроза. Я как-то стояла здесь же на коленях, пока не упала в обморок. В конце концов, я всего лишь смертная, я не способна сутками стоять на коленях. Они способны. И стояли, если ей того хотелось.

До меня по-прежнему доносились звуки с того конца спальни, но я уставилась на Мистраля, словно только он и существовал в этом мире, – потому что стоит мне отвернуться, и мне придется смотреть на то, что там делается. Я не хотела туда смотреть. Я не могла уже видеть этот ужас. Только от звуков мне было никуда не деться, как бы я ни старалась.

Вздохи, стоны, звук рвущейся ткани и этот влажный, хлюпающий звук, с которым плоть расходится под лезвием. Такой звук получается только при глубоком ударе, задевающем самые важные, жизненно важные органы. И еще – шипение, словно открутили садовый кран. На этот звук я все же обернулась. Медленно обернулась, как в кошмаре.

Гален попытался загородить мне вид, но он тоже как будто в замедленной съемке двигался. Я увидела изумленно распахнутые глаза Онилвина. Кровь хлестала у него из горла, заливая все вокруг алым дождем. Я успела разглядеть бледный промельк позвоночного столба, когда широкие плечи Галена наконец перекрыли мне обзор.

Я перевела взгляд на него, на страдальческие зеленые глаза. Хрипло прошептала:

– Отойди, Гален, мне надо видеть.

Он помотал головой в спутанных кудряшках, они высохли как попало, когда растаял лед.

– Не надо тебе это видеть.

– Если я здесь принцесса, уйди. А если не принцесса, то что, во имя всего живого и растущего, мы здесь делаем?

На него подействовало. Он шагнул в сторону, и я увидела, что сделала королева со своими Воронами, со своими стражами – и с моими тоже.

 
Дата: Суббота, 04.12.2010, 16:03 | Сообщение # 50

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Глава 29

Андаис рубила ножом Холода. Сизо-серая рубашка у него почернела от крови. Падая, он повернулся – концы длинных серебристых волос пропитались кровью и прилипли к телу. Страж упал на четвереньки, пряча голову. Королева занесла нож обеими руками, метя в сердце, но Дойл успел перехватить и отбросить ее руки в сторону от подставленной спины Холода – привлекая ее убийственное внимание к себе. На темной одежде и коже Дойла разглядеть кровь было сложно, но на боку у него сквозь кровь белели кости – там, где она едва не добралась до его сердца.

Я шепнула едва слышно:

– Дойл...

Андаис переключилась на него, и он закрылся руками. Кровь лилась из новых и новых порезов, а она все старалась достать до костей, найти место для смертельного удара. Словно он оскорблял ее, не давая всадить клинок себе в печень. Даже в безумии она помнила, что сопротивляться ей не должны. Нельзя сопротивляться королеве и остаться в живых. Что ж, убить его она вряд ли смогла бы, но на колени встать вынудила – градом бешеных ударов. Нож стал сплошь красным, рукоятка скользила от крови, и Андаис пришлось перехватить ее для нового удара. Она словно всю свою силу собрала, чтобы всадить нож Дойлу в грудь. Он закрылся руками, и тогда она бросилась на него черной молнией, вихрем алого и черного, и – ударила ножом в лицо.

Удар был так силен, что развернул Дойла почтя на сто восемьдесят градусов, и я увидела его лицо, раскроенное от глазницы до подбородка. Убить его этим ножом она не могла, зато изувечить – вполне.

И тут что-то во мне перевернулось. Я все еще трусила, так трусила, что страх гнилью и металлом оседал на языке, но говорят, страх порождает ненависть. Иногда и ярость – сама знаю. Маленький, скорченный зародыш страха рос во мне – и вдруг обнаружил, что обзавелся крыльями, зубами и когтями. Он стал ненавистью – не к Андаис, а к ужасающей бессмысленности происходящего. Так нельзя. Даже если б я не любила этих мужчин – все равно так нельзя.

Рис метнулся наперехват, новый удар выбил фонтан крови у него из плеча – но тут Андаис словно надоело играть в игры. Ей противостояли лучшие воины, какие есть у сидхе, но она двигалась словно летала: Рис не успевал реагировать, и Дойл не успевал. Я поняла, что с самого начала все было для стражей не совсем игрой – она просто дралась лучше их. Она – Королева Воздуха и Тьмы, темная богиня битвы.

Но если Вороны не могут выстоять против нее, то что могу я? Все они быстрее, сильней, тренированней, чем я. Под руками нет никакого оружия, что могло бы мне помочь – разве что помочь себя убить. Но я не в состоянии была стоять и смотреть. Гнев перерос в силу, и кожа у меня засветилась против моей воли. Ага, сила. Для Андаис моя сила – ничто.

Гален с Адайром уставились на меня. Гален покачал головой:

– Ты ничем не поможешь, Мерри. – Он сжал мне руку почти до боли. – Они не погибнут.

– Нет, – с горечью сказал Адайр. – На нас все заживет, как заживало раньше.

– Так скверно еще не было, – сказал новый голос. Мистраль говорил тихо, но в голосе рокотал отдаленный гром, и у меня кожа покрылась мурашками и еще отчего-то засветилась ярче. Странные, затягивающе глубокие глаза встретились с моими, и он повторил: – Она никогда так на нас не набрасывалась. Что-то не так.

Я посмотрела на своих стражников:

– Это правда?

– Они выживут, – сказал Гален, но без всякой уверенности.

– Мистраль прав. – Адайр не в силах был смотреть на эту бойню. На повернутом ко мне лице отражались страдание и стыд. Воронов воспитывали в уверенности, что не подставить грудь под удар за своего вождя – худшее из преступлений. Но за верность надо платить – тем, чтобы быть достойным верности. У нас монархия не всегда была наследственной, на самом деле мы эту идею позаимствовали у людей, а когда-то нами правили лучшие из нас, и на их происхождение не смотрели – лишь бы они были сидхе.

Мистраль отвернулся от меня, словно прочитав по лицу все мои колебания, и прошептал:

– Помоги нам Мать, потому что больше помочь некому.

Кровь сверху донизу покрыла голые руки Андаис, при каждом взмахе с них сыпались кровавые капли. Не кровь жертв – ее собственная кровь. У нее кровь текла из множества мелких порезов на руках, на груди, на шее. Королева Воздуха и Тьмы в боевом исступлении ранила собственную плоть. Она сделала ложный выпад Рису в грудь – почти тем же движением, что и с Дойлом. Рука ее взметнулась дугой, и я уже знала, что будет дальше, – но никак не могла предотвратить. Словно видишь последний роковой удар и не в силах ему помешать.

Я закричала: "Рис!", и лезвие вошло ему в глаз, в единственный его глаз. Она всадила нож ему в лицо, явно желая вырезать последний голубой глаз из этой плоти. Аматеон пытался ее отвлечь, но она его будто не видела. Ничего она не видела, только кровавый ужас, в который превращала лицо Риса, ничего не слышала – только вопль, который ей удалось все же вырвать из его горла.

Моя сила сошла ко мне, словно невидимый кинжал лег в левую ладонь. Рука крови, вторая моя рука власти. Раньше мне всякий раз было больно ее применять – так больно, что в глазах мутилось, а сейчас – нет. Она пришла сейчас тихо, неожиданно и с большей силой, чем когда-либо. До этой минуты я своими руками власти пользовалась, но отвергала их душой. Я была слишком человеком, мне хотелось обладать какой-нибудь симпатичненькой магией, а не одними из самых жутких наших способностей. Но желание это было глупым и детским, и теперь оно ушло. Для меня наступил сейчас миг полной ясности – как будто проникаешь в самое сердце вещей.

Мне не надо было вспоминать вкус и запах крови – вся комната была ею пропитана. Словно кто-то уронил на пол поднос с рубленым мясом, и все по нему прошлись. Вкус сырого мяса, а не одной только крови, я чувствовала корнем языка.

Баринтус бросился к Рису, прикрыл его широкой спиной, а королева вопила и кромсала спину Баринтуса ножом. Рис запрокинул голову – на месте здорового глаза осталось кровавое месиво. И он кричал – бессловесный, безнадежный вопль.

Я перевела взгляд на ранки на плечах Андаис и, не пытаясь высвободиться из рук Адайра и Галена, подумала: "Теки, кровь".

Кровь закапала, струйками потекла у нее по рукам, но, кажется, никто еще не заметил, что у королевы идет кровь, она сама точно не заметила. Ее слишком захватила горячка боя. Убить ее я не надеялась, она была воистину бессмертна. Надеялась я только отвлечь ее, ослабить. У меня не было сил и дальше смотреть на все это сложа руки. Я заставила ее терять кровь, а она даже не заметила. Она била ножом в Баринтуса, словно хотела пробить дыру насквозь. Словно надеялась пролезть в дыру и вытащить оттуда Риса.

Глупо было надеяться ее отвлечь. Мелкая потеря крови не остановит ее, богиню битвы. Слова отца всплыли в памяти: "Если когда-нибудь ты решишь выступить против моей сестры, убей ее, Мередит. Убей или забудь даже думать о том, чтобы поднять на нее руку".

Я вытянула левую руку ладонью вперед и выпустила магию на свободу, словно птицу в небеса. Это было так здорово – выпустить ее, дать ей свободу, бросить попытки казаться не тем, что я есть. Вот эта кровь – это тоже я. Кровь хлынула у Андаис по плечам, и хоть сама она по-прежнему оставалась бесчувственной, кое-кто из мужчин это заметил.

Адайр уже отпустил меня, шагнул назад. Наверное, не хотел оказаться поблизости, когда Андаис очнется от горячки боя. Не хотел, чтобы его сочли как-то к этому причастным.

– Нет, нет, Мерри! – Гален тянул меня за правую руку, хотел захватить и левую. "Теки, кровь", – подумала я. Он отскочил прочь – на ладони у него появился тонкий порез, словно я его бритвой ударила. Глаза у него распахнулись от страха. Меня он боялся или за меня – не знаю.

Кровь алыми струями лилась по рукам королевы, а она все резала и резала спину Баринтуса. Я направила на нее мысль, как на Галена: "Теки, кровь", и царапина у нее на груди разошлась, словно по ней полоснули невидимым ножом. Андаис не закончила очередной удар, остановилась, не понимая.

Я смотрела на ее изящную белую шею: там была крошечная капелька крови, едва заметная точка, но я почему-то видела ее через всю комнату, как под лупой. Я ее видела невероятно ясно, чувствовала запах крови под тонкой этой кожей. Я сложила руку в кулак и представила, что должно сделаться с этой крошечной ранкой. На белом горле вдруг прорезался еще один рот – красная огромная рана. Я думала, Андаис закричит, но она просто не смогла. Кровь хлынула фонтаном, и она забыла про Баринтуса, про Риса, про все на свете – она уставилась на меня своими трехцветными глазами, и в них мелькнула мысль. Воздух вокруг меня сгустился, как в грозу.

– Истекай кровью! – заорала я.

Кровь полилась потоком, словно ее выплескивал гигантский насос. Была бы Андаис человеком, она бы свалилась и умерла, но она не была человеком. Она вытянула ко мне руку.

Гален бросился вперед, между мной и ею, и упал на колени, схватившись руками за горло: он беспомощно открывал рот, но из него не доносилось ни звука. У меня времени не было ни испугаться, ни подумать, что она с ним сделала. Он пожертвовал собой, чтобы я могла ее убить: в этот миг я забыла, что она моя королева, что она сидхе, все забыла, просто хотела ее остановить. Мертвая она остановится.

Из моих губ вылетело шипение, словно нож вытаскивали из ножен. Я только одно слово сказала:

– Кровь!

Сила рванулась от меня вперед, скользящим ударом прошлась по стражам на всем пути – словно невидимое лезвие резануло опять им по ранам, извлекая новую кровь.

Королева видела приближение чар, распознала угрозу. Она сжала кулак, и воздух вдруг отвердел, я не могла вдохнуть – ребра не поднимались. Я повалилась на пол, но успела увидеть, как мои чары ударили по ней, успела увидеть, как льется кровь у нее изо рта, из носа, из ушей, из глаз. Я упала на колени рядом с бьющимся в корчах Галеном, но сквозь туман перед глазами, сквозь танцующие белые искры я увидела, как оседает на колени Андаис. Она смотрела на меня обведенными кровью глазами и, кажется, говорила что-то, но я уже не слышала. В ушах звенел беззвучный вопль моего несчастного тела, жаждущего хоть глотка воздуха. Я упала – на живот. Даже умирая, я хотела видеть ее смерть.

Андаис рухнула сломанной куклой, ничком, лицом в пол. Не попыталась подставить руки. Просто свалилась, и кровь растекалась из-под нее алой лужей, все шире и шире.

Глаза застлало мраком, и я забилась на полу, придавленная ее магией, пытаясь вдохнуть – и не в силах сделать вдох. Я лежала, задавленная ее последним ударом, и хоть мое тело паниковало за меня, скребя по полу в попытке вдохнуть, я страха не чувствовала. Последней моей мыслью перед тем, как все поглотил мрак, было: "Ну и хорошо. Раз она их больше не тронет, хорошо". Потом мое тело перестало сражаться, и ничего больше не было – только тьма и отсутствие боли.

 
Дата: Суббота, 04.12.2010, 16:04 | Сообщение # 51

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Глава 30

Я стояла на высоком холме и смотрела вокруг. До самого горизонта, смешиваясь с его голубой туманной далью, простиралась роскошная зелень, настоящий изумрудный океан. Целый восхитительный миг я стояла одна на вершине огромного холма, а потом почувствовала, что кто-то здесь есть. Я не слышала ни звука, ни движения, просто знала, что если оглянусь, то за спиной у меня кто-то будет стоять. Я думала увидеть Богиню, но ошиблась. В лучах яркого солнца стоял мужчина. На нем был плащ, тенью скрывавший его лицо и прятавший очертания фигуры, развеваясь под легким ветерком. То мне казалось, что незнакомец широкоплеч, то что скорее тонок. Словно тело под плащом менялось прямо у меня на глазах.

Ветер отбрасывал назад мои волосы и раздувал колоколом его плащ. Ветер принес мне запах поля и леса. Незнакомец пахнул первозданной дикостью леса и свежевспаханным полем, но, кроме этих густых ароматов, был еще один, который невозможно описать. От него пахло – за неимением других слов – мужчиной. Но это слово мало что передает. Так пахнет шея мужчины в разгар любви и страсти – дивный аромат, от которого сжимается грудь и переполняется сердце. Если бы парфюмеры сумели разлить его по флакончикам, они бы озолотились, потому что от него пахло любовью.

Он протянул ко мне руку, и я пошла к нему. Рука его менялась ежесекундно, как и тело – цвет кожи, форма и величина ладони, – словно проплывая множество вариантов. Рука, взявшая мою ладонь, оказалась темной, как у Дойла, но лицо под капюшоном Дойлу не принадлежало. Я различала в нем черты всех моих мужчин. Все, кто познал мое тело, отражались и проплывали в лице Бога, но руки, притянувшие меня, были самые настоящие, крепкие руки. Он прижал меня к себе, плащ одел нас обоих и затрепетал крыльями на ветру. Я положила голову ему на грудь, обвила талию руками, и мне стало так спокойно, словно мне больше ничего не страшно. Я словно обрела дом – тот дом, каким его все представляют, но каким он никогда не бывает. Мирный, счастливый – именно то, что нужно, все, чего ты хотел. Минута полного спокойствия. Абсолютное счастье. И казалось, что так может продолжаться вечно.

И стоило мне сформулировать эту мысль, как я поняла, что и правда может. Я могу остаться здесь, в руках Бога, или уйти туда, где царят мир и счастье. Счастье ждало меня, и я могла к нему уйти, но я вспомнила о Дойле и о Холоде, о Галене, Никке, Китто, Рисе... О Богиня, Рис!.. Неужели королева ослепила его? Спокойствие ударилось о мое горе и разлетелось вдребезги.

Руки обнимали меня все так же крепко, грудь была так же надежна, и сердце его билось уверенно, наполняя меня все той же радостью. Он не изменился, изменилась я. Если я умру, что станет с моими стражами? Андаис не умерла, она умереть не может, и ее гнев, когда она придет в себя, будет просто ужасен.

Я пыталась удержать радостное спокойствие, я цеплялась за него, как ребенок цепляется за родителей, когда боится оставаться в темноте, – но я ведь не ребенок. Я принцесса Мередит Ник-Эссус, обладательница рук плоти и крови, и я еще не могла уйти к вечному миру. Мне нельзя оставить моих людей на милость королевы.

Я чуть отстранилась взглянуть в лицо Богу, но увидеть его так и не смогла. Кто-то говорит, что у Бога лица нет, кто-то – что у него лицо твоей самой большой любви, кто-то – что у него лицо того, кто тебе больше всех нужен. Не знаю, только для меня тогда его лицо было все из улыбки и теней. Он меня поцеловал, и губы его пахли медом и яблоками. В голове у меня прозвучал голос, в котором смешались рокочущий бас Дойла и звонкий смех Галена: "Поделись этим с ними".

Я очнулась, ловя воздух ртом, грудь была как в огне. Я попыталась сесть, но от боли тут же упала обратно, вся скорчилась – и больно стало так, что я заорала бы, только воздуху для крика не было.

Надо мной склонилось лицо Китто. Он прошептал:

– Мать господня...

У него вся нижняя половина тела была в крови, и на верхней тоже крови хватало. Я не помнила, чтобы королева добралась до него. Хотела спросить, но даже дышать было так больно, что заговорить я не решилась. С каждым вдохом в меня будто кинжалы впивались с обеих сторон. Так больно, что подмывало опять скорчиться, но я знала, что от этого станет еще больней, и потому осталась лежать неподвижно, только руками проскребла по полу.

Пол был мокрый – от крови, я знала. Но я не понимала, почему кровь так близко от меня. Китто словно прочитал мои мысли, он наклонился и сказал:

– Я затащил тебя в кровь сидхе. Рука крови может питаться кровью.

Он наклонился очень низко, потому что вокруг было слишком шумно. Много мужских голосов. Я выхватывала только обрывки фраз:

– Здесь лежит Мортал Дред... Она нас всех убьет... безумие...

Китто наклонился еще ниже:

– Ты меня слышишь, Мерри?

Мне удалось прошептать едва различимо:

– Да.

О чем шел спор, мне было не понять, но что Китто говорил о крови – я, кажется, поняла. Он затащил меня в лужу крови, надеясь вылечить. Может, мне и правда от этого стало получше, но что-то со мной было очень не так. Дышать было больно, а двигаться – невыносимо больно. Бог вернул меня к жизни, но не исцелил. Как только я это подумала, я ощутила его поцелуй на губах. Губы покалывало, словно мы разъединились только что. Пахло яблоками, а на губах остался вкус меда, когда я их облизнула.

Гален подполз ко мне и приподнялся на руках, чтобы взглянуть мне в лицо. Он улыбнулся, хотя в глазах застыла тень страдания. Я помнила, как бился он в судорогах, приняв на себя первый удар магии Андаис. Мне она все ребра раздавила; наверное, и ему тоже. Я попыталась поднять к нему руку и обнаружила, что кричать я уже умею. Мой крик оборвал спор лучше всякого выстрела. Как только вопль смолк, в комнате повисло такое тяжелое молчание, какого я в жизни не слышала. Китто хотел оттолкнуть Галена, но я переборола боль и сумела приподнять руку так, чтобы Гален ее взял. Легкое это прикосновение пролилось по мне будто бальзамом. Я смогла ровнее лечь на полу. Смогла вспомнить, как нужно дышать, хоть и очень осторожно из-за боли.

Губы покалывало, и казалось, будто я вгрызаюсь в яблоко. Похрустывающая дынная сладость таяла на языке. Яблоки в меду. Да, именно этот вкус наполнил мне рот. В голове эхом прозвучало: "Поделись с ними".

– Поцелуй меня, – попросила я.

На лице Галена отразилось страдание. Он решил, что я прошу прощальный поцелуй. Я надеялась, что он ошибается.

Он тихо стонал, подползая ближе ко мне. Я знала, что сломанные кости впиваются ему в плоть при малейшем движении, и все же он не колебался ни секунды. Он прополз последние разделяющие нас дюймы и склонился ко мне. Губы коснулись моих губ невероятно нежно, но вылетевший из моих губ вздох не пахнул уже яблоками и медом. У Галена был вкус душистых трав. Вкус росы со слабым запахом базилика. Вкус базилика – теплый, густой, яркий. Несорванного базилика, подставившего солнцу листья в капельках росы.

Он оторвался от меня и прошептал:

– Ты пахнешь яблоками.

Я улыбнулась в ответ:

– А ты – свежими травами.

Он засмеялся, и лицо у него напряглось как от боли, но он тут же сказал с удивлением:

– Мне не больно.

Гален напрягся из-за одного ожидания боли. Он глубоко вдохнул, раз и другой:

– Не больно!

Улыбка Галена подарила мне целый мир, когда он сказал: "Я здоров!" В голосе у него звучали и уверенность, и вопрос.

Холод встал на колено рядом с нами, прижимая руку к животу. Я подумала сперва, что он оберегает раненую руку, но разглядела, как выпирают из-под пальцев красные бугры. Андаис распорола ему живот. Мне удалось шепнуть:

– Холод...

Гален подвинулся освободить ему место. Холод тронул мои губы кончиками пальцев:

– Побереги силы.

На губах снова ощущался вкус яблока, словно я только что укусила сочный плод, вымоченный в тягучем золотистом меду. Напоминаний неземного голоса мне уже не требовалось.

Холод отнял руку от моих губ, медленно, словно ему не хотелось разрывать прикосновение.

– Поцелуй меня, – шепнула я.

Серебряная слезинка скатилась у него из глаза, но он наклонился ко мне. Двигался он медленно, преодолевая боль, и не удержался от стона. Наконец он сумел лечь рядом, одной рукой по-прежнему зажимая выпущенные королевским ножом внутренности, а другой гладя меня по волосам. На лице у него было столько чувств, что если я когда-то и сомневалась в его любви, то теперь все сомнения исчезли. По этому взгляду все было ясно.

Он поцеловал меня, нежно, словно прикосновение снежинки, тающей на языке. Как если бы зима обрела вкус. Не просто морозный воздух, не просто выпавший снег – а как будто я лизала гладкую холодную льдинку, как будто снег наполнил мне рот и таял на языке, как сладчайшая из сосулек. Холод таял у меня на языке, а когда он прервал поцелуй, наше дыхание паром повисло в воздухе. Я почувствовала, что могу дышать, самая острая боль отступила.

Холод сел на полу и отнял руку от живота. Жуткого красного бугра не было. Он провел рукой по животу и уставился на меня широко раскрытыми от потрясения глазами.

Дойл опустился на колени рядом с Холодом, отвел одежду, потрогал гладкую белую кожу. Только когда он повернулся ко мне, я увидела, во что превратила Андаис половину его лица. Щека была срезана вплоть до самых губ и свисала вниз. Рана, которую придется зашивать даже сидхе, или щека заживет как вздумается ей, а не вам.

Я потянулась к нему – поделиться силой Бога, но он отодвинулся и подозвал кого-то из-за спины. Я попыталась привстать и взять его за руку, и меня прострелило болью – я опять упала на спину, дыхание сбилось. Мне стало легче, но до выздоровления было еще очень далеко, не то что Галену и Холоду.

Двое стражей подтащили к нам Риса. Он безвольно висел у них на руках, а вид его лица заставил меня вскрикнуть – не от ужаса, но от горя. Андаис не вырезала ему глаз, как когда-то давно гоблины, она его пробила. Ничего не осталось от прекрасной синевы в текущих по лицу Риса крови и прозрачной жидкости. Глазницу окружала глубокая рваная рана, обнажившая и надбровную дугу, и скуловую кость. Как будто Андаис хотела срезать кожу вокруг глаза. Шрам на месте второго глаза Риса был мне привычен, был просто особенностью Риса, я любила каждый его дюйм, но это... Это был его конец. Рис был полностью, безнадежно слеп. Королева постаралась, чтобы он не смог залечить эту рану, – ни возможностей его тела, ни остававшейся у нас магии не хватило бы.

Я смотрела на лицо Риса и чувствовала такую злость, какую редко мне случалось чувствовать. Злость к глупости произошедшего. Так глупо, так бессмысленно! Я не задавалась вопросом, зачем это ей, потому что ответа не было. На вопрос "почему" ответ был только "потому", то есть никакого ответа.

Я поняла теперь, почему отодвинулся Дойл, почему велел принести Риса. Никогда раньше я не исцеляла поцелуем. Если дар этот ненадолго, Рису помощь нужна больше. Дойл и со шрамом останется Дойлом. Но увечье, нанесенное Рису, его разрушало – или превращало в кого-то другого.

Целехонькие стражи Андаис стояли у него по бокам, и на миг я разозлилась, что они ничего не сделали, чтобы не допустить этот ужас.

Они помогли Рису встать на колени, но когда его рука коснулась моей, он отдернулся.

– Не трогай меня, Мерри, не смотри!

Но Китто, так и стоявший на коленях в луже остывающей крови, объяснил ему:

– Она вернулась из Летней страны и принесла с собой птичий поцелуй.

Рис повернул к нему слепое лицо:

– Не верю.

Я о птичьем поцелуе слышала впервые в жизни, но вопросы решила оставить на потом.

– Наклонись, Рис, и я докажу.

Дойл отодвинул не наших стражей, Риса ко мне подвели он и Холод. Лицо Риса покрывала кровь, но я не смутилась и не попыталась ее стереть. Кровь – это тоже был Рис. Губы у него были соленые от крови. Он прижался ко мне губами, но не поцеловал. Мне пришлось надавить ему на затылок, и я ахнула от боли.

Он отдернулся – точнее, попытался; руки Дойла и Холода удержали его на месте.

– Она тоже ранена, – сказал Холод, – ей больно было поднять к тебе руку. Она не из-за твоего вида ахнула.

Холод сказал явно то, что нужно, Рис прекратил попытки отодвинуться.

– Она сильно ранена?

– Поцелуй меня, Рис, и мне будет лучше.

И он наклонился ко мне, не заставляя делать лишних движений. Он поцеловал меня, когда наши губы встретились, и похоже, было необходимо, чтобы мы оба желали этого поцелуя, потому что теперь на меня нахлынул запах дома. Так, как будто у дома есть один запах, в котором перемешаны ароматы свежего хлеба, чистого белья, дымка из камина, и смех, и еще запах густой похлебки, булькающей на огне. Никаким конкретным кушаньем от Риса не пахло, но губы у него хранили напоминание обо всем добром и хорошем, что дарит чувство спокойствия, сытости, счастья.

Я неосторожно подняла руки обнять его, но вызванная движением боль ослабела и растворилась от ощущения его тела. Он все же отстранился, а я цеплялась за него, желая удержать этот вкус. Я открыла глаза.

Рис моргал здоровым глазом. Три круга – ярко-голубой, бледно-голубой и васильковый – снова смотрели на меня. Я засмеялась и заплакала одновременно, глядя на него в онемелом восторге.

– Благодарение Богине, – прошептал он так тихо, что вряд ли кто-то еще его услышал.

– Благодарение Консорту, – шепнула я в ответ, тоже ему одному.

Он улыбнулся, и у меня внутри что-то отпустило, ушло напряжение, о котором я и сама не знала. Если Рис может так улыбаться – все будет хорошо.

Рис поднялся, и я взяла за руку Дойла. Я хотела, чтобы следующим был он, потому что не знала, сколько еще со мной останется благословение. Он помотал головой, и я открыла рот запротестовать, но появился Мистраль с Онилвином на руках. Я знала, что Мистраль недолюбливал Онилвина, но сейчас стражей объединяло что-то выше обычной дружбы или вражды. Голова Онилвина висела под странным углом, державшие ее мышцы были перерезаны. В глубине жуткой раны на месте горла виднелся позвоночник, одежду спереди залила кровь, окрасив в сине-фиолетовый цвет. Кожа цвета пшеничных ростков побледнела до болезненной зелени, и только широко раскрытые золотисто-зеленые глаза еще жили у него на лице. Андаис так распорола ему горло, что воздух шипел и булькал в разорванной трахее. Если б он был человеком, все дыхательные пути были бы нарушены, но он человеком не был, а потому дышал и жил, но сможет ли он залечить такую страшную рану – зависело от того, сколько еще осталось у него магической силы. В давние времена нас благословили сами боги, мы, как святые, могли прирастить даже отрубленную голову, но было это слишком давно. Теперь не все сумеют залечить такую рану.

Была реальная возможность, что Онилвин протянет еще сколько-то дней, но все-таки умрет. Мне не слишком хотелось тратить на него благословение Бога, но у меня не хватило сердца от него отвернуться. Все же он был из моих людей. И рисковал собой, чтобы спасти остальных.

Я встретилась взглядом с Дойлом и выпустила его руку. Медленно, нехотя... Но он был прав. Его рана не смертельна, он ее залечит. А вот Онилвин – не обязательно.

Мистраль осторожно опустился на колени на залитый кровью пол и попытался уложить Онилвина рядом со мной. Но кровь попала ему в трахею, и он закашлялся, мучительно пытаясь прочистить горло с помощью одних только мышц живота и груди. Жуткий мокрый кашель сотряс его, потом из шеи вылетел кровавый сгусток, и он смог вздохнуть – чуть-чуть глотнуть воздуха. Видно, он боялся, что в горло снова попадет кровь.

Да поможет нам Богиня...

– Наверное, на спине ему неудобно, – сказал Мистраль. Он пытался говорить спокойно, но не смог. Он злился, и я не могла его винить.

– Подожди. – Я попыталась сесть, но от боли у меня перехватило дыхание, и я упала назад на кровавый пол. Я подождала, пока боль поутихнет, и сказала: – Китто, помоги мне приподняться.

Китто вопросительно посмотрел на Дойла и, получив утвердительный кивок, потянулся ко мне, но Гален его опередил.

– Давай я, Китто. Она меня вылечила, я ей помогу.

Китто кивнул и дал ему место.

Гален осторожно уложил меня головой и плечами себе на колени. Больно не было... ну, было, но не слишком.

– Еще повыше, – попросила я.

Он сделал, как я просила, и даже на Дойла не взглянул. Я почти уже села, полностью опираясь на Галена, когда появилась боль, будто ножом резанули – но теперь нож был довольно тупой, я могла это вынести.

– Все, вот так.

Гален подо мной застыл неподвижно.

– Погодите! – Голос был женский, так что должен был принадлежать королеве – но совсем не был похож на ее голос. – Погодите, – повторил голос, и в этом слове звучало страдание.

 
Дата: Суббота, 04.12.2010, 16:04 | Сообщение # 52

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:

После того, что она сделала со стражами, со мной, вряд ли кто-то из нас обязан был к ней прислушиваться, и все же мы послушались. Нам надо было ее проклинать, а мы не сказали ни слова. Мы замерли, дожидаясь, пока она проползет через всю комнату.

Мистраль шагнул назад – как раз так, чтобы мне стало видно. По полу шла широкая красная полоса, словно там тащили кого-то истекающего кровью. Кровавая дорожка кончалась у ног королевы. Она сидела, привалившись к стене. На колени себе она взгромоздила Эймона, и я никогда раньше не замечала, какой он большой, а может, это она теперь казалась маленькой по контрасту с широкоплечим стражем. Рост у нее был не маленький, и сама она всегда была такой внушительной, что занимала больше пространства, чем положено, – но сейчас она сидела с Эймоном на коленях, сжимая рукой голую окровавленную ногу Тайлера, и казалась маленькой.

Но сама она вылечилась. Рана на горле у нее была почти такая же, как у Онилвина, – но страж лежал едва дыша, а у нее на белой шее виднелся только разрез шириной в ладонь, и он затягивался прямо на глазах. Не то чтобы это было сразу заметно, нет, скорее как наблюдать за распускающимся бутоном. Знаешь, что вот он открывается, но глазом уследить не можешь. Она была наша королева, а значит, сила сидхе проявлялась в ней ярче, чем в любом из нас.

Я взглянула на Онилвина, гигантской сломанной куклой поникшего на руках у Мистраля, и опять на королеву с почти зажившим горлом. И мне стало жарко от гнева. Если Адайр сказал правду, она столетиями издевалась над своими стражами. Как она может так мало ценить такой дар?

– Погодите, – повторила она, и я заметила у нее на глазах то, чего никак не ожидала увидеть. Слезы. Королева плакала! – Вылечи сначала Эймона. И Тайлера.

Мы все на нее уставились. Я вообще-то думала, она попросит вылечить себя. Королева не раздает магию, она ее накапливает. Таранис, король Благого Двора, вел себя точно так же. Словно оба они боялись, что магия в один ужасный день кончится, а править без нее нельзя.

Я хотела уже сказать "Нет", но Аматеон успел раньше:

– Да, ваше величество. – Голос у него был усталый, и, кажется, в нем звучало горе. Он дотащился до места на полпути между двумя группами – королевой с ее пострадавшими любовниками и мной с моими. Если придираться, то Онилвин и Мистраль вообще-то моими любовниками не были, но почему-то очень ясно чувствовалось, что все на моей стороне комнаты находятся в оппозиции к королеве.

Аматеон придерживал раненную королевой руку. Плащ на спине у него пропитался кровью и лип к телу, как вторая кожа.

– Поднесите принцессу, – сказал он.

– Ее нельзя передвигать, – ответил Гален.

– Мы должны повиноваться королеве, – сказал Аматеон. – Принесите принцессу.

Наверное, он слишком измучился, чтобы хорошо управлять лицом, потому что в лепестковых глазах горел ясный, глубокий гнев. Но после шоу, только что устроенного королевой, не один только страх лишиться остатков своих прекрасных волос подсказывал ему повиноваться ей без рассуждений.

– Мерри слишком больно двигаться, – повторил Гален.

– Можно поднести Эймона к принцессе. – Голос Холода не выражал никаких эмоций, на лице застыла надменная маска.

– Нет, – сказала королева.

Гален склонился ко мне.

– Ни за что, – прошептал он.

Рис посмотрел на королеву новообретенным глазом:

– Мерри нужен целитель, прежде чем двигаться с места.

– Знаю, – сказала королева с первыми нотками злости в голосе. Прежнее высунуло уродливую голову.

Гален нагнулся еще, перекрыв мне вид:

– Я не дам ей опять причинить тебе зло.

Он слишком низко наклонился, чтобы я видела его глаза. Мне пришлось удовлетвориться гладкостью его щеки, водопадом волос.

– Не делай глупостей, Гален, пожалуйста.

– Могу ли я чем-то помочь, моя королева? – Это сказал Мистраль.

Гален выпрямился, и мне опять стало видно. Королева, почти былинка рядом с Эймоном, стояла и держала его на руках. Даже раненная, она запросто его несла, хотя он весил раза в два больше нее. Роста и длины рук ей хватало. Она была сидхе, а значит, могла выжать на руках небольшую легковушку. Но застыли мы, уставившись на нее, потому что она вообще пожелала его нести.

Она сказала, ни на кого не глядя:

– Возьмите Тайлера, только осторожно, и принесите его.

Андаис несла ко мне Эймона и плакала. Был бы это кто угодно другой, я бы сказала, что она горюет.

Она опустилась на колени, покачнувшись, и выдавила улыбку:

– Ты меня порезала, племянница, и очень неплохо порезала.

Я сочла это комплиментом, как и следовало.

– Спасибо.

Она прижимала Эймона к груди.

– Вылечи его для меня, Мередит.

Тело Эймона сплошь покрывали колотые раны, грудь была похожа на сырую отбивную. Сердце, должно быть, десяток раз пробито – но он был сидхе, и бедное его сердце билось даже пробитое. На груди у него сантиметра целой кожи не осталось, он словно в кровавую рубаху был завернут.

Она вздохнула, едва ли не всхлипнула.

– Я пила вино с Нулин, а потом она ушла, а я сошла с ума.

Я с трудом удержала спокойствие, потому что Нулин входила в число стражниц Кела. Обвинить члена гвардии Кела в отравлении – все равно что обвинить самого принца. Они шагу не ступали без его приказа из страха наказания. Если Андаис называть садисткой, то для Кела надо выдумывать новое слово. Ни одна из стражниц не рискнула бы вызвать его неудовольствие. Никто из них не посмел бы дать королеве яд без согласия Кела – или хотя бы уверенности, что оно получено. Неужели он смог отдать приказ прямо из темницы?

Дойл медленно выговорил раненым ртом:

– Я не чую яда.

– Твой нос на многое способен, Мрак, – с намеком сказала Андаис.

Он наклонился к ее лицу – медленно, преодолевая боль, – и понюхал воздух в дюйме над кожей.

– Колдовство, – прошептал он. Очень осторожно он лизнул ее в щеку, но ему стало больно, похоже. Он отдернулся. – Кровожадность.

Она кивнула.

– Если чары были в вине, почему Нулин нет здесь – искромсанной или кромсающей? – спросил Аматеон.

– Она воплощение весны и света. В ней нет кровожадности, к которой можно воззвать, – ответила Андаис. Королева посмотрела на меня, и трижды серые глаза были полны печали, на которую я не считала ее способной. – Они все рассчитали. Очень умно.

Она сказала "они". Заполнила ли она логический разрыв до Кела? Или, как всегда, нашла способ его оправдать?

– Я веками не испытывала такого упоения боем. Это так хорошо было! С каждой раной, с каждым ударом жажда крови росла. Я совсем забыла, как потрясающе прекрасно убивать – без особой цели, не ради сведений, не ради устрашения, просто из любви к убийству. Тот, кто навел чары, отлично меня знал. – Андаис протянула ко мне окровавленную руку: – Исцели моих Воронов, а я уничтожу Нулин.

– Только Нулин... – протянула я.

– Я уничтожу ту, кто на меня покусилась. – Голос у нее был тверд, но в глазах читалась тревога. Она знала, на что я намекаю. – Исцели моих Воронов, Мередит.

Она тронула меня за руку, и прикосновение отдалось по мне эхом. Магия, помещенная в меня Богом, зазвенела огромным колоколом. Андаис это явно ощутила, потому что уставилась на меня большими глазами.

– Что это? – прошептал Гален.

– Зов Бога, – выговорил Дойл искромсанными губами.

Голос сказал мне: "От головы и доброе, и злое". И я поняла или решила, что поняла. Неблагие перестали рожать детей, потому что Андаис не могла их рожать. Наша магия слабела потому, что слабела магия Андаис. Она наша королева, наша голова.

Я взглянула в ее потрясенное лицо и сказала то, что приходилось говорить:

– Иди в мои объятия, тетя.

Она наклонилась ко мне почти нехотя, словно так же была захвачена магией, как и я. Она была мне тетей, сестрой моего отца, и знала меня с самого рождения, но за все эти годы ни разу не поцеловала.

Губы ее были словно нежный плод, сочный и спелый под тонкой кожицей. Аромат спелых слив переполнил мои чувства, словно я впитывала его прямо из воздуха или пила с ее губ. Я прижалась к ней ртом и открыла его, словно чтобы укусить спелый плод ее губ.

Ее сладость перемешалась с магией, пробудила ее, и магия жаром поднялась во мне и полилась по коже обжигающими искрами. Жар растаял в медовой сладости губ, и мне казалось, будто летнее солнце ласкает плотную, сияющую кожицу слив, обременивших ветки деревьев. Летний зной льнул к нашей коже, напитывал мир одуряющим ароматом плодов, таких спелых, таких тяжелых, что шелковистая кожица вот-вот готова лопнуть, готова выставить мясистую сладость под ласку солнца и сонное гудение пчел, – плодов в пору совершенной зрелости, миг абсолютного совершенства. Еще минута – и они посыплются с веток, минутой раньше – и они не будут сладчайшими плодами, когда-либо попадавшими в смертный рот.

Я очнулась в ту же секунду. Открыла глаза и увидела Андаис – будто серебряный сон. Она сияла так ярко, что по всей комнате разбежались тени. И я поняла, что тени бегут не только от нее. Моя кожа и раньше сияла порой как полная луна, но такого я никогда еще не видела. Словно из меня лился ярчайший свет магниевой вспышки. Пламя настолько чистое и яркое, что можно ослепнуть, если задержать на нем взгляд.

Мы с Андаис были как двойная звезда – белая и серебряная, обе ослепительно яркие. Но мне сияние смотреть не мешало, не жгло мне глаза. Ее лицо словно плыло в свете, глаза закрыты. Мне пришлось чуть податься назад, чтобы увидеть ее губы, словно вырезанные из граната и оправленные в холодный серебряный огонь.

Она моргнула и открыла глаза – медленно, словно просыпаясь. Серый вихрь тут же рванулся из них наружу, будто дыхание дракона – мягкое и вязкое, как туман. В тумане пряталось что-то – что-то, чего я не хотела видеть. У меня волоски на теле встали дыбом от близости полускрытых образов, кожа пошла мурашками от этих уплывающих теней. Горло сдавило страхом, и я вдруг поняла, что мы обе стоим на коленях. Больше никого я не видела сквозь туман ее глаз. Я держала ее в объятиях, и ее глаза источали туман в двойное сияние нашей магии.

Туман пахнул влагой и дождем, но сквозь него я все равно различала запах плодов – зрелых, ждущих. Готовых предложить свою сладость в тот дивный миг, когда мир затаив дыхание ждет руки, что коснется этой совершенной женщины, этого несравненного дара, и воздаст должное ее красоте. Я понимала теперь, что мной правит Бог, что это его мысли. Но сквозь заполнявшую меня силу Бога она была прекрасна. Волосы как вороново крыло, глаза – туман и тени, кожа из звездного света и сияния луны, губы – как кровь из глубины сердца. Ее красота ужасала, она хватала за живое и вызывала боль в сердце. И еще я понимала, что, будь моя магия иной, на ветках того дерева висели бы другие плоды, и я была счастлива, что во мне течет и благая кровь.

Бог овладел моей волей, и я снова вернулась в миг, когда даже вздох может все испортить и позволено только одно. Почтить предложенный дар.

Я поцеловала гранатовые губы, обнаружив, что мои собственные похожи сейчас на темно-алые рубины. Словно две драгоценности слились воедино. Руки мои взяли ее лицо – ее косточки были такие нежные и хрупкие под моими пальцами. У меня руки меньше, чем у Андаис, я это помнила, но сейчас они были достаточно велики, чтобы нежно обнять ее лицо. Я стала в этот миг солнцем – всем, что только есть в мире мужского, самым лучшим, что вкладывается в слово "мужчина", Летним Королем, Хозяином Леса во всей его высокой доблести. Я поцеловала ее так, как нужно целовать, нежно и твердо, сжимая в ладонях больших, чем мои, обнимая с силой большей, чем ее собственная, и оттого только нежнее и заботливей. Я целовала ее так, словно она может разбиться от прикосновения. А потом она прижалась плотней, ее магия полилась мне в губы, и поцелуй стал совсем не таким осторожным, более уверенным. И на зов ее губ, на приглашение нетерпеливых ее рук у меня на теле магия Леса рванулась в нее, пронзила ее. Она оторвалась от меня и вскрикнула.

Наши силы пролились друг в друга, и несколько сияющих секунд серебряный и белый свет смешивались, пока не стали одним огнем. Передо мной сияло не ее лицо. Это лицо было юное, с копной каштановых волос и смеющимися глазами – только оно тут же сменилось рыжеволосым и зеленоглазым, а потом с волосами белыми как хлопок и почти такой же белой кожей. Женщина за женщиной скользили у меня перед глазами, и я чувствовала, что меняюсь и сама. Выше ростом, ниже, шире в плечах, с бородой, темноволосый, белокожий, темнокожий. Я была множеством мужчин, всеми мужчинами, вообще не была мужчиной. Я была Летним Королем и существовала всегда. И женщина передо мной была моя невеста и всегда была ею. Вечный танец.

Первым напоминанием об этом мире, а не о том, стала боль в коленках. Я стояла на каменном полу. Второе, что я поняла, – меня обнимает женщина, гладит по волосам. Она прижимала меня так крепко, что я чувствовала у груди ее груди, поменьше моих.

Андаис улыбалась мне. Она казалась моложе, хоть я и понимала, что дело не в возрасте. Глаза у нее ярко горели, и вишневые губы улыбались мне сверху, потому что на коленях она все равно была выше, чем я.

– Ты теперь здорова? – спросила она.

Как только она спросила, я поняла, что совсем забыла о боли, – но я все же набрала воздуху проверить и почувствовала себя... отлично. Нет, даже еще лучше.

– Да, – сказала я.

Улыбка ее растянулась чуть не до ушей. Андаис не улыбается так широко.

– Погляди, что натворила наша магия. – Она махнула рукой вокруг. Онилвин стоял на коленях со слегка затуманенным взором, но горло у него было совершенно целое. Эймон сидел, и в груди у него не было никаких ран. Дойл повернул ко мне прекрасное лицо и уважительно кивнул, скорее даже поклонился.

– Они все здоровы.

Тайлер, человек, которого она едва не убила, смеялся и плакал, стоя рядом с Мистралем. Наверное, он за всех сказал, когда произнес сквозь истерический смех:

– Это было невероятно, просто потрясающе. Словно быть светом.

Я снова посмотрела на Андаис. В глазах у нее появилось расчетливое, внушающее тревогу выражение, и еще что-то непонятное было. Новое. До меня дошло, что она так и держит меня в объятиях. Я попыталась отодвинуться, но она не пустила. Мною больше не владел Бог. Мне нечего было ей противопоставить – ни в физической, ни в какой иной силе.

Она улыбнулась мне так, как прежде улыбались только любовники, и у меня мурашки по спине побежали от этой улыбки.

– Была бы ты мужчиной, я бы тебя за это допустила в свою постель.

Я не знала, что на это сказать, но отвечать было нужно.

– Благодарю за комплимент, тетя Андаис.

Она склонила голову набок, как ястреб, выслеживающий мышку.

– Могла бы и не напоминать о наших родственных связях, это тебя все равно не спасет. Как это в обычае у богов, мы нередко женимся на родственниках или трахаемся с ними.

Тут она засмеялась, и смех звучал много приятней, чем я когда-либо у нее слышала, – просто обычная ирония.

– Ну и вид у тебя! – И она рассмеялась снова и отпустила меня.

Она встала и выпрямилась, и даже от этого простого движения у меня кожу закололо магией.

– Мне настолько лучше!

Она посмотрела на меня и подала мне руку. Я взяла ее и поднялась на ноги. Она держала мою руку обеими своими и очень серьезно на меня глядела.

– Пойдем, Мередит, пойдем и убьем изменницу, попытавшуюся околдовать королеву. Дойл говорит, что нам надо найти и убийцу, покушавшегося на тебя.

Я задумалась, сколько же я пробыла без сознания. А вслух сказала только:

– Как пожелает моя королева.

Она вдруг грубо притянула меня к себе, заломив мне руку за спину.

– Я благодарна тебе, Мередит, очень благодарна за этот магический дар, но не ошибись. Если мне покажется, что я смогу вернуть эту магию, взяв тебя в постель, я так и сделаю. Если я решу, что смогу возродить магию двора, послав тебя в объятия к кому угодно, – я тебя пошлю. Ты все понимаешь?

Я сглотнула и сделала глубокий вдох, прежде чем ответить:

– Да, тетя Андаис.

– Тогда поцелуй свою тетушку.

И что мне было делать? Я прикоснулась губами к ее губам, а она продела руку мне под локоть и потрепала меня по руке, словно мы были лучшими подружками.

– Идем, Мередит, прикончим наших врагов.

Я бы с гораздо большей радостью проводила ее в тронный зал, если бы мы шли порознь. Она меня всю дорогу поглаживала – не как любовника, а скорее как собачку. Существо, которое приятно гладить, и "нет" оно никогда не скажет.

 
Дата: Суббота, 04.12.2010, 16:04 | Сообщение # 53

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Глава 31

Ушли мы не дальше источника. Он струился и лепетал среди камней. Королева упала перед ним на колени.

– Здесь воды не было почти триста лет... – Она подняла к нам голову. – Как и откуда она взялась?

Стражи повернулись ко мне. Их взгляды сказали больше, чем любые слова.

– Твоя работа? – спросила она с недобрым оттенком в голосе. Похоже, мы уже не подружки.

Эймон, после чудесного исцеления державшийся поблизости от Андаис, положил руку ей на плечо. Я думала, она скинет руку, но ошиблась. Она ссутулилась под его прикосновением, даже голову склонила. Когда она выпрямилась, лицо у нее светилось самой нежной улыбкой, какую мне случалось видеть.

Она повторила вопрос тоном, соответствовавшим улыбке, и смотрела при этом на Эймона.

– Это ты вернула источник к жизни, племянница?

Вопрос был сложней, чем ей казалось. Если ответить просто "да", я припишу себе чужую заслугу.

– Мы с Адайром, тетя.

Ко мне она повернулась далеко не с таким умиленным видом.

– Ты и правда, видно, запоминающаяся штучка. Один быстрый трах – и он уже рискует за тебя жизнью.

Меня все ее высказывание удивило, но особенно последние слова.

– Если он меня и трахнул, то по твоему приказу, тетя. К нему неприменимо наказание за нарушение целибата. Стражам всегда разрешалось трахаться, если королева того желала.

Лицо ее слегка смягчилось, приняв непонятное мне выражение, как будто задумчивое. Мне припомнились слова Баринтуса – что голову ей труднее замутить, чем пах.

– Ты не видела его подвиг, что ли?

Я уставилась на нее, с трудом удерживая спокойствие:

– Я не знаю, что ты имеешь в виду, тетя.

– Когда ты меня ранила, часть моего ответного удара принял на себя Гален, а вторым на пути встал Адайр. – Сказано это было с недовольством. – Как я и говорю, ты, должно быть, трахаешься будто куртизанка. Чертовы божества плодородия всегда слишком много о себе мнят.

Я не могла высчитать, успокоит ее или разозлит еще больше, скажи я, что у нас с Адайром секса не было. Так что я промолчала. Адайр и прочие очевидцы, должно быть, подумали то же самое – никто не сказал ни слова.

Эймон нежно пожал ей плечо. Она потрепала его по руке, но велела:

– Иди сюда, Адайр.

Стражи расступились, Адайр вышел вперед и встал рядом со мной. Он отважился коротко на меня взглянуть, потом упал перед королевой на одно колено и склонил голову, пряча от Андаис лицо. Правильно сделал – я успела заметить злость у него в глазах. Ему надо научиться управлять лицом получше, или он ни при одном дворе долго не протянет.

Я смотрела на него у своих ног – золотистое совершенство, не считая остриженных волос. Он бессмертен, а когда-то и вовсе был богом и всем этим рискнул ради меня. Королева обещала, что все Вороны, которые побывают в моей постели, перейдут ко мне. Будут моими стражами, а не ее. Так что формально она ничего не могла с ним сделать, раз уж она считала, что у нас с ним был секс. Разумеется, то же относилось к Дойлу, Галену, Рису, Холоду, Никке и, хоть она того и не знала, к Баринтусу. Но ее обещание не сохранило моих стражей в безопасности. На самом деле, безумие там, чары или еще что – но то, что она причинила им вред, означало, что она преступила клятву. Я обещала не дать моих стражей в обиду и выполнила обещание, едва не умерев при этом. Она обещание нарушила. Она стала клятвопреступницей. За такое сидхе изгоняли из волшебной страны. Вот только единственной особой, способной потребовать от королевы такой честности, была она сама.

– Гален с Адайром приняли удары, направленные на принцессу. Стражи принцессы встали на защиту Эймона и Тайлера. – На лице ее отразилось страдание, она потянулась к руке Эймона у себя на плече. – Я благодарна людям Мерри за то, что они спасли дорогих моему сердцу. Но ни один из Воронов не встал на пути у Мерри. Ни один мой страж не попытался мне помочь, когда она вступила в битву со мной, а ведь она не объявляла дуэли. Только формальная дуэль освободила бы моих стражей от обязанности меня защищать.

Мистраль упал на колено перед королевой, хотя чуть дальше, чем она могла бы достать рукой или ногой. Не то чтобы ему это помогло, если дела обернутся худо.

– Ты приказала нам встать на колени и не сходить с места под страхом присоединиться на стене к твоему человеку. – Он взглянул на нее со смесью злости и вызова. – Никто из нас не рискнет вызвать твой гнев.

– Это еще не все, Мистраль. Это я бы простила. Но я слышала, как вы сговаривались меня убить. Взять мой собственный меч Мортал Дред и убить меня, пока я слаба. Я слышала разговоры изменников!

Я припомнила долетевшие до меня обрывки того разговора. Эта нить могла завести нас в нежелательную сторону. Но как ее отвлечь? В тревожное молчание упал бас Дойла:

– Не стоит ли нам разобраться с настоящей изменницей Нулин, прежде чем наказывать кого-то за пустые разговоры?

– Я решаю, с кем и когда разбираться! – отрезала она.

Эймон опустился на колено, и даже в такой позе он казался больше нее. Я раньше не замечала, как он широк в плечах, как внушителен физически. Он прошептал ей что-то на ухо. Андаис качнула головой:

– Нет, Эймон. Если они не хотят меня защищать, если предпочитают видеть меня мертвой – значит они могут встать на сторону врага. Нам придется сражаться на двух фронтах. Нельзя оставлять врага у себя в тылу.

– Но ведь лучше сражаться на одном фронте? – спросила я.

Она озадаченно на меня посмотрела. Не знаю, то ли чары так на нее подействовали, то ли еще что, но она была сама на себя не похожа.

– Конечно, лучше на одном, – сказала она наконец. – Потому-то и надо сперва уничтожить измену у себя за спиной.

– Чары были рассчитаны на то, чтобы ты убила собственных телохранителей, – объяснила я, как непонятливому ребенку. – Если ты их теперь казнишь, ты сделаешь как раз то, чего добивались твои враги.

Она нахмурилась.

– В твоих словах есть резон. Но нельзя спускать с рук разговоры об убийстве королевы.

– А какое наказание полагается у нас клятвопреступникам? – спросила я.

– Клятвопреступникам?

– Да.

– Смерть или изгнание, – сказала она твердым тоном, но в глазах появилась неуверенность. То ли она заметила ловушку, то ли у нее на уме еще что-то было.

– Ты поклялась мне, что все, получившие доступ к моему телу, станут моими стражами, телохранителями принцессы. Они не будут больше Воронами королевы.

– Я помню, – нахмурилась она.

– И еще ты пообещала мне, что им не смогут причинить вред без моего согласия, как нельзя причинить без твоего позволения вред твоим стражам.

Она сильнее нахмурилась:

– Я тебе это пообещала?

– Да, тетя Андаис.

Она посмотрела на журчащий ручей.

– Эймон, ты помнишь, чтобы я это обещала?

Эймон посмотрел на меня, и по глазам я поняла, что он готов солгать.

– Да, моя королева.

Эймон не слышал, как Андаис дала мне обещание, его тогда с нами не было. Он солгал ради меня. Нет, не ради меня, ради нас всех.

Андаис вздохнула.

– Обещание королевы нерушимо. – Она выпрямилась и посмотрела на меня. – Я преступила клятву, принцесса Мередит. Но я еще королева, и мы столкнулись с дилеммой.

– Поскольку обещание дано было мне, то и преступление совершено против меня.

– А значит, ты можешь его простить. Но я догадываюсь, что не бесплатно. – Она смотрела на меня настороженно и предостерегающе. Предостережение мне не удавалось разгадать. Она боялась, что я попрошу что-то такое, чего ей очень не хотелось делать.

– Я кровь от твоей крови, тетя Андаис. Разве может быть иначе?

– Так какую же плату ты просишь, племянница?

– Плату за каждого из моих людей, кому ты нанесла раны.

– То есть цену крови, – уточнила она.

– Я вправе ее просить.

Лицо у нее стало таким настороженным и непроницаемым, как мне еще не случалось видеть.

– И чьей крови ты требуешь?

– Цену крови можно заплатить другой монетой, – сказала я.

В глазах у нее мелькнуло облегчение, и она кивнула:

– Проси.

– Прощения всем стражам, говорившим о твоем мече. Позволить всем нам вооружиться, прежде чем пойти в тронный зал. И выступить перед всем двором единой командой, пока не найдем и не казним виновных.

Она кивнула.

– Согласна.

Стражи облачились снова в свои доспехи: у некоторых броня была похожа на звериные шкуры или хитиновые панцири насекомых, а у других – более привычного вида металлические доспехи имели цвет, какого не бывает у стали, вышедшей из людских горнов. Королева подошла к стене и дотронулась до камня. Часть стены исчезла, открыв застланное мраком отверстие. Королева сунула руку в этот мрак и вытащила короткий меч с рукояткой из трех резных воронов, которые клювами сжимали рубин размером с мой кулак. Распростертые серебряные крылья образовывали гарду. Имя мечу было Мортал Дред – Смертный Ужас, и это была одна из последних великих реликвий Неблагого Двора. Этот великий меч мог принести сидхе истинную смерть. Смертельная рана, нанесенная этим клинком, для всех была смертельна. И еще он мог проткнуть кожу любого фейри, из какой бы субстанции ни состояла его плоть и какие бы защитные чары он ни применял.

Андаис повернулась ко мне с этим мечом, а я не испугалась – чтобы убить меня, в такой магии не было нужды. Она полюбовалась клинком, ловя им свет.

– Я все еще не в себе, Мередит. Мой разум полуодурманен действием чар. Я веками не позволяла себе так отдаться бою. Только с врагами можно позволить себе такое.

Она подняла голову: в глазах у нее была печаль. Тяжкое знание. Она знала, что ни одна из стражниц Кела не сделала бы такой шаг без его ведома, без его согласия. Конечно, он не передал из своей темницы: "Убейте мою мать", нет, скорее что-то вроде: "Неужели никто не избавит меня от этой жуткой женщины?" Чтобы он с чистой совестью мог отпереться, если дойдет до разбирательств. Чтобы сказать, что подчиненные всерьез приняли сказанное в сердцах. Но это была бы только игра словами, полуправда, ложь умолчанием. Взгляд королевы говорил, что полуправду она терпеть уже не в силах.

– Я опасалась за рассудок моего сына, Мередит, – сказала она едва ли не виновато. – Я разрешила одной из его стражниц посетить его и утолить вызванную Слезами Бранвэйн жажду, пока он не сошел с ума.

Я просто смотрела на нее, и на лице у меня ничего не отражалось – потому что я не могла понять, что же я чувствую от такого известия.

– Ты пустила к нему стражницу утолить его жажду и спасти его рассудок, и в тот же самый день другая его стражница подсунула тебе заклинание, заставлявшее тебя перебить самых надежных твоих защитников...

В глазах у нее застыл испуг.

– Он мой сын.

– Знаю, – сказала я.

– Мой единственный ребенок.

– Понимаю, – кивнула я.

– Нет, не понимаешь. И не поймешь, пока у тебя не будет своих детей. А до того тебе лишь кажется, что ты сочувствуешь, мерещится, что понимаешь, мнится, что веришь.

– Ты права. У меня нет детей, и я не понимаю.

Она подняла Мортал Дред к свету: казалось, она видит на гладкой поверхности что-то недоступное мне.

– Я еще не в здравом уме. Я чувствую в себе безумие, чувствую, какой могу стать. Чувство это мне знакомо, но теперь я засомневалась, насколько моей была моя жажда крови. Уж не помогали ли ей проявиться... И может быть, годами.

Я не знала, что на это сказать, так что молчала. Молчание лучше всего, когда все сказанное может прийтись слишком некстати.

– Я уничтожу Нулин и того, кто организовал покушение на тебя, племянница, тоже.

– А если это один и тот же преступник?

Она бросила на меня косой взгляд:

– А что это меняет?

– Ты объявила, что, если хоть один из людей Кела попытается убить меня, пока он в заключении, его жизнь кончена.

Она закрыла глаза и приложила ко лбу холодный клинок.

– Не проси у меня жизнь моего единственного ребенка, Мередит.

– Я не просила.

Она сверкнула на меня знаменитым гневным взглядом.

– Не просила?

 
Дата: Суббота, 04.12.2010, 16:05 | Сообщение # 54

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:

– Я лишь напомнила королеве ее слова.

– Никогда я тебя не любила, племянница, но и не ненавидела. Я тебя возненавижу, если ты вынудишь меня убить Кела.

– Не я подталкиваю твою руку, королева Андаис, только он сам.

– Они могли действовать без его ведома.

По глазам было видно, что она сама этому не верит. Она уже не так была безумна, чтобы верить.

Андаис взглянула мне в глаза, и что-то мелькнуло в трехцветных радужках, где каждое серое кольцо обведено было черным, словно она нарочно их подрисовала, подчеркивая и оттеняя цвета.

– Я очень далек от мысли защищать Кела, – сказал Гален, – но всем отлично известно, что любая попытка убить Мерри, пока Кел в темнице, подписывает ему смертный приговор.

– Если будет доказано, что виновны его люди, – уточнил Мистраль.

– Но разве вы не понимаете: Нулин – его стражница. Если Нулин навела чары, значит, Кел ей это поручил... Но что, если он не поручал?

– Продолжай, – сказала Андаис.

– Нулин вроде меня, с политикой у нее сложности. Коварство не по ней. Что она сказала, когда принесла вино?

– Что она знает, это одно из моих любимых, и надеется, что его нежный вкус напомнит мне, каким нежным бывает мой сын. – Андаис нахмурилась. – Слова и впрямь звучат так, словно были ей подсказаны.

Она покачала головой:

– Я Королева Воздуха и Тьмы, я не боюсь покушений. Может быть, высокомерие сделало меня беспечной. – Говорила она медленно и неуверенно.

– Королеве часто приносят дары, – заметил Мистраль. – В надежде заслужить милость.

– В потоке даров легко не заметить один особый, – сказал Дойл.

– Надо узнать, где Нулин взяла вино, – предложил Гален.

Андаис кивнула:

– Да, да, узнаем. – Что-то мне не понравилось в ее тоне. Нотка ненависти. Ненависть слепа к правде, особенно если правда не слишком устраивает. – Моего Мрака сюда! – скомандовала королева.

Дойл выступил вперед, но остался рядом со мной.

– По твоим словам, я теперь Мрак принцессы.

Она отмахнулась от его слов.

– Зови хозяином кого хочешь, Мрак. Мне только нужно знать, сможешь ли ты проследить эти чары до их создателя.

– От тебя не смогу, но бутылка ведь осталась? Чары слишком мощные, чтобы растаять без следа, не оставить отпечаток, практически подпись их создателя. Если я получу возможность обнюхать подозреваемых, попробовать их пот – да, я смогу назвать имя.

– Тогда действуй, – сказала Андаис и поглядела на меня со словами: – Куда бы ни повел след, мы пойдем по нему, и кара будет неотвратима.

Я просто боялась поверить, что она имеет в виду именно то, на что я надеялась.

– Услышано и засвидетельствовано, – провозгласил Баринтус.

Королева на него и не взглянула, она смотрела только на меня:

– Ну вот, Мередит, еще одна клятва мне на голову.

– Что мне сказать на это, тетя?

Она тяжело вздохнула. Взгляд ушел в сторону от моего лица, она уставилась на голую стену – видно, никому не хотела показывать выражение своих глаз.

– Что бы ты сделала на моем месте, племянница?

Я открыла рот, закрыла его и подумала. А что бы я сделала?

– Послала бы за слуа.

Она повернулась ко мне, взгляд был очень жесткий, она словно пыталась увидеть меня насквозь.

– Зачем?

– Слуа – самые жуткие из неблагих. Их боятся даже сидхе, а сидхе мало кого боятся. Если слуа вместе с Воронами встанут у тебя за спиной, никто не решится напасть открыто.

– Ты думаешь, кто-то осмелится напасть на меня, на нас... – она обвела рукой стоящих рядом стражей, – в открытую?!

– Если бы чары сделали свое дело, тетя, если бы ты убила всех своих стражей и больше некого было бы убивать, то куда бы ты пошла? Что бы ты сделала?

– Нашла бы других жертв, все равно кого.

– И в конце концов оказалась бы в пиршественном зале среди сидхе, не все из которых стали бы молча ждать, пока ты их зарежешь, – сказала я.

– Они попытались бы понять, что со мной произошло, – возразила она.

– Не думаю. Ты слишком давно терроризируешь весь двор. Твое сегодняшнее поведение не слишком отличается от того, что мне приходилось видеть.

– Как правило, резню я устраивала намеренно. Враги должны меня бояться.

– Хладнокровное убийство и убийство в горячке безумия выглядят очень похоже, если смотреть со стороны жертвы.

– Я что, настолько тиран, что весь двор поверил бы, будто я на такое способна?

Тишина повисла такая густая, что все могли бы в нее завернуться. И задохнуться в ней, потому что никто не смог бы ответить на вопрос так, чтобы не соврать или чтобы не разозлить Андаис.

Она горько рассмеялась.

– Ваше молчание – уже ответ. – Она потерла лоб, словно голова разболелась. – Хорошо, когда враги тебя боятся.

– Но не когда боятся друзья, – тихо сказала я.

Она посмотрела на меня.

– Ох, племянница, разве ты не знаешь еще, что у правителя друзей не бывает? Есть враги и союзники, а друзей нет.

– У моего отца друзья были.

– Да, и скорее всего потому-то он и был убит.

Я подавила мгновенную вспышку гнева. Гнев для меня – непозволительная роскошь.

– Если бы сегодня здесь не оказалось меня с моей рукой крови – яд бы не вытек из тебя с кровью и ты бы тоже умерла.

– Осторожней, Мередит!

– Я всю жизнь была осторожна, но если сегодня мы не будем дерзки – враги убьют нас обеих. Может, и Кела планируют убить этой ночью. Казнить за твое убийство или за мое. И открыть путь к трону для новой династии.

– На такое ни у кого глупости не хватит.

– При дворе не знают, что я обладаю рукой крови. Если бы не прихоть магии, все получилось бы точно так, как они рассчитывали.

– Ладно, позовешь слуа, что дальше?

– Если я буду на твоем месте или на своем?

– Не важно, в любом случае? – Она опять пристально, изучающе на меня смотрела.

– Стоит связаться с царем гоблинов Курагом и предупредить его, пусть возьмет с собой больше гоблинов, чем ему обычно разрешают приводить в наш ситхен.

– Думаешь, он встанет на твою сторону против всех неблагих сидхе?

– Если б у него был выбор – не встал бы, наверное. Но выбора у него нет. Он поклялся мне в союзе и не сможет преступить клятву. Или гоблины его убьют.

Она кивнула.

– Да, но через три месяца он уже не будет тебе союзником.

– Через четыре вообще-то.

– Союз у вас на полгода, и три месяца уже прошло, – напомнила она.

– Да, но Китто стал сидхе, а за каждого превращенного в сидхе полукровку-гоблина я получаю месяц союза с Курагом.

– Ты с ними со всеми будешь трахаться? – Вопрос был задан чисто деловым тоном, она просто не догадывалась, что сформулировать можно бы иначе.

– Есть и другие способы инициации.

– Ты не выстоишь в рукопашной с гоблином, Мередит.

– Кураг разрешил нам помогать принцессе в инициации его людей, – сказал Дойл. Он тронул меня за руку, и у любого другого я сочла бы этот жест нервным. Но это был Мрак королевы. Дойл не нервничает.

– Вряд ли кто-то согласится драться с тобой или с Холодом. Выбирать станут тех стражей Мередит, кого будут надеяться победить. Гоблины попытаются убить твоих людей. – Андаис повернулась ко мне: – Как ты надеешься этого избежать?

– Рыцарей стану выбирать я. У гоблинов права выбора поединщика не будет, – ответила я.

– И ты выберешь Мрака или Холода?

– Наверное.

– С ними большинство откажется драться. Так что повторяю вопрос: ты намерена переспать со всеми гоблинами, кто выстроится в очередь в надежде попробовать твое сияющее мясцо?

– Я сделаю, как пообещала.

Королева расхохоталась.

– Даже я не падала так низко, чтобы спать с гоблинами. Не думала, что у тебя хватит на это духу.

– Тебе понравился бы секс с гоблинами. Они любят играть жестко.

Она посмотрела мне за спину. Я поняла, что она глядит на Китто, который старался одновременно и держаться ко мне поближе, и не быть незаметным, насколько это возможно.

– Для моего представления о жесткой игре он больно уж хрупок.

Китто передвинулся подальше мне за спину, отгородившись еще Дойлом и Галеном. Я чуть шагнула вперед – только чтобы привлечь ее внимание к себе.

– Когда приходится заранее обговаривать, что любовник не должен откусывать у тебя кусочки мяса, – думаю, это достаточно жестко.

Она опять посмотрела мне за спину на краешек лица, который Китто оставил на виду. И вдруг прыгнула вперед и крикнула: "Бу-у!" Китто забился за меня, а потом попятился в толпу прочих стражей, только бы оказаться подальше от королевы.

Андаис расхохоталась:

– Сама свирепость!

– Не стоит его недооценивать, – сказала я.

– Я позову слуа. А ты – гоблинов. – Она склонила голову набок, как углядевшая червяка птица. – Слуа я призову с любого расстояния, я их королева, но вот как ты будешь звать гоблинов?

– Сперва попробую зеркало.

– А если не выйдет?

– Воспользуюсь магией клинка и крови.

– Древний способ.

– Но действенный.

Она кивнула и на миг прикрыла глаза.

– Слуа придут на мой зов. Я дозволяю тебе воспользоваться моим зеркалом, чтобы привлечь внимание Курага.

– Ты, кажется, сомневаешься, что мне это удастся.

– Он не прост... для гоблина. Не факт, что он захочет встревать в дрязги знати Неблагого Двора.

– Гоблины – пехота наших войск. Кураг может изображать безразличие к спорам сидхе между собой, но пока он принадлежит к Неблагому Двору, никуда ему от наших дрязг не деться.

– Он так не думает, – заметила Андаис.

– Оставь Курага мне, – попросила я.

– Ты кажешься весьма уверенной. Помнишь, что спать тебе с ним нельзя? У него жена есть.

– Иногда обещание ценится сильней, чем его исполнение.

– Ты не имеешь права предлагать ему то, что запрещается нашими законами.

– Курагу наши законы отлично известны, не сомневайся. Он забывает их, только когда ему это выгодно. Он знает, что я ему предлагаю не секс.

– А что же?

– Пусть поможет мне отмыться.

Королева нахмурилась:

– Не понимаю.

И она правда не понимала. Потому что если Кураг законы сидхе знал, то о нашей королеве и законах гоблинов нельзя было сказать того же. Это я знала, что гоблины превыше всего на свете ценят телесные соки. Плоть, кровь, секс – в совмещении этого для гоблинов скрывался идеал. Я намеревалась предложить гоблинам два компонента из трех, а главное – ощущение, хоть и не вкус, плоти сидхе. Я бы сказала, что предложу гоблинам все три компонента, но я была не так глупа. Гоблинское представление о плоти – это кусок мяса в желудке или в банке на полочке.

 
Дата: Суббота, 04.12.2010, 16:06 | Сообщение # 55

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Глава 32

Придворные сплетни уже меня похоронили. Кое у кого при дворе был доступ к телевидению, а там весь вечер крутили сюжет о пресс-конференции. Стрельба, раненый полицейский и напоследок Гален со мной на руках, по лицу у меня бежит кровь. Людские СМИ сообщили только, что меня усадили в лимузин и что сообщений обо мне из больниц не поступало. Нам некогда было с кем-то связываться, так что даже наш карманный пресс-агент Мэдлин Фелпс не знала, что ей говорить. Стражи нас встретили прямо у двери и сразу отвели к королеве. Больше никто нас не видел. Никто даже не знал, что мы вообще прибыли.

Королева и ее стражи смыли кровь и переоделись к пиру. Она войдет в зал как ни в чем не бывало в окружении своей свиты. Займет трон. Эймон сядет на трон консорта. Трон принца и его сторона возвышения останутся пустыми, как всегда с тех пор, как я уехала, а Кела бросили в темницу.

Дойл войдет в зал с королевой, но не останется при ней. Он встанет на страже у двери и получит возможность обнюхать всех входящих придворных. Он будет искать магию, отравившую вино. Займи он прежнее место за троном королевы, это вызвало бы вопросы, но вряд ли кого-то удивит его желание вернуться на прежнюю службу – вернуться в волшебную страну из ссылки. И никто не удивится, что Андаис в отместку наказывает его, удалив от своей царственной особы.

Ни королева, ни ее свита отвечать на вопросы не будут. Собственно, предполагается, что она вообще не откроет рта. Будет игнорировать все и всех, пока кто-то не наберется смелости подойти к трону и попросить разрешения заговорить. Это будет знаком для меня, и я войду в дверь со своей свитой, по-прежнему покрытая кровью с ног до головы. Не своей кровью – что лучше всего прочего докажет, что я достойная наследница Андаис. Кто-то из моих мужчин отмоется, другие останутся как есть – зависит от того, захотят ли они участвовать в представлении.

Нас оставили ждать в передней у больших дверей в тронный зал. Тишину нарушал только шелест, словно огромная змея ползала по потолку и стенам, – но исходил он не от рептилии. Комнату заполонили вьющиеся розы. Они сохли столетиями, пока не превратились в голые утыканные шипами стебли, но моя магия и моя кровь пробудили их. Сейчас, несколько месяцев спустя, стен было не различить за густой зеленью листвы и свежими побегами. Повсюду цвели огромные алые цветы, их аромат перенасытил воздух, мы словно в море духов стояли. Розы двигались в полумраке комнаты, и слышен был звук трущихся друг о друга стеблей и листьев. Шевелящаяся масса мяла цветы, и на нас сыпался дождь алых лепестков. Я помнила, что шипы – те, что повыше, у потолка, – размером были с хороший кинжал. Эти розы никто не посчитал бы обыкновенными. Они служили последним барьером на пути врага. Правда, теперь, когда большинство прежних врагов с радостью здесь привечали, розы стали скорее символом, чем настоящей угрозой.

Наше намерение найти Нулин и узнать, откуда она взяла вино, окончилось крахом. Слуа ее нашли, но вопросы задавать было некому. Голову ее все еще искали. Ее смерть говорила либо об аккуратности нашего убийцы, либо о том, что он, она или они знали уже, что королеву убить не удалось. И то, и другое никак не влияло на наши планы, но заставляло задуматься.

Шалфей стоял у меня за спиной сразу после Риса и Холода. Мы уже представили его королеве Нисевин в новой этой форме, с трехцветными глазами. Она пришла в бешенство, узнав, что он не станет уже прежним, но превращение эльфа в сидхе ее заинтересовало. Настолько, что она согласилась нам помогать. Феи-крошки – идеальные шпионы, всепроникающие и незаметные. Сидхе обращали на них не больше внимания, чем на настоящих насекомых. Их не считали при дворе силой, а потому допускали куда угодно. Нисевин разослала своих людей по всему двору. Они навострили ушки и вернутся с докладами – мне и Андаис.

Царь Кураг со своей многорукой королевой под боком ждал вместе с нами. Он со своими гоблинами войдет в зал в составе моей свиты. Потом он займет свой трон в конце зала, ближе всего к дверям и дальше всего от трона королевы, но войдем мы вместе, и несколько воинов будут сопровождать меня до самого трона.

При личной встрече Ясень и Падуб оказались одновременно и более похожи на сидхе, и менее. Красивые и надменные не менее любого придворного, с безупречной золотистой кожей, они подошли бы обоим дворам сидхе; но глаза – сияюще-зеленые и огненно-красные соответственно – были у них чисто гоблинские, огромные, удлиненные, занимавшие на лице больше места, чем положено человеку или сидхе. Такие глаза обеспечивали гоблинам отличное ночное зрение, но выдавали их чуждость. Физически оба гоблина были лучше развиты, чем сидхе; мышц под чудесной кожей словно было больше, чем надо. Я бы поспорила, что они сильней чистокровных сидхе.

Ясень был просто счастлив присоединиться к нашей демонстрации единства. Падуб сопротивлялся. Он считал ниже своего достоинства сидеть у ног женщины, особенно женщины-сидхе. Мне пришлось выдать ему небольшой аванс: он слизнул с меня немного крови и больше не протестовал. Оба брата достаточно были гоблинами, чтобы оценить покрывавшую меня кровь сидхе. Сегодня мне это было на руку; в перспективе, где мне светило оказаться с ними в одной постели, – слегка нервировало. Но не стоит заглядывать вперед, на сегодня у нас и так проблем хватает.

Шалфей сказал:

– Королева Нисевин сообщает, что знатный сидхе преклонил колено перед троном королевы Андаис. – Он перевел дыхание, потом воскликнул: – Пора!

Баринтус и Гален распахнули двери, и на нас пролился поток света из ярко освещенного зала. Мы не теряли времени. Я шла чуть впереди Риса и Холода, потом шли Никка с Шалфеем, и дальше так же парами выстроились остальные стражи вплоть до Баринтуса и Галена, за которыми шли уже гоблины.

Дойл стоял у двери, как и задумано, и мы ему даже не кивнули, словно были на него злы. Все шло по плану.

Ахи и охи, бурный шепот, даже приглушенный вскрик встретили мое появление. Мне показалось на секунду, что герольд у двери меня не узнал. На лице у меня одни глаза не были перемазаны кровью, даже ресницы от нее слиплись. Меня всю жизнь считали незначительной персоной и уж точно не ждали от меня никакой опасности. И надо признать, что моему самолюбию здорово польстил этот миг, когда все вокруг глазели на меня со страхом, удивлением и тревогой. Что случилось? Что пошло иначе? Что значит это все? Здесь за столами сидели лучшие интриганы в мире, а сейчас все их планы пошли прахом только потому, что я вошла в тронный зал, с ног до головы покрытая кровью.

Королева Андаис сидела на троне; белая кожа, начисто отмытая от крови, сияла свежестью. Черное платье обнажало руки и плечи, в волосах мерцали алмазы, своим блеском скрывая металл короны. Алмазная нитка обвивала шею и сбегала на грудь королевы, словно застывшая посреди движения петля лассо или змея. Алмазы были единственным цветовым штрихом на простом черном платье и столь же черных длинных перчатках, обтягивавших руки. Впрочем, "цветовым" – неверное слово, драгоценные камни овеществленным светом обвивали шею и голову, их сияющий ореол струился по телу.

Мистраль в полной броне стоял за спинкой трона, чуть сбоку, опершись на копье. Назначение Мистраля капитаном меня не удивило, а вот выбор заместителя – напротив. Штиля полностью скрывали доспехи, из-под шлема видна была только длинная светло-каштановая коса. Его звали Штилем, тишью, – за то, что он никогда не говорил вслух, только шептал на ухо королеве или Дойлу. Как он будет командовать, если он не говорит вслух?

Тайлер, совершенно голый, если не считать сверкающего ошейника, свернулся у ног королевы на конце драгоценного поводка. На троне чуть поменьше и пониже королевского, троне консорта, сидел Эймон. Он был во всем черном за исключением серебряного обруча на лбу.

Мы прошли мимо пустующего стола и трона, предназначенных для слуа – слуа расположились за спиной у королевы. Ночные летуны, похожие на гибрид огромных летучих мышей, жутких осьминогов и переселившихся на сушу морских скатов, распластались на стенах за троном, ряд за рядом, словно шевелящийся занавес из черных тел. Существа, у которых щупалец было больше, чем прочей плоти, встали сразу за троном. Две карги, Черная Агнес и Сегна Золотая, закутанные в плащи, стояли наготове у трона, возвышаясь над головами стражей. Обычно они стояли у трона собственного царя, но сегодня Шолто занимал другое место.

Пустой трон, предназначенный для наследника и давно привычно называемый троном принца, ждал меня. Трон, занятый Шолто, стоял на ступеньку ниже моего. Сегодня этот трон тоже стал троном консорта – но моего консорта, а не королевы. В моем случае трон отдавался тому, с кем я проведу будущую ночь.

Шолто, царь слуа, Властитель Всего, Что Проходит Между, Властелин Теней, сидел на троне консорта впервые в жизни. Высокий и бледный, с кожей как лунный свет, на зависть любому неблагому сидхе. Волосы у него были белые как снег, длинные и шелковистые, завязанные, как обычно, в длинный хвост. Глаза трехцветные: металлически-золотое кольцо, как у меня, янтарное кольцо и наружное тонкое – цвета осенней листвы. Лицом и телом он был не менее прекрасен, чем лучший из придворных красавцев, сидя здесь в черно-золотом камзоле и черных узких штанах, заправленных в сапожки до колена из мягчайшей черной кожи, с золотой окантовкой на отворотах. Плащ он застегнул золотой фибулой с гербом его дома.

До последнего дюйма он выглядел принцем сидхе, но я лучше многих других знала, что внешность лжет. Шолто магическим способом скрывал то, что находилось у него под одеждой. Почти весь его живот вплоть до паха покрывали щупальца. Без гламора они бы выпячивались даже сквозь роскошную ткань камзола, а современную одежду без магического вмешательства носить было просто невозможно. Мать у него была благая сидхе, отец – ночной летун.

Как царь слуа Шолто мог заполучить себе в постель любую женщину из числа своих подданных. Но при дворе Андаис с ним не спал никто – потому что он входил в ее стражу. Спать с ним могла только сама королева, но сомневаюсь, что ей даже мысль такая приходила в голову. Она звала его "моя искаженная тварь", а временами просто "моя тварь". Шолто терпеть не мог это прозвище, но королеве Андаис не возражают, даже если ты царь другого двора. Если бы Шолто удовлетворялся женщинами-подданными, мне нечего было бы ему предложить, но ему было их мало. Он хотел прикосновения кожи сидхе. Так что мы ударили по рукам, и если не сегодня, то завтра я выясню, способна ли я пережить наличие у партнера некоторых телесных излишеств. Я надеялась, что способна, потому что нравится мне или нет, а за сегодняшние услуги мне придется с ним переспать.

Сбоку от возвышения ждал Афагду. Когда мы открыли дверь, именно он стоял на коленях перед троном. Он тоже был в черном, как и большинство придворных. У любого двора в обычае выбирать те цвета, которые предпочитает монарх, а черное было фирменным стилем Андаис на протяжении веков. Волосы Афагду были такие черные, что терялись на фоне плаща, а борода такая густая, что трехцветные глаза будто плыли над ней посреди всей этой черноты. Его голос пронесся по залу, перекрывая шепотки и вздохи:

– Это все твоя кровь, принцесса Мередит?

Я его будто не услышала, направляясь к возвышению. Остановившись прямо перед королевой, я поклонилась – но склонила только голову.

– Владычица Андаис, Королева Воздуха и Тьмы, я пришла к тебе, покрытая кровью друзей и врагов.

– Раздели наше общество, Мередит, Принцесса Плоти и Крови.

Титул был встречен новыми вздохами. Дойл хотел приберечь тайну моей новой руки власти, чтобы при случае удивить врагов, но Андаис решила по-своему. Она хотела, чтобы двор меня боялся, как боялся ее. Переубедить ее не удалось, а власть принадлежала ей.

Шолто встал, спустился на две ступени, улыбнулся и подал мне руку. Ладонь у него была влажная. Чего это боялся царь слуа?

Я улыбнулась ему и подумала, радует или пугает улыбка кровавой маски, в которую превратилось мое лицо?

Он провел меня к трону, усадил меня и вернулся на свой трон. Мои спутники расположились вокруг. Китто уселся у моих ног, и не хватало только драгоценного ошейника, чтобы передразнить Тайлера у ног королевы. Рис и Холод встали по обе стороны трона. Те, кто побывал в моей постели, разместились у самого трона. Баринтус отнес себя к этой категории, я не возражала. Королева была этим удивлена и заинтригована, но поднимать вопрос не стала, отложила на потом. Прочие мои и ее люди распределились по залу. Андаис хотела, чтобы все поняли: стражи здесь – не наша охрана, а угроза придворным.

Вельможам рассыпавшиеся по залу стражи не понравились. Им вообще все не нравилось. Афагду вернулся к своему трону на левой стороне зала, улыбаясь легко и непринужденно. Он не входил в число приспешников Кела, не был и сторонником королевы. Он руководствовался своим умом и требовал того же от лордов своего дома.

Вперед вышли двое Красных Колпаков. Если гоблины были пехотой неблагих, то Красные Колпаки – их ударной силой, выше, сильнее, злобнее, чем сами гоблины. Один из этих двоих ростом был футов восемь, второй – едва ли не десять. Даже для фейри почти великаны. Невольно ждешь, что создания такие огромные и мускулистые будут двигаться не изящней быка, только эти двое двигались как кошки на охоте – с неуловимой фацией. Один был желтый, как старая бумага, второй – пыльно-серый. Глаза – огромные красные овалы, они словно глядели на мир сквозь лужицы крови.

На головах у них красовались круглые колпаки, давшие имя их народу, но у высокого шапочка была не просто куском красной ткани. С колпака на лицо лились струйки крови, стекая на плечи шириной в мой рост. Кровь лилась едва ли не по проторенным руслам, но до пола не доходила – словно его тело впитывало ее обратно. Хотя на одежде оставались темные следы... Может, это ткань впитывала кровь?

Я бы поспорила, что шапка у этого типа первоначально была из чистой белой шерсти. Когда-то всем Красным Колпакам приходилось макать шапки в кровь, чтобы придать им алый цвет. Кровь высыхала, и тогда нужно было начинать новую битву, чтобы омочить колпак в крови врагов. Этот обычай сделал Красных Колпаков самыми устрашающими воинами среди нас, их было очень трудно разбить из-за такой кровожадности.

Серый великан то ли освежил свою шапку в крови непосредственно перед пиром, то ли обладал редчайшей способностью поддерживать свежесть и ток крови. В давние времена, когда Красные Колпаки были самостоятельным народом, а не частью империи гоблинов, его за это могли бы выбрать вождем.

Тот, что поменьше, не возражал, когда высокий протолкался вперед и первым преклонил колено. На коленях он был так же высок, как я – сидя на троне на ступеньку выше него. И правда высокий мальчик.

Голос его загрохотал камнепадом, звук такой низкий, что мне захотелось сглотнуть, прочистить уши.

– Я Джонти. Царь гоблинов Кураг велел мне охранять твою белую плоть. Гоблины чтят союз между принцессой Мередит и Курагом, царем гоблинов.

Закончив речь, он наклонился ближе ко мне. Лицо у него шириной было с мою грудную клетку. Я достаточно общалась с такими гигантами, чтобы не испугаться, но когда он широко оскалился, сверкнув острейшими клыками, мне потребовалось определенное присутствие духа, чтобы протянуть руку к этому жуткому рту.

– Я, принцесса Мередит, Владычица Плоти и Крови, приветствую тебя, Джонти, и воздаю честь гоблинам, делясь с ними пролитой мною кровью.

Он не тронул меня руками, для нашей демонстрации единства в этом не было необходимости. Он просто притронулся почти безгубым ртом к моей коже и лизнул руку кончиком языка. Язык был жесткий как наждак, словно язык огромной кошки. Как только грубая поверхность заскребла по засохшей крови, в левой ладони у меня забился пульс. Случалось, рука крови у меня болела, так болела, что я орала в голос, но такой пульсации я раньше не ощущала.

 
Дата: Суббота, 04.12.2010, 16:06 | Сообщение # 56

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:

Гоблин не оторвался от моей ладони, но поднял глаза. Взгляд получился странно интимным: так смотрит мужчина, когда ласкает языком много более скрытые части женского тела. Рука стала горячей и мокрой, жар пробежал по ней и затопил меня горячей волной, так что я даже ахнула. Волна оставила меня мокрой – мокрой от крови, словно я только что в нее окунулась. Кровь потекла с волос мне на лицо. Я подняла руку смахнуть ее с глаз, но второй Красный Колпак был уже тут как тут. Он лизнул мне лоб, утробно зарычав. Я почти ждала, что Джонти его отпихнет, но великан остался стоять на коленях, глядя на меня все с тем же намеком.

Из-за их спин прозвучал приказ:

– Прочь от нее, Конгар!

Красный Колпак сцапал мою поднятую руку своими лапищами и облизал. Трогать меня руками – это было оскорбление. У гоблинов это считалось сексуальным жестом. Гиганта тут же схватили за плечи и отшвырнули прочь. Ясень с Падубом швырнули типа много крупнее себя так, что он прокатился по всему полу до самых дверей.

– Он потерял самообладание, Кураг, – сказал Падуб. – Не стоит ему оставаться рядом с сидхе.

Рычащий бас Курага раскатился по залу:

– Верно. – Он махнул рукой, и два других Красных Колпака вышли поднять собрата с пола. Но Конгар успел подняться сам. По лицу у него текла кровь. Я сперва подумала, что ему рассадили лоб Ясень с Падубом, а потом увидела, что кровь течет из шапки. По шапке, вымазанной засохшей кровью, теперь лилась такая же свежая кровь, как и по мне.

Он поднял руку потрогать кровь, облизнул пальцы и посмотрел на меня, словно на хороший кусок мяса. Один из подошедших к нему собратьев потянулся к шапке, но Конгар его оттолкнул. Он позволил двоим Колпакам проводить себя к прочим гоблинам, но не дал им потрогать кровь.

– Хватит с тебя, Джонти, – сказал Ясень.

Джонти опять одарил меня интимным взглядом и поднялся с колен. Облизнув перемазанный кровью рот, он встал за моим троном среди стражей. Я слышана, как он пробормотал по пути Ясеню: "Кровь королевы".

Ясень был одет в зеленое под цвет глаз, и это шло к его светлым волосам и золотистой коже. Он опустился на колени у моей правой руки, и будь у него волосы подлиннее, вполне сошел бы за сидхе. Падуб встал на колени слева от меня. Красная одежда подчеркивала цвет его глаз, и когда он склонился над моей рукой, злобно сверкнув глазами, они страшно напомнили мне алые глазищи Красных Колпаков. Я подумала, уж не из их ли народа был его отец.

Прикосновение губ Ясеня к ладони заставило меня взглянуть на него. Он слизывал кровь длинными уверенными движениями языка. Падуб делал то же самое с другой рукой. Языки у них были мягкие и необычно нежные. Они одновременно взяли мои руки в обе ладони, словно долго разучивали это движение с хореографом. Я попыталась отнять руки, и оба синхронно прижали их к подлокотникам трона. От ощущений у меня дыхание пресеклось, глаза сами закрылись. Когда я открыла глаза, в них затекла кровь, и я попыталась протереть их руками, но братья мне не позволили. Они прижали мне руки сильней и поднялись словно две тени, так что к лицу моему прикоснулись одновременно. Они лизали меня прямо над веками, пили стекающую со лба кровь, словно я – блюдо с остатками соуса, слишком вкусного, чтобы отправлять его в мойку.

Они облизали мне глаза, нажимая чуть слишком сильно, и мне это не очень понравилось. Я порадовалась, что поставила условие насчет ран. Им разрешалось слизать кровь, но не кусаться. Новую кровь они не имели права пустить, пока мы не заключим другой сделки. Чувствуя, как они в два языка облизывают мне лицо, я сомневалась, что стану торопиться с новой сделкой. Было в них что-то беспокоящее – будоражащее нервы, но не только в приятном смысле.

Они отстранились немного, и я смогла моргнуть и открыть глаза. Они склонялись надо мной с таким выражением... Сексуальное возбуждение там тоже было, но был и голод, который не столько относился к сексу, сколько к еде. Может, они и больше походили на сидхе, чем Китто, но эти взгляды снова напомнили мне, что внешности верить не стоит.

Я ждала, что королева что-нибудь скажет или что кто-то из вельмож заговорит с ней, пока я делюсь кровью с гоблинами, и немного повернула голову в ее сторону. Она следила за нами голодными, жадными глазами, и мне было ясно, что вожделеет она не ко мне, а к гоблинам. Они двигались, словно тело и тень, так синхронно, что нельзя было не заглядеться. Королева Андаис не привыкла заглядываться на мужчин, не предполагая возможности так или иначе свой интерес реализовать. Но если королева и отведает гоблинов, это будет втайне, как обычно поступали сидхе по отношению к гоблинам, слуа и так далее. Хороши для темной ночи, но не при свете дня. Из-за такого вот отношения сидхе Ясеня и Падуба так привлекло мое столь публичное предложение.

Я понимала, почему больше никто шоу не прервал. Если королева получала удовольствие, вмешаться можно было только на свой страх и риск. Если ей портили забаву, она вполне могла потребовать от виновника предложить что-то не менее интересное.

Над головой у меня кто-то задвигался, и я подняла глаза – надо мной облаком кружились феи-крошки, будто стая громадных бабочек. Я знала, что им нужно. При Неблагом Дворе мало кто откажется от глотка крови. Но феи-крошки в отличие от гоблинов правил почти не знали. Я посмотрела на голодные личики и поняла, что могу дать им сейчас то, что обещала королеве Нисевин в будущем. Свежую кровь, кровь сидхе, королевскую кровь. Она меня всю покрывала.

– Господа гоблины, – позвала я, – мне нужно позаботиться и о других союзниках.

Они посмотрели на меня так, словно не хотели уступать свой трофей. Рис и Холод шагнули вперед.

– Нет, – сказала я стражам. – Не вмешивайтесь, пока не станет нужно.

Я посмотрела гоблинам в глаза, и они слегка поклонились – головы склонили – и оба заняли условленные места у моих ног. Именно эта часть соглашения особенно возмутила Падуба, но теперь, с перемазанными кровью ртом и руками, он вроде бы забыл обо всем. Оба гоблина принялись облизываться, как только уселись на ступеньках, точно как коты, слизывающие с усов сметану.

Я подняла руки в воздух, словно подзывая птиц.

– Крошки-феи, возьмите кровь у меня с кожи, только, чур, не кусаться!

Кто-то из эльфов зашипел, крошечное кукольное личико сложилось в жуткую гримасу – но всего на миг. В следующую секунду черные кукольные глазенки стали такими же милыми и безобидными, как маленькое тело и красочные крылья. Я знала, что без присмотра они с радостью съели бы у меня все мясо с костей. Но за ними следили, а для меня на карте стояло слишком много, чтобы трусить.

Они казались очень хрупкими, но на самом деле были тяжелей и мясистей, чем насекомые, которым подражали. По ощущению напоминали скорее крошечных мартышек с изящными крылышками, цепкими ручками и ножками, которые скользили в крови. Язычки лакали кровь, щекотали мне кожу. Кто-то грызнул меня острыми как иголки зубами, и я едва не дернулась. Я сказала им тихо, но отчетливо:

 
Дата: Суббота, 04.12.2010, 16:07 | Сообщение # 57

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
– Только ту кровь, что на коже, можно вам пить, малыши.

Малышка-фея откачнулась вперед на пряди моих окровавленных волос, будто на лиане, и повисла у меня перед глазами. Белое платьице было заляпано кровью, точеное личико перемазано ею же. Голосок зазвенел колокольчиком:

– Мы помним, что нам велела королева. Мы знаем правила.

Она осталась у меня на виду, ухватилась ручонками за волосы и покаталась по ним, как пес по коврику, с ног до головы вымазав алым свою бледную красоту.

На затылке у меня в волосах копошилась еще одна фигурка размером с Барби. Я не видела, какого пола была та крошка, но особого значения это не имело. Никто из них не думал о сексе, только о еде. О еде и магии, потому что кровь сидхе – это магия. Мы делаем вид, будто это не так, будто в крови нет ничего магического, но это ложь. Сегодня я предпочитала правду.

Меня совсем скрыло одеяло из медленно машущих крыльев, когда из толпы знати послышался голос:

– Королева Андаис, если зрелище это для нас, то не может ли принцесса выйти на середину зала, чтобы мы насладились им в полной мере?

Голос был мужской и вежливо-иронический, с чуть растянутыми гласными. Маэлгвин всегда говорил, будто над кем-то иронизируя. Чаще всего над собой.

– Зрелище еще будет, повелитель волков, – ответила Андаис, – но не это.

– Если оно должно превзойти то, что мы уже видели, я замираю в предвкушении.

Я повернулась посмотреть на него. Феи все быстрей и нетерпеливей махали крыльями, крылья так и мелькали перед лицом. Меня словно обдували множество ветерков сразу, щекоча и пощипывая кожу. Если бы я не боялась, что меня покусают, ощущение было бы даже приятным.

Маэлгвин сидел на своем троне так же прямо, как и все, но казалось, что он сидит развалясь. Вид у него был снисходительный, мы его как будто забавляли. Словно он мог в любой момент встать и увести своих людей заниматься делом посерьезнее, чем какой-то там пир. Сидящие за его столом одеты были как большинство присутствующих – в костюмы от античных до века этак семнадцатого, хотя большинство затормозились примерно в четырнадцатом веке, или в одежду от современных кутюрье вперемежку с костюмами а-ля Адам и Ева. Отличие дома Маэлгвина было в том, что почти на каждом надета была еще звериная шкура. У Маэлгвина лицо выглядывало из остроухого капюшона, имитирующего волчью морду, серо-белый волчий мех одевал плечи. Под шкурой виден был мускулистый обнаженный торс, нижнюю часть тела скрывал стол. У других над лицами красовались кабаньи и медвежьи головы. Женщина-куница, женщина-лиса, потом еще те, кто носил плащи из перьев или хотя бы отдельные пучки перьев в волосах. Но ни для кого из сидевших за этим столом шкуры и перья не были модным аксессуаром. Их носили потому, что прежде в них заключалась магия или как намек на еще существующие способности. Маэлгвина звали повелителем волков, потому что он до сих пор мог превращаться в огромного мохнатого волка. Большинство оборотней, правда, потеряли способность менять людскую форму на животную, как Дойл.Не все оборотни принадлежали к дому Маэлгвина, но все, кто звал его господином, в свое время могли превращаться в то или иное животное. Некоторые и сейчас еще могли – но немногие. Еще одна почти утраченная магическая способность.

При этой мысли я невольно взглянула на Дойла. Он так и стоял у двери. Удалось ли ему вынюхать убийцу? Узнал ли он, чья магия едва не уничтожила Андаис и ее стражей? Очень хотелось, чтобы он подошел ко мне и рассказал, но нам приходилось играть свои роли. Мы заставили придворных думать, что он решил вернуться к Андаис и наказан за недолгую измену – поставлен на пост у двери, далеко от трона. Чем дальше от трона, тем дальше от милости монарха, а значит – плохо. Это был единственный способ поставить его у двери на пути всех входящих так, чтобы не вызвать подозрений. Но сколько же еще нам притворяться? Когда королева его позовет?

Я старалась не дергаться от прикосновений крыльев, ручек и ножек. Мне хотелось смахнуть с себя фей и подозвать Дойла. Хотелось со всем покончить. Но Андаис всегда предпочитала растянуть месть. Я принадлежала к типу "убить-их-всех-и-дело-с-концом", Андаис любила поиграть с жертвой.

Маленькая белая фея, теперь красная с головы до ног, наклонилась к самому моему лицу и прозвенела колокольчиком:

– Почему ты так замерла, принцесса? Еще боишься, что укусим? – Она засмеялась, и с ней засмеялись почти все: кто-то звонко, как колокольчик, кто-то шипя, как змея, а кто-то очень похоже на людей, и это был самый странный звук. Они взлетели смеющимся облачком, сплошь разноцветные крылья и окровавленные тельца, какая-то помесь стервятников с бабочками.

По залу разнесся голос Андаис – тон не форсированный, как у актеров, а совершенно обычный, словно ей не надо было прилагать никаких усилий, чтобы ее голос донесся до самых дальних углов.

– Ачто бы ты дал, Маэлгвин, за возвращение твоему дому утраченных способностей?

– О чем ты говоришь, о королева? – переспросил он прежним чуть насмешливым тоном, но глаза посмотрели внимательней.

Она отыскала взглядом Дойла и скомандовала:

– Покажи ему, о чем я говорю, Мрак.

Нервы у королевы явно покрепче моих. Я бы велела Дойлу бежать и выложить мне все новости, высказать обвинение, а она вместо этого превращала его проход по залу в цирковое представление. А может, она просто больше была фейри, чем я. Фейри редко бывают практичны. Они будут шутить и забавляться даже на пути к виселице. У фейри это в природе – а у меня нет. Мне хотелось наорать на нее и заставить заниматься делом. Но я прикусила язык и оставила ее вести события так, как она пожелает. Только пожалела, что рассказала ей о возвращении способностей к моим стражам. Не знала в она о Дойле, и хотя бы этот спектакль подождал бы.

Дойл покинул пост и скользнул к центру зала, но не перекинулся. Просто шел под взглядами придворных, сперва сопровождаемый молчанием, потом усиливающимся шепотом и смешками. Когда Дойл наконец подошел к трону, королева готова была рычать от злости.

 
Дата: Суббота, 04.12.2010, 16:07 | Сообщение # 58

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Он опустился на колено перед ее троном, не моим – верное решение, это был ее двор.

Маэлгвин сказал:

– Я полагал, что мои сородичи не теряли способности прогуляться по тронному залу, моя королева.

Он не рассмеялся вслух, но был чертовски к этому близок.

– Прошу разрешения передать на время мое оружие в надежные руки, – сказал Дойл.

– Зачем мне давать тебе какие-то разрешения, Мрак? Ты меня уже подвел.

– Многие из утерянных в прежние годы магических предметов исчезли именно во время метаморфоза.

Он расстегнул ремень, на котором крепились и его парные кинжалы, и меч с черной рукоятью. Кинжалы назывались Зиг и Заг. Раньше они носили другие имена, но я их ни разу не слышала. Кинжалы поражали без промаха любую мишень, в которую были брошены. Меч звался Черное Безумие – Байнидх Ду. Стоило любой руке, кроме руки Дойла, попытаться им завладеть, и вор навсегда лишался разума. Во всяком случае, легенда была такая. Я только один раз видела меч в бою – против Безымянного. Все возможности меча в одной той схватке я увидеть не могла. Дойл вытащил ремень из петель наплечной кобуры с ее совсем не магическим содержимым – современным пистолетом. Пистолет он не тронул, и кобура слегка болталась теперь без удерживавшего ее ремня.

Он положил ремень с оружием себе на колени.

– В Западных землях перемена меня настигла, когда я был безоружен. Все, что было на мне, исчезло и не вернулось вместе с человеческой формой. Я не могу рисковать этими клинками.

Говорил он тихо, и его слышали только те, кто стоял близко к трону.

Гнев королевы от слов Дойла утих.

– Мудро, как всегда, мой Мрак. Делай, как считаешь нужным.

Он встал и поднялся по ступеням, держа в руках ремень с его драгоценным грузом. А потом сделал то, чего на моей памяти не делал никогда: поцеловал Андаис в щеку – и я со своего места заметила, как он шепчет ей на ухо. Андаис ответила только понимающей улыбкой. Впечатление было такое, словно Дойл шепнул ей что-то скабрезное.

Потом он подошел и точно так же поцеловал меня. У меня только секунда была решить, что мне изобразить на лице – актриса из меня куда хуже, чем из тетушки. Ну, если справиться с лицом не удастся, придется отворачиваться.

Дойл шепнул мне на ухо:

– Чарами пахнет от Нерис.

Я уткнулась лицом ему в шею. Втянула носом его запах, тепло его кожи – и так скрыла, насколько я потрясена. Любые имена я ожидала услышать, но только не это.

Ее звали просто "Нерис" – имя это означает "господин" или "госпожа". Она возглавляла отдельный дом, но потеряла так много магии, что отказалась от подлинного имени и приняла новое, которое скорее было титулом, чем именем. В политику она обычно не совалась. Она и ее дом были едва ли не самыми нейтральными из всех шестнадцати домов Неблагого Двора. Им не нравился Кел, и никто им не нравился. Они выполняли свой долг перед королевой, но и только. Они были замкнуты и осторожны и достаточно сильны, чтобы их не трогали. Нападение на королеву было грубым и быстрым – совершенно не в стиле Нерис! Обвини ее кто-то другой, я бы вряд ли поверила, но в Дойле сомневаться не приходилось. Но я была рада, что могу зарыться лицом ему в шею, потому что не выдать изумления я бы не смогла.

Он это, видимо, понял, потому что остался в поклоне, пока я не тронула его тихонько за плечо, давая знать, что лицо у меня приняло должный вид. На Нерис и ее людей я смотреть не стану, чтобы не выдать им все раньше времени.

Дойл выпрямился и спросил одними темными глазами, смогу ли я справиться. Я едва заметно кивнула и улыбнулась. Мы с Дойлом любовники, но моей улыбке далеко было до похотливой улыбочки Андаис. Дойл положил оружие мне на колени, разрушая миф о своем возвращении к Андаис. Впрочем, не думаю, чтобы кто-то из стражей, кроме разве что Эймона, отдал бы королеве свое драгоценное оружие. Некоторым из них она годами не разрешала воспользоваться даже крохами их собственной магии. Оружие они ей не дали бы, опасаясь не получить его обратно. Дойл своим жестом показал две вещи: во-первых, кому он здесь доверяет, а во-вторых, что он знает: я умею не только брать, но и отдавать.

Он вынул пистолет из кобуры и протянул его Холоду.

– Пистолет хороший, – объяснил он.

Холод даже улыбнулся.

– И новый здесь достать трудновато, – добавил Рис.

Дойл кивнул.

Я успела подумать, удастся ли Дойлу ожидаемый спектакль, но тут он отошел на самый дальний край возвышения, взял разбег и прыжком метнулся в воздух. На миг стража застлал черный туман, тут же свернувшийся в клубок, – и вот Дойл уже парил над головами придворных на огромных орлиных крыльях, таких же черных, как была его кожа.

Удивленные и восхищенные вздохи встретили это зрелище. Черный орел описал круг, вылетел к центру зала и понесся вниз, но не успели черные кривые когти коснуться пола, как крылья расплылись туманом, и в мрамор ударили и прошлись между столами уже копыта. Огромный черный жеребец дошел до стола Маэлгвина и посмотрел на повелителя волков черными глазами Дойла. Потом то ли опять поднялся туман, то ли в туман превратилась сама лошадь, но из черных клубов возник громадный мастифф, которого мне уже приходилось видеть. Огромный пес пыхтел в лицо Маэлгвину. Даже сидя, он был выше стола и свободно заглядывал лорду в глаза.

 
Дата: Суббота, 04.12.2010, 16:17 | Сообщение # 59

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Повелитель волков склонил голову – что-то среднее между уважительным кивком и поклоном. Наверное, пса это удовлетворило, потому что он направился к трону. Огромные лапы оттолкнулись от ступеньки и прыгнули ко мне. Пес сел у подлокотника моего трона, и я не думая потянулась погладить его мягкую шерсть.

Взметнулся туман – на ощупь такой же холодный, как и на запах, словно идешь по лесу в дождь. Руку мне закололо магией, когда тело Дойла стало расти и меняться. Не было никакого болезненного перемещения костей и плоти, как тогда в Калифорнии. Даже оставшаяся в тумане рука чувствовала превращение как что-то легкое и воздушное, словно пузырьки бежали вдоль кожи или электрические разрядики. Дойл просто возник возле моего трона в человеческой форме, сидя на коленях, нагой, укрытый водопадом черных волос. Моя рука так и гладила его человеческую щеку, как секундой раньше – собачью шерсть.

Я хотела сделать ему комплимент, но боялась дать всем понять, что еще не видела такого легкого превращения.

– Изумительно, – сказал Маэлгвин, и в голосе не было и следа иронии. – Не помню, чтобы ты был прежде птицей.

– Не был, – подтвердил Дойл.

– Значит, ты обрел утраченное и еще новую способность вдобавок?

Дойл кивнул. Я перебирала рукой густые пряди его волос.

– Что же вызвало это чудо? – спросил вельможа.

– Поцелуй, – ответил Дойл.

– Поцелуй, – повторил Маэлгвин. – Как это?

– Ну, поцелуй, – разъяснил Рис из-за моей спины. – Вытягиваешь губы...

– Я знаю, что такое поцелуй, – оборвал его Маэлгвин. – Я не знаю только, как он мог вызвать такую перемену в Дойле.

– Скажи ему, чей поцелуй вернул тебе магию, – велела Андаис.

– Поцелуй принцессы Мередит.

Дойл не поднимался с колен, и я по-прежнему играла густыми прядями, пробегала пальцами по теплому затылку.

– Вы лжете!

Это сказала Минивер. Она возглавляла свой дом, высокая блондинка, на вид как благая – потому что когда-то благой и была. Царственная красотка пришла к нам и пробивалась наверх, пока не возглавила собственный дом при темном дворе. Она предпочла власть и почет при темном дворе изгнанию в мир людей, а значит, Благой Двор никогда не примет ее обратно. Изгнание из сияющего двора будет вечным. Иногда благие принимали обратно тех, кто жил среди людей, но ушедшие к неблагим считались нечистыми.

Минивер встала с трона – сияющее создание с золотистыми косами, струящимися по сверкающему золотому платью. Золотой обруч пересекал ее лоб над безупречными дугами темных бровей и трехцветно-голубыми глазами. Она не переняла у Андаис и двора привычку к темным цветам и одевалась так, словно собиралась навестить другой двор.

– Ты что-то сказала, Минивер? – спросила Андаис. Опуская титулы, она уже наносила сияющей даме оскорбление. Предостерегала – лучше бы ей сесть и закрыть рот.

– Я сказала и повторяю снова: лжете. Не может смертная дать сидхе новую силу.

– Она принцесса сидхе. Немного больше, чем простая смертная, тебе не кажется?

Минивер качнула головой, разметав тяжелые косы.

– Она смертная, и тебе надо было утопить ее в шестилетнем возрасте, как ты и пыталась. Только привязанность к брату остановила твою руку.

Она говорила так, словно я ее не слышала, словно не сидела прямо здесь собственной персоной.

– Брат мой Эссус сказал однажды, что Мередит на троне была бы лучше, чем Кел, мой собственный сын. Я тогда ему не поверила.

– Кел хотя бы не смертный.

– Но Кел не вернул и капли потерянных нами сил. Как и я, – сказала Андаис, и в голосе у нее не было иронии или провокации. Она не играла роль.

– Ты хочешь, чтобы мы поверили, будто эта полукровка сделала то, что не под силу чистокровным сидхе? – Минивер ткнула в мою сторону, на мой вкус – слишком театрально. Жест и правда замечательно продемонстрировал ее разрезные рукава, в разрезах проглянула синяя ткань нижнего платья. Когда живешь неограниченно долго, иногда слишком много внимания уделяешь внешнему виду. – Это позорище не должно сесть на трон, королева Андаис!

Я подумала, что "позорище" – немного сильно сказано, но промолчала, потому что здесь не столько мне бросали вызов, сколько королеве.

– При этом дворе я решаю, кто сядет и кто не сядет на трон.

– Твое решение выбрать наследника только твоей крови станет гибелью для нас всех! Все мы видели, чем кончались дуэли, когда кто-то из нас обменивался кровью с этим созданием. Они становились смертными, заражаясь от ее крови!

– Смертность не чума, – спокойно сказала Андаис.

– А убивает не хуже. – Минивер оглядела придворных, и к ней повернулось немало лиц. Молчанием или кивками они показали, что одобряют, во всяком случае, последнюю ее фразу. Чистота моей крови их тоже заботила. – Если эта смертная станет королевой, мы должны будем принести ей присягу на крови. Кровную клятву, очень похожую на ту, что даем на дуэлях.

Минивер посмотрела на Андаис с выражением, очень близким к мольбе.

– Разве ты не видишь, моя королева, если мы смешаем нашу кровь с ее и свяжем себя с ее смертной участью, то потеряем свое бессмертие! Мы перестанем быть сидхе.

И тут встала Нерис со словами:

– Мы перестанем быть кем угодно.

Встали еще трое, потом еще один глава дома. Они стояли, выражая поддержку Минивер. Против меня были шесть из шестнадцати домов Неблагого Двора. Этого мы не предвидели. Точнее, я не предвидела.

Дойл под моей рукой застыл без движения, как и все мои люди – кроме гоблинов у ног и Красного Колпака за спиной. То ли они не так ценили бессмертие, как сидхе, то ли у гоблинов были свои заботы. О которых я мало что знала.

– Наследника я определю сама, – повторила Андаис. – Разве что ты решишь вызвать меня на личный поединок, Минивер. Или Нерис, или любой из вас. Я с радостью сражусь с вами по очереди, и этот спор будет кончен.

Минивер покачала головой.

– У тебя один ответ на все, Андаис, – насилие и смерть. Потому мы и остались без детей и почти без силы, но хотя бы бессмертие мы хотим сохранить.

– Так вызови меня, Минивер. Стань королевой сама, если сумеешь.

Если бы злость Минивер могла пролететь через зал и поразить Андаис, королева скончалась бы на месте, но такой способностью Минивер не обладала. Дни, когда фейри могли убивать одним лишь гневом, остались далеко в прошлом.

Андаис взглянула на Нерис.

– А ты, Нерис, ты хочешь стать королевой? Хочешь настолько, чтобы вызвать меня на поединок? Победи меня, и ты станешь править.

Нерис стояла молча, глядя на королеву Андаис почти такими же, как у самой Андаис, трехцветно-серыми глазами. Длинные черные волосы Нерис были заплетены в сложную систему косичек, плащом укрывавшую ей спину. Платье на ней было белое, только немного черного в отделке – на вырезе, на поясе, кружева на манжетах. Она казалась холодной и собранной. Не было ярости, клокотавшей в Минивер.

– Мне и мысли не придет вызвать на дуэль Королеву Воздуха и Тьмы. Это самоубийственно.

Говорила она спокойно, но как будто зловеще. Но никакой открытой злобы, ничего похожего на прямое оскорбление.

– А напасть на меня исподтишка, убить коварно – это не самоубийственно, так? – Андаис злобно улыбнулась. – Разумеется, если тебя не поймают.

Нерис стояла, глядя на трон как ни в чем не бывало – ни намека на страх, на тревогу, ничего абсолютно. Если Андаис думала, что Нерис от страха себя выдаст, она просчиталась. Нерис собиралась потребовать от Андаис доказать ее вину. Понимала ли она, что доказательства у нас есть? Или думала, что после смерти Нулин с нее взятки гладки?

– Убийства – милое дело, пока убийца неизвестен. – Андаис оглядела цепочку стоящих вельмож. Как я подумала, чтобы не выделять Нерис из ряда. Но сегодня слишком много всего сошлось одновременно – пытаясь добиться одного результата, получаешь другой.

Минивер начала выбираться из-за стола на свободное место. Кто-то из ее людей трогал ее за руку, она качала головой, и ее отпускали. Она встала между столами, спина прямая как штык – статуя из золота и янтаря.

– У тебя есть что сказать, Минивер? – поинтересовалась Андаис.

– Я вызываю принцессу Мередит на поединок. – Слова ее прозвучали неожиданно спокойно для той, кто только что кипела от ярости.

За ее столом послышались крики: "Нет, не надо!" Она не обратила внимания, ее благое лицо повернуто было к трону. На меня она и не взглянула, смотрела только на Андаис. Она требовала мою жизнь – но не у меня.

– Нет, Минивер, так легко у тебя не получится. Принцесса уже пережила сегодня одно покушение. Два – это слишком.

– Я предпочла бы, чтобы мои чары удались получше. Но раз она не умерла вдали от меня, я добьюсь своего сейчас.

На лице у меня ничего не отразилось, потому что я не сразу поняла, что именно она сказала. А королеве все это, похоже, нравилось – у нее глаза заблестели.

Дойл встал и выдвинулся вперед, заслоняя меня собой. Прочие мои стражи щитом встали между мной и Минивер. Выглядывая из-за их спин, я увидела, как другие вооруженные стражи берут ее в полукольцо. Она была не ниже их ростом и нисколько не казалась хрупкой или испуганной. Она была очень уверена в себе.

– Ты признаешь перед всем двором, что пыталась убить сегодня принцессу Мередит? – спросила Андаис.

– Да, – ответила Минивер, и ее голос прозвенел по залу, очень спокойный и непринужденный, будто теперь, когда худшее уже позади, у нее отпала нужда изображать гнев.

– Уведите ее в Зал Смертности и приставьте побольше охраны.

Стражи начали смыкать кольцо, но Минивер повысила голос:

– Я сделала вызов! На него должен последовать ответ, прежде чем начнется мое наказание. Таков закон.

Я думала, стражи ее уволокут, но послышались еще голоса.

– Как ни жаль соглашаться с отъявленной преступницей, – сказал Афагду, – но леди Минивер права. Она вызвала принцессу, и на вызов следует ответить до того, как карать ее за преступление.

Гален сказал у меня из-за спины:

– То есть она попыталась убить Мередит, не смогла, и сейчас ей дают вторую попытку? Это нечестно!

– Таков наш закон. – Дойл протянул мне руку, я взяла его ладонь и прижалась щекой к его нагому бедру. Нервный жест.

– Нет, – возразила Андаис. – Юный рыцарь прав. Позволить принцессе принять вызов – это значит дать награду за попытку убить наследницу трона. Такое коварство нельзя поощрять!

– Ты не вмешивалась, когда Кел и его приближенные снова и снова вызывали принцессу на поединки, – сказала Нерис. – Ты с радостью отправляла Мередит в бой, когда за дуэлянтами стоял Кел. Все знали, что Кел хотел ее смерти. Мередит изо всех сил старалась никому не давать повода, и все же один сидхе за другим находили случай ее вызвать. Когда смертной один за другим бросают вызов бессмертные, что это, как не сговор ее убить?

Андаис тряхнула головой – не отрицая, а просто отказываясь слушать.

– Уведите Минивер!

– Никто не стоит над законом, кроме самой королевы, а принцесса еще не королева. – Это сказал один из лордов, вставших в поддержку Минивер, когда она вопила о моей смертности.

– Ты тоже выступаешь против меня, Руарк? – спросила Андаис.

– Я выступаю в защиту закона, не более.

– Раньше ты дуэлям не препятствовала, – опять напомнила Нерис.

– Эту я не допущу.

– Хочешь ли ты сказать, что Мередит слишком слаба, чтобы защитить свои претензии на трон? – спросил Афагду.

– Если так, – сказала Нерис, – то пусть она его займет, потому что стоит королеве отказаться от вызова на поединок, и она должна будет отдать корону.

Вмешался Маэлгвин – он, как и Афагду, не вставал на поддержку Минивер.

– Принцессе Мередит придется драться не сейчас, так позже, моя королева. Слишком много домов потеряли к ней веру. Она должна их веру приобрести, или королевой она не станет.

– Мы не теряли веры, – крикнула Минивер из-за стены стражей. – Нельзя потерять то, чего не имел!

Дойл сжал мне руку, а я обвила рукой его талию. Законы и раньше устраивали мне ловушки. Наверное, я лучше многих знала наш дуэльный кодекс, потому что три года назад со всем тщанием искала в нем лазейки. Только в конце концов мне пришлось сбежать, пока очередная дуэль не кончилась моей смертью. И все знали, что организатором травли был Кел. Если бы сейчас меня не пытались убить опять, я бы даже обрадовалась, что правда наконец прозвучала при всем дворе.

Я прильнула к Дойлу, вдруг поняв, что оказалась ровно в той точке, где была три года назад. Я сбежала из страха, что следующая дуэль окажется для меня последней, и вот – меня опять вызывают. Вызывает не просто сидхе, а глава дома. Есть три способа стать во главе дома. Можно наследовать власть, можно быть избранным и можно вызывать на поединки одного претендента за другим, пока не уничтожишь всех противников или пока они не признают твое превосходство и не уйдут с дороги. Кто догадается, каким путем Минивер получила власть при чужом дворе?

Минивер одной из последних благих просила принять ее ко двору. Она несколько дней осматривалась, пока не выяснила, какой дом больше всех славится магическими способностями, и принялась вызывать одного лорда за другим. После пятой дуэли они выразили ей свое уважение и принесли присягу.

Как вызванная я имела право выбрать оружие. Пока я не обрела руки власти, я выбирала ножи – или пистолеты, пока это разрешалось, – но сейчас у меня была сила, отлично подходившая для этой дуэли. Перед боем мы обе должны нанести себе порез и дать друг другу отведать свою кровь. Маленький порез – больше руке крови и не нужно. Вот только если я выберу магию, а Минивер не истечет кровью до смерти, она меня убьет.

Я проговорила, не поднимая головы от Дойлова бедра:

– У сидхе поединки никогда не называются смертными. До какой крови она хочет драться?

Дойл басом перекрыл общий шум:

– Принцесса спрашивает, до какой крови хочет драться вызывающая сторона?

Голос Минивер прозвенел непонятным триумфом и так, словно глупо было даже спрашивать:

– Дотретьей, конечно! Если б я могла потребовать драться до смерти, я бы так и сделала. Но бессмертные сидхе умереть не могут, если не заразить их смертной кровью.

Я встала, одной рукой крепко держась за талию Дойла. Мои стражи расступились немного, чтобы я ее увидела. Стражи вокруг нее сделали то же самое, только она ни за кого не держалась. Нет, она стояла прямо и гордо, исполненная того чудовищного высокомерия, той самоуверенности, которые всегда были самой большой слабостью сидхе.

– Ты выпьешь моей крови, Минивер, и если моя кровь и вправду делает сидхе смертными, то ты рискуешь умереть.

– Я выигрываю в любом случае, Мередит. Если я убью тебя, как, я уверена, будет, ты не сядешь на трон и не заразишь двор своей смертностью. А если по нелепой случайности ты сразишь меня и я умру – то моя смерть всему двору покажет, на что они себя обрекают, если выберут тебя королевой и принесут клятву крови. Будь то смертью моей или жизнью, но если я не дам твоей смертности проклятием лечь на неблагих, я останусь довольна.

Один из лордов ее дома воскликнул:

– Леди Минивер, она теперь владеет рукой крови!

– Посмеет сразиться со мной магией – скорее погибнет. Из трех крошечных порезов она не вызовет у меня столько крови, чтобы я не успела ее убить.

Она стояла, абсолютно уверенная в себе, и если бы моя власть над кровью ограничивалась тем, что она назвала, она была бы права. Но я могла расширить эти три крошечные пореза, и кровь потечет в сотни раз быстрей. Если я продержусь сколько-то времени, победа будет за мной.

 
Дата: Суббота, 04.12.2010, 16:18 | Сообщение # 60

Скоро Жена
Группа: VIP
Сообщений: 2217
загрузка наград ...
Статус:
Глава 33

У сидхе на дуэлях секундантов нет. Если один из дерущихся выбывает из строя, поединок заканчивается. Секундант не подберет твой клинок и не отомстит за тебя. Но можно выбрать того, чей клинок сделает надрез, чтобы ты принес клятву крови.

Дойл взял у кого-то ленту перевязать волосы на затылке. Он приставил острие ножа мне к нижней губе – самый кончик острейшего ножа к нежнейшей коже. Движение было быстрое, но все равно стало больно. Когда режешь губы, всегда больно. Но капелька крови из губ – важный символ, это поцелуй, который скрепляет клятву крови.

Если бы мы дрались до первой крови, мы бы надели доспехи, вот почему первый надрез делается на лице. Чтобы его нанести, нужно только снять шлем.

Дойл взял мою руку и обнажил запястье. Все то же молниеносное движение, но боль была еще сильней, потому что надрез здесь длиннее. Не очень глубокий, но длинный. Кровь собралась в ране и понемногу потекла по руке.

В поединках до второй крови разрешается использовать кое-какую броню. Но третья кровь доспехи запрещает. Нет другой защиты, кроме собственной кожи и обычной одежды.

Дойл приставил нож к ямке под горлом. Жалящая боль. Я не видела, как собирается в ране кровь, но почувствовала, как потекли первые теплые струйки.

Все три пореза заболели сразу, резко и остро, и это было хорошо. Я по опыту знала, что, если какой-то из них закроется до окончания ритуала, помощник Минивер возобновит разрезы. Я не хотела, чтобы это случилось. Мне даже не надо было знать, кто ей помогает, в любом случае не стоит подставлять тело под нож врага. Как-то раз я выбрала себе в помощь Галена, и ему так меня было жалко, что две раны пришлось возобновлять. Приятель Кела чуть не перерезал тогда мне запястье.

Я посмотрела в черное красивое лицо Дойла. Я так много хотела ему сказать. Хотела поцеловать на прощание – но не решилась. Мы стояли в магическом круге, нарисованном королевой на каменном полу главного зала. Круг был священным местом, и одно только прикосновение смертной крови внутри круга могло отнять бессмертие – я убедилась в этом на предыдущих дуэлях. Правда, в последний раз, когда мне удалось убить противника, я стреляла из карабина. После той дуэли их запретили. На мой взгляд, это было нечестно: оружие хоть как-то уравнивало меня с противником. Тот сидхе весил больше меня килограммов на пятьдесят, а руки и ноги у него были вдвое длиннее моих. Он великолепно владел мечом, а я – нет. Но стрелком он был никаким, как и большинство сидхе – кроме Воронов королевы. Сидхе до сих пор относились к огнестрельному оружию как к какому-то людскому фокусу.

Но сегодня огнестрельного оружия не будет. И холодного тоже. Я выбрала магию, и Минивер больше чем когда-либо была уверена в своей победе. Я надеялась, что она себя переоценит. Она была для этого достаточно благой.

Минивер стояла напротив меня в своем золотом платье, по которому уже побежала тонкая темная струйка крови из ранки на шее. Вырез платья окрасился алым. Кровь у нее была только чуть темнее губ и видна стала, лишь когда закапала на подбородок.

Я поборола желание облизнуть собственные губы: предполагается, что кровь надо отдать противнику.

– Раны удовлетворительны? – спросила королева с трона, где восседала, наблюдая за нами.

Мы обе кивнули.

– Тогда принесите взаимные клятвы.

Голос Андаис был не совсем спокоен, выдавая подспудную тревогу и злость.

Дойл отступил в сторону, и помощник Минивер на противоположной стороне круга сделал то же самое. Мы с Минивер остались лицом к лицу, разделенные пустым пространством мраморного пола.

Секунду или две мы помедлили, потом она пошла вперед, уверенно двигаясь в своем пышном платье, будто золотое облако. Я пошла ей навстречу. Мне приходилось идти осторожней, потому что высокие каблуки не предназначены для ходьбы по выщербленным мраморным плитам. Нехорошо будет, если я вывихну ногу. Юбка у меня была кошмарно короткая, и с ног до головы все залито кровью. Нечему было развеваться или плыть, никакого сходства с облачком.

Ее длинная юбка чуть не запуталась вокруг моих почти голых ног. Она глянула на меня, словно ожидая, что я закончу сближение, но она была на голову выше меня, и мне не дотянуться было до ее губ без ее помощи.

Кровь бежала у нее по подбородку, руками Минивер уперлась в бока. Я сначала не поняла, из-за чего заминка, а потом увидела, куда она пялится. На шею, на кровь, которая там текла. Она пыталась изобразить возмущение варварским обычаем, и ей это почти удалось, но глаза... Прекрасные голубые глаза из трех кругов идеальной небесной синевы... Эти глаза жадно горели. Я вспомнила слова Андаис: тот, кто создал примешанные к вину чары, разделял ее боевое исступление, ее жажду крови. Он понимал природу магии Андаис. А как лучше понять что-либо, если не на опыте?

Минивер смотрела на рану у меня на горле как на чудесное и страшное зрелище. Она хотела крови, ран, уничтожения, что-то в этом ее привлекало. Но ее желания пугали ее саму.

Мне случалось быть жертвой увлечений Андаис. Я знала, что для нее кровь, секс и насилие перепутывались так, что нельзя было различить, где кончается одно и начинается другое.

Минивер ни разу ни словом, ни действием не дала заподозрить, что в ее силе есть что-то родственное магии королевы. Если ее обуревала та же жажда, что и Андаис, то самообладание у нее как у святой. Впрочем, святой быть легко – если всячески избегать даже возможности соблазна.

Сколько я себя помнила, Минивер всегда покидала двор, когда развлечения становились слишком кровавыми. Она говорила, что вся эта кровь претит ее благой душе. Но теперь я видела правду в ее глазах. Она убегала не от ужаса, а потому, что не верила себе. Как не верила себе сейчас.

Я знала, каково это – отрицать свою истинную природу. Я это годами делала, живя среди людей, – отрезанная от волшебной страны и от всех, кто мог бы дать мне то, чего я жажду. Я знала, каково это – наконец утолить эту жажду. Это оглушает. Среагирует ли Минивер так же?

Я шагнула к ней, сминая жесткую золотую юбку, пока не ощутила ноги и бедра противницы собственным телом. Она смотрела на кровь у меня на шее, словно ничего больше не существовало. Я прижалась к ней так, что должна была обхватить ее за талию, а то бы упала на своих каблучищах.

Тут она попятилась, всем видом изображая, как ей противно, что я ее обнимаю, – только ей не было противно, во всяком случае, дело было не в этом. Я просто шагнула так близко, что ей стало не видно кровь.

– Ты меня много выше, Минивер. Я не смогу разделить с тобой кровь, если ты не наклонишься.

Она сморщила идеальный носик.

– Сидхе не бывают такими коротышками!

Я кивнула и поморщилась, демонстративно потрогав шею. Мне было больно, но не так уж сильно. Она жадно смотрела, как я прикасаюсь к ране, как дергаю ворот блузки. Была бы она мужчиной или любительницей женщин, я бы сказала, что она пялится на мелькнувшую белую грудь. Но я догадывалась, что все не так просто. Дело было не в белой груди – дело было в белой груди с текущей по ней свежей кровью.

Я протянула ей руку, ту, что с раной на запястье.

– Помоги же мне совершить клятву, Минивер.

Отказаться она не могла, но едва ее рука коснулась моей, едва она почувствовала липкое прикосновение крови, она отдернулась прочь. Должно быть, для нее было пыткой смотреть, как кормятся на мне сперва гоблины, потом феи-крошки...

– Если ты решишь отозвать свой вызов, я не стану возражать, – сказала я серьезно и рассудительно.

– Конечно, не станешь, я же вот-вот тебя убью.

– Ты прольешь мою кровь? – спросила я, поднимая руку, чтобы она посмотрела, как струится кровь по запястью. – Прольешь алую кровь вот на эти плиты?

На идеальном лбу появились первые капельки пота. О да, именно это она и хотела сделать. Она хотела кромсать и резать, точно как заставила хотеть Андаис. Она вложила в вино самые свои властные и самые потаенные желания. Если б я заставила ее бросить притворство позже, в разгар схватки, она бы прикончила меня. Но если это произойдет сейчас, если я заставлю ее наброситься на меня во время поцелуя – то и я смогу ударить без оглядки на церемонии. Вскрою ей белое горло от края до края, и может – только может, – мне удастся выжить.

У нее были две руки власти. Первая работала на расстоянии, и мне это очень не нравилось. Она могла выстрелить сгустком энергии с большого расстояния и одним удачным попаданием остановить сердце. Но была и вторая рука – рука когтей. Стоит Минивер приставить тонкие пальцы к моей коже, и из ухоженных ногтей будто выстрелят невидимые когти. Они взрезают плоть, как ножи, и если на пути нет металлической преграды, могут прорезать тело насквозь. Дойл и Рис такое наблюдали. Это была ее левая рука, и ее применение я могла пережить. Так что надо было, чтобы Минивер воспользовалась именно ею.

Я ее боялась, но времени на страх у меня не было. Буду трусить – умру, а что тогда станет с моими людьми? Холод сказал, что лучше умрет, чем вернется на службу к Андаис. И только я стояла между моими стражами и возвращением к королеве на милость. Мне нельзя было их бросить. Так, как сейчас, – без всякой защиты.

Мне надо выжить. Я должна выжить, а значит, Минивер должна умереть.

Я снова шагнула в грубые объятия золотой ткани и, как и раньше, почувствовав сквозь ткань ее тело, взялась руками за талию Минивер.

На этот раз она грубо притянула меня к себе, словно хотела как можно скорее покончить с формальностями.

Я подняла левую руку – ту, что со свежей раной, – как будто собираясь тронуть ее за лицо, но она схватила меня за запястье и остановила. Больно мне не было вообще-то, но я все равно застонала.

Глаза у нее чуть расширились, и она надавила сильней.

Я поощрила ее еще одним стоном.

Я видела, как скачет жилка у нее на шее. Ей нравились мои стоны. Так нравились, что она зарылась пальцами в рану, и следующий стон был неподдельный.

Задыхаясь, я выговорила: "Ты делаешь мне больно", и я не притворялась.

Минивер рывком притянула меня к себе, заломив мне руку за спину и продолжая рыться в ране. А потом дернула руку вверх, словно хотела вырвать ее из сустава.

Я вскрикнула, и глаза у нее стали совсем бешеными. Она вцепилась другой рукой в окровавленные космы у меня на затылке. Она рычала, и я видела наяву, как она борется с собой, видела боевое безумие в ее глазах – в сантиметрах от меня. Если я рассчитала неверно, я умру, и смерть будет медленной и очень болезненной. При этой мысли страх бросился мне в лицо, загрохотал пульсом в висках. Я не пыталась его побороть, и Минивер словно его унюхала, унюхала мой страх, и ей это понравилось.

Ее губы плавали над моими, на волосок от соприкосновения, от скрепления клятвы. Она опять рванула меня за руку, и я заорала. Звук, который у нее вырвался, был похож на смех, но со смехом никак не был связан. Я такого в жизни не слышала. Если б я услышала этот звук в ночной тиши, я бы испугалась до чертиков.

Она прошептала мне прямо в губы:

– Кричи, кричи, пока я стану пить твою кровь. Кричи, и тогда это будет не больно.

Я помедлила секунду, не могла понять, что лучше – поддаться и закричать или заставить ее сперва потрудиться. Минивер решила за меня. Она прижалась губами мне ко рту, и раз я не кричала, она заставила меня это сделать.

Она дернула меня за руку опять, вырвав стон, но стон ее не устраивал. Не было никакого знака, даже касания магии – мою левую руку просто вдруг пронзили ножи, пять лезвий разом воткнулись в плоть и кости.

Я заорала, как она и добивалась, и кричала, кричала и кричала, с зажатым ею ртом, обездвиженная ее хваткой. Она пила мои вопли, как пила мою кровь, и мне пришлось защищаться.

 
Форум » Изба Читальня (чтение в режиме он-лайн) » Серия Мередит Джентри » Соблазненные луной. (3 книга)
  • Страница 3 из 4
  • «
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • »
Поиск:
Статистика Форума
Последние темы Читаемые темы Лучшие пользователи Новые пользователи
Любимый Зомби (2)
Сладкое Искушение (0)
Девушка, Козёл и Зомби (0)
Цитаты (105)
Рецепты фирменных блюд (109)
Ангел для Люцифера (371)
Мальчик и Дед Мороз (0)
В погоне за наградой (6246)
ЧТО ЧИТАЕМ В ДАННЫЙ МОМЕНТ? (1092)
БУТЫЛОЧКА (продолжение следует...) (5106)
Блондинки VS. Брюнетки (6894)
В погоне за наградой (6246)
Карен Мари Монинг (5681)
БУТЫЛОЧКА (продолжение следует...) (5106)
Слова (4899)
Везунчик! (4895)
Считалочка (4637)
Кресли Коул_ часть 2 (4586)
Ассоциации (4038)

Natti

(10467)

Аллуся

(8014)

AnaRhiYA

(6834)

HITR

(6399)

heart

(6347)

ЗЛЕША

(6344)

atevs279

(6343)

Таля

(6276)

БЕЛЛА

(5383)

Miledy

(5238)

delena

(27.03.2024)

shashlovamariah

(26.03.2024)

sonia

(25.03.2024)

muravevakata

(24.03.2024)

Tatiana3765

(19.03.2024)

Аня6338

(17.03.2024)

AnutaGritsenko

(17.03.2024)

Default

(15.03.2024)

varyalanamaya

(10.03.2024)

Iv

(07.03.2024)


Для добавления необходима авторизация

Вверх